И они были правы, не думаю, что когда-либо пытался отпустить это или разобраться в своих чувствах. Ни после маминой смерти, ни после отцовской, и, разумеется, я не сталкивался со своим закоренелым чувством брошенности. Иррационально? Разумеется. Но от меня это не зависело. Мама покинула меня, отец покинул меня. Даже парни все меня покинули.
Но теперь они вернулись. Не по своей воле и временно, но они вернулись, и это было хорошо. Теперь мне просто нужно, чтобы остальные четверо приехали сюда, и все встанет на свои места.
Я стер кровь с лица своей рубашкой и держал ее скомканной в кулаке.
И вдруг почувствовал ее присутствие.
Я был весь изранен: парни не стали мелочиться. Они действительно хорошо меня отделали, болело все. Эмоции все еще метались на надрыве, яростно, быстро и беспощадно, и, черт возьми, там была она. Просто стояла, в дверях бара, одним плечом опираясь о косяк, по-прежнему в моем серо-зеленом плаще. Капюшон почти свалился с ее головы, обнажая часть рыжих волос на плечах и обрамляя прекрасное лицо. И ее глаза, черт возьми, эти глаза. Такие ошеломительно голубые, что на расстоянии двадцати футов перехватывало дыхание.
И сострадание на ее лице... святые угодники. Ко мне? Взгляд, которым она меня одарила, проникал глубоко под кожу, зарываясь и пуская во мне корни, которые, несомненно, останутся там навсегда. Это был взгляд, говорящий «я тебя вижу». И эти три слова не могли передать всего. Она видела меня. В том смысле, что она видела сквозь все барьеры. Сквозь татуировки, мышцы, ментальность ублюдочного игрока, все мои гребаные эмоциональные доспехи, предназначенные для того, чтобы держать всех на расстоянии... удерживающие от слишком пристального внимания.
Но Дрю? Она действительно видела. Ей не нужно было смотреть сквозь все это, потому что она видела это как часть меня.
И это пробирало до костей.
Ушибы, перелом носа, ноющие ребра, разбитые губы... все это стало неважно, когда я проследовал к ней. При моем приближении она подняла голову.
‒ Ты нужна мне, Дрю. ‒ Я стоял над ней, глядя вниз и чувствуя на губах вкус крови из все еще кровоточащего носа.
‒ Я знаю, ‒ просто улыбнулась она мне.
Она подняла обе руки и положила их рядом с моим носом и, поколебавшись долю секунды, быстро и ловко вправила его.
‒ Ты делала это раньше, ‒ сказал я.
Она усмехнулась.
‒ Ты не спаринговал с третьим и четвертым данами и не ломал свой нос раз или три.
‒ То, что ты только что видела... ‒ начал я, хотя не был уверен, что именно собираюсь сказать, чтобы объяснить или даже спросить, что она об этом думает.
‒ Тссс... ‒ Она забрала из моей руки рубашку, дотронулась до носа, вытерла губу, выражение ее лица было нежным и ласковым.
‒ Но я... ‒ Я нахмурился.
Она поднялась на носочки.
‒ Цыц, Себастиан, заткнись и поцелуй меня.
Ну, я и заткнулся, и поцеловал. Обняв ее за талию, дернул к себе, другой рукой коснулся щеки и осторожно ее поцеловал.
Очень сложно целоваться нежно такому любителю сваливать, однако пришлось довольствоваться долгим, медленным, глубоким и обстоятельным поцелуем, пробуя на вкус ее губы, исследуя линию зубов, гладкий упругий язычок. А потом на мне оказались ее руки и скользнули по груди, кожа на которой была мокрой от дождя и пота. Она обхватила мой затылок и наклонила меня, углубляя поцелуй, требуя большего.
Я услышал рев мотоцикла позади, услышал, как заглох мотор, стук сапог по тротуару.
‒ Вот черт, кажется, я пропустил все самое интересное, ‒ голос был приглушен шлемом, но я знал кто это.
Я отстранился и прошептал в губы Дрю:
‒ Это Ксавьер. Нужно поприветствовать его, а потом я заберу тебя наверх.
‒ Давай по-быстрому, ‒ прошептала она в ответ.
Я неохотно отпустил ее и обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ксавьер снимает мотошлем. Мальчик из колледжа, по всей видимости, стал настоящим хипстером.
Из нас Ксавьер больше всех походил на маму. Его волосы были скорее черными, чем коричневыми, вьющиеся и непослушные. Кроме того, он был единственным из нас, кто унаследовал мамины зеленые глаза. Он был сопляком, едва доросшим до того, чтобы бриться, но даже так его внешность и развязность не оставляли сомнений, что он чертов Бэдд. Плотные черные джинсы поверх потрепанных армейских сапог, чисто белая футболка под кожаной курткой в стиле 50-х. С боков его голова была выбрита налысо, а длинные растрепанные волосы на макушке напоминали дикую кучерявую швабру. В ушах тройной пирсинг, на предплечьях наколоты узоры из переплетенных геометрических фигур... видимо мальчик подражал мне.
Впрочем, байк был новым. Раньше он ездил на какой-то развалюхе вроде Топаза девяносто третьего года или подобного дерьма. Видимо, он копил на обновления, его можно понять. Это был восьми- или десятилетний Триумф в отличном состоянии. Красавчик, и я немного завидовал. Не то чтобы у меня были время или деньги на байк, но я тосковал по тому, который пришлось продать, чтобы расквитаться с долгами, накопившимися, пока я... скажем так, напивался и дебоширил.
Он усмехнулся, когда я притопал и сгреб его в медвежьи объятья так крепко, что он чуть не упал с байка.
‒ Эй ты, большой чертов фрик, отпусти меня! ‒ Ксавьер толкнул меня в попытке отбиться, но я был на десять лет старше и, по крайней мере, на пятьдесят фунтов тяжелее, поэтому у него не было ни единого шанса. В конце концов, он уступил и сдался. ‒ Отлично, ты, чертов орк. Хорошо, хорошо, ты обнял меня, теперь отпусти, пока я не уронил байк. Он совершенно новый.
Было весело задирать Ксавьера. Он был немного нелюдимым, чуточку жестким и не особо хорош в физических прикосновениях. В том смысле, что он ненавидел объятья, ненавидел, когда его кто-то трогал. Мне казалось это простой причудой. Я предполагал, что это было связанно с его уродской врожденной интеллигентностью. Высшие баллы на экзаменах, он окончил школу со средним баллом 4.3, стипендия в колледж была у него в кармане прежде, чем он окончил старший класс, физик-самоучка, владеющий скорочтением, прожорливый книжный червь, мастерский скетчер, а свободное время он посвящал своей ненормальной страсти к созданию странных маленьких роботов, которые не делали ничего полезного, просто шатались, вращались и прыгали вокруг. Он использовал часовые механизмы, батарейки, ненужные детали и какую-то магию гениальности и заставлял их резвиться вокруг, словно это милые, причудливые маленькие живые создания. И, о да, он был невероятно талантливым футболистом.
Поди разберись.
У этого парня были мозги, которых не доставало Баксу, Зейну и мне. Не то чтобы мы были идиотами, но Брок и Ксавьер находились на принципиально ином уровне в плане ума, а затем Ксавьер взял этот уровень и развеял его в пыль.
И бесы подери этого паренька, но он был чертовски хорош собой и имел столько гребаного высокомерия, что не знал, что с ним делать. Просто... не трогайте его.
Наконец, я отпустил его и наблюдал, как он крутит плечами, пожимает и передергивается, словно пытаясь избавиться от какой-то ползучей твари.
‒ Ладно, ты, маленький панк. У меня есть кое-какие дела. Увидимся позже, идет?
Взгляд Ксавьера переместился на Дрю, затем снова на меня. Он всегда был наблюдательным, и, будучи самым младшим, дольше всех оставался рядом со мной, так что видел меня с несметным количеством разных женщин на протяжении многих лет, ни одну из которых я не приводил наверх, не представлял братьям, не говоря уже об отце. Я никогда не виделся с ними больше одного раза, и никогда не пытался произвести впечатление, что это будет что-то помимо быстрого случайного перепиха. А значит, никакой привязанности, никакого любовно-морковного бреда.
У Ксавьера была привычка делать домашнюю работу сидя в баре, так что он видел, что я закрывался и уходил с теми девицами, видел, как я брал перерывы, чтобы поиметь их на аллее, или в туалете, или где угодно, лишь бы близко и удобно. Он был совой, как и я, и я просто забил на это, поскольку он всегда просыпался в школу вовремя, его не нужно было будить, так что он видел даже то, что не видел ни один из моих братьев.
А это значило, что он не упустил значимости ситуации, когда я вернулся к Дрю, сгреб ее, закинул ее ноги на свою талию, а руки ‒ на шею, и целовал всю дорогу, пока шел с ней по лестнице.
‒ Что за чертовщина творится со здоровяком Бастом? ‒ услышал я его вопрос, будучи уже на лестнице.
‒ Он попался, маленький брат, ‒ усмехнулся Бакс.
‒ Выглядит... неловко.
‒ Да, что ж, ты же все еще девственник, ‒ услышал я слова Бакса, ‒ поймешь, когда подрастешь.
‒ Я подмешаю в твои протеины эстроген, если скажешь так снова, Бакстер, ‒ сказал Ксавьер.
‒ Ты этого не сделаешь, крысеныш.
‒ Подумай еще раз, баранья башка.
Остального я уже не слышал, так как закрыл дверь наверху лестницы. Дрю хмыкнул мне в шею.
‒ Он девственник?
‒ Да, он странный, ‒ засмеялся я с ней. ‒ У него есть внешность и уверенность в себе, но у него пунктик насчет прикосновений. В прошлом году я пытался познакомить его с девушкой, эта цыпочка была подругой сестры моего друга, я знал, что она легкая в общении, знал, что она поможет брату, понимаешь? Но нет, маленький ублюдок не поддался. Сказал, что он будет ждать ощущения правильности.
‒ Это похвально, ‒ сказала она.
‒ Это очернение семейной репутации, вот что это, ‒ посетовал я, ‒ почти восемнадцать, а он еще девственник? Остальные потеряли ее куда раньше.
‒ Он ждет ту самую, Себастиан, ‒ вздохнула она. ‒ В этом нет ничего плохого. Я думаю, что это замечательно и благородно.
‒ Да, что ж... ради его же блага, я надеюсь, что та, кого он ждет, думает так же.
К тому моменту мы уже были в моей спальне, я закрыл дверь, запер замок и поставил Дрю на ноги.
‒ У меня вопрос, ‒ она положила руки мне на грудь, останавливая, когда я уже потянулся к ее одежде. ‒ Почему они называют тебя Баст?
‒ Это из-за Ксавьера, ‒ усмехнулся я. ‒ Когда он был маленьким и только учился говорить, то не мог выговорить мое имя. Получалось что-то вроде «Састиан» и «Сабашан», у него просто не получалось. Мы пробовали короткие версии, такие как «Себ» или «Бастиан», но те никогда не задерживались. Тогда однажды он назвал меня «Баст», и это прижилось, с тех пор это стало моим прозвищем.
‒ Оооу, это так мило! ‒ сказала она, с той самой визгливой интонацией, которую девушки используют для очаровательных вещей.
Я обхватил ее запястья одной рукой и прижал к двери.
‒ Я покажу тебе кое-что милое, дикая бестия.
Она медленно и томно моргнула, и в ее взгляд стал жарким и озорным.
‒ Даже так?
Одной рукой я удерживал запястья над головой, а другой стягивал с бедер ее лосины.
‒ Ага. Это так мило, что ты даже не поверишь.
‒ Это то, что живет у тебя в штанах и в какой-то мере напоминает анаконду?
‒ Возможно.
‒ Не уверена, что «мило» ‒ подходящее определение для монстра, которого ты зовешь членом... Баст, ‒ ее дыхание сбилось, когда я провел рукой по ее ноге к трусикам. ‒ Оо... боже, пожалуйста, прикоснись ко мне.
Мои пальцы скользнули внутрь.
‒ Ты чертовски мокрая, Дрю. Истекаешь соками для меня.
‒ Ничего не могу поделать, ты сводишь меня с ума, ‒ пролепетала она.
‒ Мне это нравится, ‒ сказал я, ‒ нравится чувствовать тебя мокрой, как сейчас, и знать, что это все для меня.
Я провел кончиками пальцев вверх по ее телу под плащем, который все еще был на ней, теперь капюшон упал ей на лицо.
‒ Мне жарко, ‒ выдохнула она. ‒ Сними мою одежду.
Я начал медленно расстегивать плащ, разведя в стороны полы, наконец отпустил одну руку, позволяя стянуть его и отбросить прочь. После чего снова поймал оба запястья и задрал ее футболку выше лифчика, а чашечки опустил под грудь, оголяя соски. Она задохнулась, когда я наклонился и взял один из них в рот, а ее руки стали вырываться и сопротивляться моей хватке. Я отказался ее отпускать, впрочем, мне нравилось чувствовать ее беспомощность в своих руках. Я смаковал ее соски, пока она задыхалась и извивалась, а затем скользнул пальцами в ее трусики напротив киски. Ее голова запрокинулась к двери, она издала громкий стон, когда я нашел ее клитор и стал дразнить его своими пальцами.
‒ Отпусти меня, Себастиан. Мне нужно к тебе прикоснуться.
‒ Пока что нет, ‒ пробормотал я. ‒ Я еще не закончил.
Я дразнил ее киску, лаская пальцами, кружа ими по клитору, сильнее возбуждая и сводя Дрю с ума, но не позволяя приблизиться к краю оргазма, чтобы она кончила.
‒ Я предупреждаю тебя, Себастиан. Отпусти меня.
Голос девушки был тихим, и я ее особо не слушал. Слишком сосредоточился на вкусе ее сисек, на ощущении ее киски вокруг моих пальцев.
Я продолжал дразнить ее, а потом ‒ без предупреждения ‒ мир завертелся, мне скрутили руки за спиной, и я упал на кровать, словно тонна кирпичей. Не знаю, что она сделала, даже когда я лежал на кровати, голова кружилась и была дезориентирована. Дрю сидела верхом на мне с диким блеском в глазах.
‒ Держи руки над головой, Себастиан, ‒ командно прошептала она с голодной улыбкой на лице.
Ну, допустим, решил я. Посмотрим, что она сделает.
Я просто усмехнулся в ответ и предложил ей свои запястья. Спустя секунду ее футболка была снята и обмотана вокруг моих запястий, связывая их вместе, а затем она привязала концы к простому железному изголовью.
Она посмотрела на меня сверху вниз.
‒ Теперь моя очередь заставлять тебя умолять, ‒ от звука ее голоса и взгляда в ее глазах по моему телу побежали мурашки. Она спустилась по мне так, что теперь сидела на моих ногах, добралась и расстегнула ширинку джинсов, потянув за молнию. ‒ Ты не надел нижнего белья.
Я лишь пожал плечами.
‒ Понял, что облажался, отпуская тебя, не хотел терять время и возиться с ним.
Она сдернула мои джинсы к лодыжкам, развернулась на мне, стащила ботинки, потом джинсы, и теперь я был голый и привязанным к собственной кровати, а девочка дьявольски хорошо умела вязать узлы, у меня не было и шанса освободиться, если она сама меня не отпустит: я дергал и пытался развязаться все время, но ничего не добился.
‒ Ну, ‒ сказала Дрю, стоя около кровати напротив моего лица, ‒ сейчас мы оба здесь, и ты в моей власти.
‒ Ни за что на свете я не распутаю этот узел, так что да, можно сказать, что я в твоей власти.
Она наклонилась и поцеловала меня в кончик носа.
‒ Себастиан, милый. Одну вещь обо мне ты должен уяснить, я не сплю со всеми подряд.
Она сбросила обувь и забралась на кровать рядом со мной, одетая лишь в бюстгальтер и лосины, которые все еще были спущены до середины бедра, обнажая трусики. Она перекинула ногу через мою грудь и снова меня оседлала, поднося промежность ближе.
‒ Итак, ты собирался снять мои штаны, но не совсем завершил работу, ‒ приблизила она свою обтянутую хлопком киску к моему лицу, ‒ закончи начатое, Себастиан.
‒ Так у меня руки связаны, дорогая. Как ты хочешь, чтобы я это сделал?
Ее усмешка была хищной.
‒ Зубами, тупица, ‒ ее усмешка превратилась в хищную.
‒ Так значит, да?
‒ Именно так. Ты меня завел и оставил неудовлетворенной, так что теперь будем играть по-моему.
‒ С чего бы это?
Она нажала большим пальцем на мою нижнюю губу и надавливала до тех пор, пока я не опустил челюсть, после чего проскользнула всем пальцем в мой рот.
‒ Медленнее, вот так. К тому времени, когда я с тобой закончу, ты будешь умолять о моей киске, ‒ ее глаза прикрылись, когда я начал посасывать ее большой палец, вылизывая его так эротично, как только умел. ‒ И ты не подумай, я планирую дать ее тебе, но только после того, как решу, что ты усвоил урок.
‒ И что это за урок, Дрю?
‒ Снимай, Себастиан. ‒ Она прижала большой палец к моим нижним зубам, чтобы удерживать мой рот открытым, а затем поместила пояс ее штанов для йоги между моими челюстями. ‒ Какой урок?
Я сжал его и потянул, а Дрю двигалась вверх, медленно проделывая путь из тугих лосин. Когда же она освободилась от них, то потянулась, расстегнула свой лифчик, сбрасывая его с плеч, а затем, слегка хихикнув, поместила его мне на голову, как если бы я решил надеть его вместо шляпы. Как тот чокнутый маленький синий засранец из диснеевского мультика. Ксавьер, кажется, любил его, что же это было? Про маленькое синее инопланетное создание и гавайскую девочку? Неважно. Как-то так.