========== Сейчас ==========
- Я так рад тебя видеть! - виснет на мне мертвым грузом, цепкими пальцами обхватывает за шею, прижимается своим худым телом вплотную, так что даже сквозь ткань футболки ребра чувствуются. На носочки становится, тычется холодными губами в подбородок, как жалкий щенок, навязчивый настолько, что никакой нежности не ощущаешь, только желание пнуть больнее.
Сжимаю пальцы на худой шее, оттягиваю от себя, чтобы только не вздумал целоваться. Хочется руку вымыть, потому что противно. А он смотрит своими влажными глазами, ресницами моргает часто-часто, как нелепая кукла. Он и похож на куклу: бездушный, безмозглый, красивый. Именно в таком порядке.
- Ты ненадолго? - сжимается весь, голову вниз опускает, шаркает ногами в дырявых носках по полу. Хочется обхватить за пушистые светлые волосы и хорошенько приложить его затылком об стену. Идиот, к чему этот глупый вопрос? Разве я когда-то оставался надолго?
- Пойдем, - обхватываю тонкое запястье, сжимаю до красных меток, волоком тяну его вслед за собой. Его комнату я могу найти с закрытыми глазами.
Замираю в центре, оборачиваюсь, смотрю пристально. Он кусает губы до крови - дурацкая привычка. Взгляд отводит, как стыдливая барышня. И зверь во мне скалит зубы, беснуется, когтями по ребрам проводит, потому что не любит притворство. Он просто грязная шлюшка, невинность ему не к лицу.
- Раздевайся, - бросаю коротко. Всегда так. Одно слово, два - если повезет. А ведь были времена, когда я разговаривал с ним часами, до хрипоты, пока голос не становился сиплым и тихим. И даже тогда мы говорили глазами, во взгляде что-то читали. Как же недавно и одновременно давно это было.
Слушается. Конечно. Неловко футболку стягивает, бросает под ноги. Худой, как ребенок. А ведь уже двадцатник стукнул. Это его дьявольский дар - невинная внешность, за которой порочность прячется. Как Люцифер - великолепие и уродство в одном флаконе.
- Быстрее, - смотрит из-под челки, в уголке правого глаза слезинка стынет. Она еще пытается ухватиться за ресницы, но и с них падает - крошечное озерце на бледной щеке.
- Не ной, - два слова. Я же говорил. Сегодня я в хорошем расположении духа. Стягивает джинсы вместе с трусами, оставляет небрежной горкой на полу. Смотрит спокойно. Да, дорогой, ты великолепен. Уже и следа слез не осталось, не так ли? Великий актер в нашем миниатюрном театре для двоих.
Я раздеваюсь быстро. Он отводит взгляд, гипнотизирует какую-то точку над моим плечом. Противно? Я знаю. Боже, как же я тебя понимаю!
- Возьми, - всю жизнь мечтал сказать что-нибудь наподобие “отсоси” или “возьми в рот, грязная шлюшка”, как он заслуживает. Нет, не могу. В память о былом - не могу.
Становится на колени, смотрит в глаза. Всегда смотрит в подобные моменты, как будто упрекает. Накинуть бы ему мешок на голову, сдавить веревкой на белой шее, чтобы только не таращился. Нет же, сдохнет, сволочь, не дай Боже. Я и так не сплю. Щекочет пальцами чувствительную кожу, легко скользит по всей длине члена. Стыдно, но этого хватает, чтобы я возбудился. Он знает, какое воздействие имеет на меня, но всегда молчит, даже не усмехается, как стоило бы ожидать. Старательно поглаживает круговыми движениями головку, до конца сдвигает крайнюю плоть. Я тоже губы кусаю, хотя стоны все равно вырываются. Приглушенно, но все же. А зверь во мне блаженствует, торжествует. Я правильно поступаю. Он ведь заслужил.
Он проводит языком по нежной коже на внутренней стороне бедра, рукой продолжая гладить член, легко касаясь поджавшихся яичек. Знает, как я люблю. А потом крепко сжимает свои цепкие пальцы на моих бедрах, поддается вперед и сразу заглатывает член максимально. Старательно расслабляет горло, языком что-то выводит, как будто силясь прочертить дорожки по всем выступившим венам. Я запускаю руку в его светлые волосы, и он начинает быстро двигать головой, ни на мгновение не ослабляя напора, обхватывая член губами, не забывая поласкать головку. Он все-таки старательная шлюха, мне даже шевелиться не приходится, он и сам справляется великолепно.
В глазах темнеет, и я больно дергаю его за волосы, оставляя между пальцами порядочный клок светлых прядей. Он выпускает стоящий колом член, понятливо встает, направляется к кровати. Я успеваю обхватить его запястье, останавливаю.
- Нет, на пол, - три слова. Рекорд. Определенно.
Хмурится, но все же послушно опускается вниз, упирается в толстый ковер локтями и коленями, приподнимает задницу. Мать твою, когда ты стал таким послушным?
- Сам.
Мне не нужно повторять дважды. Он знает, что необходимо делать: молчать и слушать мои приказы. Вижу, как он облизывает несколько пальцев, заводит руку назад, приставляет к анусу. Он никогда себя не жалеет, вот и сейчас проталкивает сразу два на всю длину. Замирает на мгновение, худые плечи дрожат. Неужто плачет? Он часто плачет в подобные моменты. Нужно бы сказать ему, что пора разнообразить свою сценическую программу. Уже приелось. Двигает пальцами быстро, разводит в стороны, по стенкам проводит. Видимо, находит простату, потому что хрипло выдыхает и зверь во мне воет, как раненый. Как же так? Я не могу позволить ему получать удовольствие.
- Довольно, - говорю грубо, становлюсь сзади на колени. Вот черт, на таком ковре их и до крови можно стереть. Хотя какая разница? Обхватываю его за хрупкие бедра, наблюдаю, как краснеет кожа под моими пальцами. Приставляю головку к успевшему вновь сжаться отверстию, надавливаю сначала немного, только чтобы раздвинуть стенки, обмануть ожидания иллюзией сдержанности. Он доверчиво поддается назад. Опыт ничему не учит. И я вхожу в него грубым толчком, до основания, развратно хлопая яйцами о влажную кожу его ягодиц. Он мычит что-то в руки, на которые положил голову. Дрожит, как лист на ветру. Как всегда. Он такой же узкий, как и прежде, и зверь во мне торжествует, заставляет двигаться быстро. Погружаться до конца, потом выходить почти полностью. Снова погружаться, снова выходить. В нем хлюпает что-то теплое, приятно обволакивает член, позволяет скользить еще резче, быстрее, глубже. Я понимаю, что красное - это кровь. Кровь - это боль. Ему больно, мне все равно, а зверь бьется в экстазе, застилает мне глаза кровавым маревом, вкладывает в мои руки свою бесовскую силу, чтобы я царапал его спину, оставляя на идеальной белизне уродливые кровавые борозды.
Я кончаю с громким, нечеловеческим рыком. Дышу тяжело, всматриваясь в жалкий дрожащий комок, в который он превратился. Из него вытекает моя сперма, смешивается с кровью, течет по бедрам, по его вялому члену. Его глаза закрыты, лишь ресницы дрожат. Я знаю, что он в сознании, но глаз не откроет. Я привычно вытираю кровь с себя его футболкой, натягиваю на себя одежду и направляюсь к двери.
- А я все равно тебя люблю, - тихо шепчет он. Это что-то новенькое. Зверь пугается, прячется мне под ребра, тяжестью замирает в желудке. Зверь жалко скулит и скалит зубы из своего укрытия, как перепуганная собачонка. Я не оборачиваюсь, стою мгновение на пороге. Сутулый, высокий, с длинными руками-ногами, со шрамами на все лицо. Уродец, грустный шут, в которого пальцем тыкают. Думает, поверю? Счастливым буду вновь? Глупый он…
- Лжешь… - ухожу. Я знаю, что вернусь. Зверь во мне сладко зевает, ему нравится. А я слишком слаб, чтобы бороться с ним в одиночку.
========== За 4 года до… ==========
Эта глава - сахарный сироп. Будьте осторожны, берегите зубы.
- Красиво та-а-ак, - произносит протяжно. В светлых глазах его ночное небо отражается - густая синева и янтарные крапинки звезд.
- Эстет, - ласково произношу я. Целую в уголок губ, прижимаюсь лбом к прохладной щеке. Тоже перевожу взгляд вверх, на яркие созвездия, силюсь звезды пересчитать. Сегодня они висят особенно низко, царапают землю где-то на горизонте, и кажется, что стоит протянуть руку, чтобы перепачкать пальцы золотой пылью.
- Да, я люблю все красивое, - смеется он заливисто. Люблю его смех. Он наполняет душу теплотой. - Разве не заметно?
Наклоняет голову, ловит мои губы поцелуем. Сладкий, как карамель. Я каждый день спрашиваю Бога, чем заслужил такой дар - любовь самого светлого и прекрасного создания? Я слишком высок. Неловок. Замкнут в своей скорлупе. Да, у меня красивое лицо. Хмурое, конечно, но красивое правильностью черт и идеальностью пластикового манекена. Неужто он любит меня за это? Не хочется думать о таком.
Но, если признавать правду, - это очевидно. Он боится физических недостатков, уродств и старости, отводит взгляд, видя проявления бедности. Это не жестокость, Боже упаси. Это просто стремление к прекрасному, ведь он сам прекрасен. И почему-то и меня считает таковым.
***
- Сереженька, я тебя так люблю, - улыбается, прячет лицо на шее, горячим дыханием кожу обжигает.
- А я тебя, Илюш, - только к нему я испытываю нежность. Только ему верю. Провожу пальцами по мягким волосам. На солнце выгорели, светлые совсем. Яблочным шампунем пахнут, можно часами сидеть, уткнувшись носом ему в висок.
Поднимает взгляд: глаза голубые в обрамлении пушистых ресниц. Ему не дашь его шестнадцать порой, он ребенок во всем. Иногда я чувствую, что старше его не на три года, а на три десятилетия. Защитить от мира хочется. Никому не позволю обидеть его.
- Можно я останусь? - спрашивает тихо, хриплым голосом. Что же ты делаешь со мной, малыш? Я ведь не святой, и терпение мое не вечно.
- А что родители, Илюш? Волноваться не будут? - спрашиваю, хотя знаю ответ. Не будут, конечно. Они из тех родителей, которые считают, что дети, как трава у дороги - сами вырастут.
- Нет. Ты же знаешь, - вздыхает тяжело, прижимается лбом к моему подбородку.Я откидываюсь на спинку дивана, притягиваю его к себе на колени. Целую мягкие губы, провожу по ним языком, и он послушно размыкает их. Привык уже, а ведь вначале и поцелуев смущался. Пальчиками гладит щеки и закрытые веки, прижимается ближе. Я провожу ладонью по спине, забираюсь под футболку.
- Хочу тебя, малыш, - хрипло выдыхаю ему в рот. Он сглатывает тяжело, напрягается весь. Господь свидетель, я никогда не торопил его, но иногда мне кажется, что я свихнусь, если столь долгое вынужденное воздержание продлится еще хотя бы день. - Илюшка, не бойся, глупый. Я никогда не буду тебя принуждать. Обещаю. Просто ты красивый, мне хочется быть с тобой ближе. Хочется, чтобы тебе было хорошо. Позволишь?
В его глазах шторм бушует - эмоций так много. Я не успеваю читать их, поэтому его едва заметный кивок становится для меня неожиданностью. У него дрожат губы, и я ласково улыбаюсь. Сжимаю его запястья, чувствую как загнанной птицей бьется пульс. Кладу его руки себе за шею, и он сцепляет их в замок, зажимает клок волос на затылке. Больно, но сейчас мне все равно. Подхватываю его под ягодицы, и он обвивает меня ногами за талию, позволяя подняться с ним на руках, пройти в комнату, уложить на кровать, как самую хрупкую ношу.
Он зажмуривается, и я весь переполняюсь острой щемящей нежностью. У меня ее много, ведь он единственный к кому я ее проявляю. Раздеваюсь быстро, небрежно оставляю одежду на полу.
- Илюш, я не съем тебя, - ложусь рядом, чмокаю его в нос. Он все-таки открывает глаза, слабо улыбается.
- Знаю.
И я целую его в шею. Совсем легко сжимаю зубы на венке, сразу зализываю место укуса. Он сжимает ладошки на моих обнаженных плечах, тихонько выдыхает горячий воздух сквозь приоткрытые губы.
- Давай снимем это, Илюш, - он смущенно краснеет, но все же послушно приподнимает руки, позволяет стянуть с себя футболку. Худой такой, кожа бледная. Провожу по ребрам, вниз, на бедренных косточках ладони останавливаю. - Я не хочу, чтобы между нами были какие-то тряпки. Приподнимись немного, родной.
Слушается. Мне льстит это доверие. Я никогда его не предам. Стягиваю узкие джинсы, сразу вместе с бельем. Краснеет, губы кусает до крови. Всегда так делает, когда боится или волнуется. А сейчас и то, и другое, поэтому сжимает зубы с такой силой, что тоненькая струйка стекает с уголка рта, змеится причудливым зигзагом по подбородку. Не думая, слизываю алые капли. Кажется, что и кровь у него сладкая. Приятная. Вкусная. Быть может я просто его люблю? Ведь когда любишь, то все принимаешь, все ценишь. В тот момент я действительно верю в это.
Наши губы встречаются - теплые и влажные. Он отвечает мне несмело, позволяет осторожно проникнуть в рот, углубить поцелуй, каждого участка рта языком коснуться. Дышит тяжело, и я спускаюсь ниже, снова целую тонкую шею. В этот раз совсем аккуратно, медленно, пробуя на вкус кожу. Он запускает пальцы в мои темные волосы, неосознанно прижимает ближе. Это моя маленькая победа. Хочется кричать от счастья, потому что я, черт возьми, люблю и любим.
- Сереженька, - жалко совсем произносит, тихо. Приподнимаюсь, в потемневшие глаза смотрю. Господь, какой же он красивый сейчас!
- Не бойся. Все ведь хорошо.
- Угу… - в голосе никакой уверенности. Морщит аккуратный нос, неловко целует меня в висок. В новый поцелуй вовлекает - не знаю, который по счету. И я целую. До нехватки воздуха. До цветных кругов перед глазами. До шума в ушах. Руками касаюсь его везде: выступающей ключицы, острой косточки плеча, по груди провожу, немного сжимаю сосок. Он что-то бормочет мне в рот неразборчиво - невинно и так развратно одновременно.
Отрываюсь от его губ, опускаюсь ниже. Прикусываю кожу на животе, потом на бедре. Больно, знаю, родной. Но это чтобы отвлечь, пока я, немного раздвинув его ноги, касаюсь наконец-то уже возбужденного члена. Сначала легко - указательным пальцем к головке. И он выдыхает, дергается, подается бедрами вперед. И сбежать хочется, и остаться. Противоречия разрывают его, заставляют вновь кусать губы и собственную руку, сжатую в кулак. Я не даю времени опомниться, зажаться, испугаться. Обхватываю ладонью основание члена, несколько раз быстро двигаю рукой, до конца сдвигаю кожицу. Он хнычет что-то неразборчиво, и когда я обхватываю головку в тугое кольцо собственных губ наконец-то выкрикивает мое имя.
- Сережа! Сереженька! Что ты делаешь? Нельзя так!
- Кто сказал, глупый? Я тебя люблю. Мне хочется это делать, - произношу, оторвавшись на мгновение. И снова целую там, провожу языком, слизываю несколько проступивших капелек смазки. Даже здесь он вкусный. Хотя чему удивляться? Пальцами скольжу по нежной коже под членом, медленно сдвигаю их вниз, пока не касаюсь ануса. Он вновь дергается - это слишком много для него. Чувствую, что он вот-вот кончит. Выпускаю член изо рта, немного поднимаюсь вверх, все-таки не отнимая руки от его отверстия. Скольжу там, надавливаю немного.
- Сереж, ты хочешь сделать… это? - сейчас напоминает ежика - светлые волосы иголками. Перепуганный ежик. Дай волю - в клубок сожмется.
- Хочу, Илюш. Ты же знаешь, что хочу. Я осторожно, обещаю, - сглатывает ком, с опаской взгляд вниз опускает. Оценивает возможности, наверное, потому что недоверчиво хмурится. Да, природа размером меня не обделила, но сегодня это не радует.
- Это вообще реально? - недоверчиво бормочет, а я не отвечаю. Лучший ответ - действие. Целую подбородок, губы, нос, а потом отстраняюсь ненадолго, достаю из прикроватной тумбочки первый попавшийся крем и презерватив. - Это зачем? - интересуется, когда я выдавливаю на пальцы крем.
- Ты узкий, так будет легче, - выдыхаю ему в губы. И целую, языком по нёбу вожу, пока пальцы касаются отверстия. Он немного дергается, но я удерживаю его второй рукой за плечо. Проталкиваю первый палец, сгибаю немного. Теплый, мягкий. Не верится, что мой, вот такой открытый и беззащитный передо мной. Мысленно клянусь, что он никогда не пожалеет. Никогда.
Все-таки отстраняюсь немного, лбом в его лоб утыкаюсь. Он часто дышит, морщится болезненно, когда я ввожу в него и второй палец, немного раздвигаю стенки.
- Илюш, посмотри на меня, - поднимает взгляд. Глаза так близко. В уголке правого - слезинка. Он моргает, и она цепляется за ресницы. А потом падает, по щеке скользит. Я слизываю ее с гладкой кожи. Соленая. - Потерпи, мой хороший. Немножко потерпи. Не отводи взгляд, хорошо? Мы вместе справимся, а потом будет хорошо. Люблю тебя.