Франц молчал. Он уже и сам понимал, что операция была провальная и надуманная. В ней не было необходимости. Почти все сведения, посланные в донесениях, он знал до операции от Клауса. Просто он проявил элементарный эгоизм, захотелось увидеть Веру. Увидел и погубил.
— В общем, завтра ты уезжаешь в госпиталь долечиваться, — продолжил свой ультиматум генерал, после взятой паузы. Он оценивал реакцию Франца на брошенную реплику. И ему показалась, что Франц раскаивается в содеянном поступке и это его радовало. — После госпиталя тебе предоставляется отпуск в Берлин, домой на две недели. А, дальше время покажет. Ты же говоришь, что я выйду живым из русской заварушки. Это ведь, правда? — генерал улыбнулся.
— Непременно дядя Гельмут. Это правда.
— Прекрасно майор. Вот тогда мы и поговорим о твоих способностях к предсказаниям.
— Я согласен с вами, — Франц был доволен решением дяди. Тот принял его позицию, как он хотел.
— Наша встреча подходит к завершению, — генерал по-отечески смотрел на Франца. Он любил его и сердцем улавливал такую же любовь и привязанность Франца к нему. — Какие есть вопросы ко мне, просьбы, мой мальчик.
— Есть одна просьба, дядя Гельмут. Она касается русского гефрайтера.
— Хорошо, что напомнил о нем, я тоже тебя хотел спросить. Что ты хочешь с ним делать?
— Гефрайтер Криволапов дважды спас мне жизнь. Он проверен в бою. Надежен, смекалист, неприхотлив. Я прошу присвоить ему звание унтер-фельдвебель и за героизм наградить железным крестом третьей степени. И еще, майору полагается денщик и личный водитель. Поэтому, поставьте его на эту должность.
— Не много сразу наград? Не зазнается твой танкист? — с удивлением спросил Вейдлинг.
— Я ручаюсь за него господин генераль-лейтнант.
— Тогда другое дело. Я выполню твою просьбу майор, — генерал поднялся и тепло пожал Францу руку. — Жду завтра к вечеру у себя в кабинете. Надо же по-настоящему отметить твое возвращение с того света и отъезд на Родину. Для этого случая у меня припасена бутылочка хорошего французского коньяка.
ГЛАВА 4
2 июля 1944 года. Лубянка. Кремль. Москва.
Раздался тревожный телефонный звонок. Однако трубку правительственного аппарата никто не брал. В огромном кабинете, отделанном дубом, с наглухо зашторенными арочными окнами, никого не было. Звонок не прекращался, он настойчиво требовал хозяина этого кабинета, где на дальней стене по центру висел портрет вождя всех времен и народов товарища И.В.Сталина. Подле него, у стены, располагался массивный дубовый стол, обтянутый сукном зеленого цвета. На нем, помимо чернильного прибора из уральского мрамора, некоторых деловых папок и газет стоял в правом углу бронзовый бюстик Феликса Эдмундовича Дзержинского.
Обстоятельная служебная мебель, отделка кабинета, малинового цвета ковровые дорожки, все подчеркивало высочайший статут хозяина кабинета, незыблемость его положения.
Звонок не прекращался. Он не довольствовался отказом быть не принятым и тревожно разрушал тишину, уютно расположившуюся здесь несколько часов после обеда. Но вот высокая двустворчатая дверь торопливо открылась, и в нее быстро вошел, даже не вошел, а влетел офицер в погонах полковника госбезопасности.
— У аппарата Саркисов.
— Это Поскребышев, — раздался уравновешенный, с нажимом на фамилию голос. — Товарищ Сталин на 17 часов вызывает товарища Берия. Передайте, пожалуйста. И телефон тут же отключился.
— Сейчас 16.20,- проговорил себе вслух полковник, бегло глянув на массивные напольные часы старинной работы, стоявшие в углу и гармонично завершавшие продуманный деловой интерьер кабинета. С каждой секундой позолоченные стрелки приближали час совещания у Сталина. — Успел бы Лаврентий Павлович. Что-то отдых затянулся после обеда.
Саркисов, здесь же не выходя из кабинета, набрал одному ему известный номер телефона и позвонил на одну из служебных квартир НКВД, расположенную в особняке на Спиридоньевском переулке.
— Чего тебе Рафаэль? — отозвался недовольно Берия, тяжело дыша в трубку. Через нее, как показалось адъютанту, прорывался женский смех, заглушаемый легким фокстротом.
— Вас товарищ Сталин срочно требует к себе. Назначено на 17.00.
— По какому вопросу, Рафаэль? — Берия пытался быть сосредоточенным. — Подожди, — одновременно резко с высокомерием обратился он к кому-то.
— Товарищ Поскребышев не сказал.
— Почему не спросил? — начинал злиться нарком. — С чем я предстану перед товарищем Сталиным? Ты же это понимать должен.
Саркисов молчал. Берия и сам знал, что если вызов срочный, не запланированный, то Поскребышев его причины также мог не знать. Значит, что-то произошло очень важное. Но что? Все что происходит в стране, он знает первый. Это закон для его людей. Доложили бы дежурные или тот же Саркисов. Но те молчали. Верховный, что то чудит.
Или все же произошло? На месте разберусь, выкручусь, как было не раз.
— Хорошо, Рафаэль. Буду.
Берия все же опоздал. Куранты пробили 17.00, когда его машина влетела через Спасские ворота на территорию Кремля. В приемной, кроме Поскребышева, личного секретаря Сталина, находился еще генерал армии Рокоссовский. Он стоял у окна и ожидал вызова. Появление Берия его не удивило. Ни один мускул не дрогнул на его лице, хотя чувствовалось его внутреннее волнение. Не каждый день с передовой вызывают к товарищу Сталину. Наоборот, нервничал Берия.
— Что случилось Константин Константинович? — спросил на ходу нарком НКВД, пожимая руку генералу.
— Увидим, — уклончиво ответил Рокоссовский, не желая вступать в разговор, отмечая про себя влажную ладонь Берия.
Поскребышев только добавил: — Вас ждут уже, Лаврентий Павлович.
— А-а, — разберемся, махнул недовольно рукой тот и вошел в кабинет Сталина.
Профессиональный ум высокого функционера сразу подметил отсутствие в кабинете членов Государственного Комитета Обороны. За столом сидели только военные маршалы Жуков и Василевский и ближе к двери генерал-лейтенант Абакумов. Присутствие Абакумова в кабинете моментально привело его в легкое раздражение. Ему не нравилась показное рвение в работе начальника главного управления контрразведки Смерш.
Значит причина вызова — что-то случилось на фронте, а не в его епархии. Берия чуть повеселел. Его ранг и положение были выше приглашенных военных. Его лицо посветлело, движения стали более уверенными. Поздоровавшись, он хотел было сесть напротив Жукова, ближе к Сталину. Но тот, сверкнув холодным взглядом, придержал его чуть поднятой рукой.
— Лаврентий, ты так спешил, что опоздал. Неужели есть дела важнее, чем совещание у товарища Сталина?
Берия побледнел, снял пенсне и, не раздумывая, ответил, — извините товарищ Сталин, немного опоздал, с «шарашкой» одной разбирался.
— Вот как, ухмыльнулся Сталин, — так с Парашкой или с Машкой Лаврентий?
После чего Сталин медленно обвел тяжелым взглядом военноначальников. Те сидели, молча, не поддались на шутку Сталина.
Абакумов, сидящий ближе к выходу, еще больше вжался в стул, дабы не выглядеть таким большим перед Сталиным. Он его панически боялся. Особенно когда тот долго и мрачно смотрел на него.
Берия стоял вытянувшись перед Сталиным и не отводил от него взгляда, руки же от волнения не находили места. Надо было отвечать. Пауза затягивалась. — В Лефортово ездил товарищ Сталин, — наконец прозвучал его ответ. Он решил не отступать от принятой версии и идти до конца, — с конструкторами разбирался. Доложу позже.
— Хорошо, Лаврентий, присаживайся, — Сталин был по-прежнему, чернее тучи. — В ногах правды нэт. Не сюда Лаврентий. Рядом с Абакумовым. Ви сегодня ответ будете держать.
«За что попал в немилость к товарищу Сталину? Что же случилось? Ну, Абакумыч, ты меня еще плохо знаешь. Полез к Сталину, а мне не доложил». — Берия полоснул того недобрыми, злыми глазами и сел за стол. Голова раскалывалась от непонятной ситуации.
Сталин тем временем взял трубку набил ее табаком, медленно раскурил, поднялся, прошелся к окну и, находясь в тяжелом раздумье, сделал несколько затяжек. Легкий сизоватый дымок Герцеговины флор обволакивал его чуть согбенную невысокую фигуру, одетую в серо-зеленый френч. В кабинете воцарилась небывалая тишина, только тихие шаркающие шаги думающего вождя. За тем Сталин обвел немигающим тяжелым взглядом сидящих военных, как бы присматриваясь к ним, как школярам, с кого бы начать первым опрос. Взгляд остановился на середине стола. — Товарищ Василевский.
— Я товарищ Сталин, — начальник генерального штаба молодцевато вскочил из-за стола.
— Ви составляли докладную записку о провале первой стадии операции «Багратион».
— Да товарищ Сталин. Составлял генштаб.
— Ви и разрабатывали операцию и до командующих фронтов доводили?
— Так точно товарищ Сталин. Директива Ставки Верховного главнокомандования передана в войска 31 мая. После того как план операции «Багратион» детально был утвержден на совещании у вас 22–23 мая этого года.
— Ви хорошо подготовили план операции? Достаточно сил у нас для наступления по всем фронтам?
— По замыслу операции создан перевес в живой силе в два с половиной раза. В танках и самоходной артиллерии почти в семь раз, в авиации в четыре раза.
— Так почему еще не взят Витебск? — Сталин сверлил черными глазами маршала. — Ви куратор 1- го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов. Ви что, слабее Рейнгарда и Гольвицера? А что скажет товарищ Жуков? — Сталин не дал говорить Василевскому и перевел свой мрачный, колючий взгляд на Героя Советского Союза. — Река Друть вам не по зубам товарищ маршал? Армии Романенко и Горбатова обосрались?
У Жукова заиграли желваки, он решительно поднялся, вплотную придвинулся к столу, подав тело вперед. — Два дня товарищ Сталин и 9 армия генерала Йордана будет окружена под Бобруйском.
— Насколько дней ви опоздали с окружением Йордана товарищ Жуков?
— На пять дней товарищ Верховный главнокомандующий.
— А ви знаете, что Модель уже перебросил 5 танковую дивизию из Северной Украины? У него несколько батальонов «Тигров» и «Пантер».
— У нас достаточно сил чтобы разбить, их товарищ Сталин, — медленно, делая ударение на каждом слове, проговорил Жуков, — и мы их непременно разобьем.
— А Рокоссовский, где этот гений двойных ударов? — Сталин зловеще посмотрел на дверь. — Позови его сюда товарищ Абакумов.
— Слушаюсь товарищ Сталин. — Абакумов выскочил, чуть не сшиб дверь могучим плечом. Через несколько секунд перед Сталиным стояли два генерала ростом один в один. Косая сажень в плечах. Ждали, что скажет хозяин главного кабинета страны.
Сталин махнул чуть рукой, дав понять Абакумову сесть.
— Константин Константинович, — Сталин, не меняясь в лице тихим тоном, леденящим сердце, с прищуром в глазах, обратился к Рокоссовскому, — так что главнее, один удар или два? Рокоссовский догадывался о причинах вызова в Ставку. Наступление под Рогачевым и Паричами не имело должного развития, шло отставание от утвержденного плана. Упор делался на то, что немцы не разгадают их замысла двинуть танки через болота, будут ждать на сухих, танкопроходимых местах. Но в нарушение своих доктрин немцы устроили плотную засаду 1-му гвардейскому корпусу Панова. Были огромные потери.
— Товарищ Сталин, — Рокоссовский выждал паузу, — намеченные и разработанные два главных удара было правильным решением Военного совета фронта. Я не отступлю от своих слов.
— Так, где ваши хваленые победы товарищ Рокоссовский? За две недели ви продвинулись на 50-70- километров. Потопили сотни машин. Это что игра в кошки мышки?
— Отставание от плана есть товарищ Сталин. Но перелом наметился. Наши танки с юга ворвутся в Минск 12 июля.
— Я спрашиваю, почему ви сорвали план? Где ваши хваленые наступления? — Не дав Рокоссовскому отвечать, посадив его, Сталин редкими шагами прошелся до своего рабочего места и вновь обвел всех военных продолжительным немигающим взглядом. Словно черная грозовая туча накрыла всех, готовая, разразится бурей. — В чем причины неудач? Я спрашиваю вас?
Сталин потухшей трубкой вновь указал на начальника Генерального штаба. — Ви, товарищ Василевский, как думаете? Не торопитесь с ответом.
Василевский поднялся, кашлянул, посмотрел на маршала Жукова, как бы ища поддержки, затем выпрямился и стал говорить, глядя на Сталина. — По докладам из фронтов, особенно это касается 1-го Белорусского фронта, на момент начала операции «Багратион» немцам удалось вывести пехоту в укрытия, а артиллерийские расчеты и гаубичные батареи на запасные позиции. Бомбовые и штурмовые удары авиации не принесли должного результата. На основных танко-ударных направлениях немцами были созданы артиллерийские ловушки. В этих целях использовались введенные подкрепления, а также пристреленные танковые позиции. Да же засада была устроена там, где по нашему мнению не должно ее быть: в болотонепроходимых местах, куда через проложенные гати командарм Батов послал 1-ый танковый корпус Панова. Бронетанковые части понесли большие потери. Складывается мнение, что враг тщательно подготовился и ожидал наступление.
— Так ви хотите сказать, что в генштабе появился крыс? — Сталин вытаращил глаза от удивления.
В Кремлевском кабинете повисло гробовое молчание. Военные старались не смотреть на Сталина. Берия, как главный опричник Сталина, вскочил из-за стола и всем своим видом показывал, что готов немедленно действовать по четко отработанной схеме. Он ждал команду вождя, «Лаврентий, разберись!»
Но Сталин молчал, лишь ухмыльнулся, видя, как преданно вскочил Лаврентий. Он понимал, что дай волю, Берия и Абакумову, те наломают дров. А кого он поставит на место маршалов. Нет Жуков, Василевский, Рокоссовский военные таланты, их никем не заменишь. Идет война. Враг силен. Надо выждать время. Сталин посмотрел пристально на Берия и покачал головой. Мол, садись, дойдет очередь и до тебя.
— Этого не может быть, — голос маршала Василевского задрожал, разрывая воцарившую тишину, — план товарищ Сталин разрабатывался при строжайшей секретности. Я отвечаю за своих людей.
— Доверять, товарищ Василевский, в полной мере никому нельзя, даже себе. Враг везде, он всюду, он внутри нас! Абакумов, — Сталин чуть повысил голос и приподнял руку.
У маршала Василевского моментально потух взгляд, он медленно опустился на стул, не чувствуя под ногами землю.
— Абакумов, — Сталин жег глазами начальника главного управления контрразведки Смерш.
— Слушаюсь, товарищ Сталин, — вскочил генерал-лейтенант.
— Твой виход из-за печки… Доложи, что ты там нашел.
— В ходе ликвидации вражеской разведгруппы, товарищ Сталин, — начал докладывать Абакумов, в голосе чувствовалось волнение, — позывной немцев «Ариец», нашими сотрудниками перехвачены радиограммы, а позже документы врага. Их нашли в подбитой Пантере 17 мая. Нам удалось подобрать шифры и прочесть донесения. В них указывалась дата начала операции «Багратион» 23–24 июня. Кроме того, указывались основные направления главных ударов 1-го Белорусского фронта. Основные удары по 9 армии Йордана: первый — из Рогачева на Бобруйск, второй — из поселка Озаричи на Слуцк. Удары наносятся одновременно.
Рокоссовский слушал доклад Абакумова и ушам своим не верил. Он не мог понять, как такое могло произойти? Как враг мог догадаться о двух ударах, которые на момент передачи шифровки никто вообще не знал и не мог знать. Он их только вынашивал в своей голове. Это ложь. Это провокация Абакумова.
— Товарищ Сталин, — Рокоссовский резко поднялся со своего места, когда Абакумов закончил говорить, — Я в здравом уме и памяти и отвечаю за свои слова и действия. Это ложь, это провокация, — и повернувшись в сторону Абакумова, недоуменно посмотрел на него. — Не мог враг знать то, что еще на свет не появилось.
— Что ви хотите этим сказать товарищ Рокоссовский?
— Разрешите товарищ Сталин задать несколько вопросов генералу Абакумову?