Насмотревшись в окно на унылые военные пейзажи, Франц, так как дело подходило к обеду, предложил Степану пойти в вагон-ресторан. Несмотря на военное время, немцы не отказывали себе в культурном отдыхе и спокойном продолжительном обеде, если позволяла обстановка. Здесь как раз был тот случай.
— Господин майор, — запротестовал сразу Степан, — какой из меня ресторатор. Не пойду. Я вилку никогда не держал в руках. Вместо ножичка финкой резать буду мясо. Я клоуном буду выглядеть. Вас опозорю. Не надо ходить в ресторацию, господин майор.
— Ты серьезно говоришь Степан?
— Еще как серьезно. Я же детдомовский, господин майор. Я вам говорил об этом, вы не помните. Мамку и батяньку красные комиссары расстреляли, когда я еще «сиську» держал. Один я на свете, никого у меня нет. Тетка видать уже померла. Ни кола, ни двора. Вот вы меня подобрали. Благодарствую вам. Я же за вас глотку всем перегрызу. Вот так, — и Степан чиркнул ногтем большого пальца по своему горлу. — Рассудите сами, — с горячностью, свойственной его неуравновешенной натуре, убедительно продолжил он, — откуда политесу с деликатесом взяться? Порешили мамку и батяньку краснозадые. За что, спрашивается. А? Господин майор!
Франц посуровел, но не вступал в неожиданно завязанный разговор с Криволаповым. Пусть выговорится после стресса с патрулем. Это полезно. Он знал по себе. — Он собирался было уходить один в вагон-ресторан, но остановился, присел на мягкий диван дослушать причитания русского друга.
— Ведь после этого пошла моя жизнь по лезвию ножа, — закрутил вдруг витиевато фразу Степан, изливая свою душу командиру. — Не один комиссар уже пожалел на том свете, что встретился со мной. Я обиды не прощаю, — сказав так, Криволапов прищурил глаза, отливавшие в этот момент стальным отблеском, и посмотрел в глубину окна как, будто бы там, за окном, стояла глубокая ночь, и он кого-то там высматривал, готовясь к схватке. Но через несколько секунд он встряхнул своей чубастой головой, как бы отмахиваясь от наваждения и быстро меняясь в настроении, подарил Францу свою веселую, обаятельную улыбку, показав ему свои крепкие здоровые тридцать два зуба.
— Давайте вот здесь, разложим полянку, господин майор. Прямо в купе, — предложил, он. — Не откажите новоиспеченному унтер-офицеру. Отдохнем по-человечески, поговорим по душам, выпьем по чарочке, раз выпал нам такой фарт от судьбы и вы меня приютили в своем купе. Дорога ведь дальняя. Я запасливый, у меня все с собой есть. Да же самогон. Чистейший первач. Перед отъездом на рынке выменял на свои поношенные сапоги, мне к форме ботинки положили. Не первач — божья роса. — Глаза Степана горели лихорадочным блеском, в предвкушении приятного сабантуя. — Вот смотрите, — и он суетливо полез вниз за вещевым ранцем.
— Соглашайся Франц, сержант дело говорит, — вдруг заговорил мозговой передатчик голосом Клауса. — Степан твой друг, и его одного оставлять нельзя. Держитесь вместе. Свою чопорность задвинь подальше майор, здесь она неуместна.
— Хорошо Степан, — вдруг согласился майор Ольбрихт, — обедаем здесь. Накрывай, как ты сказал, свою поляну.
— Вот эта команда! Вот это командир! — Шумно хлопнул ладонями от удовольствия Степан и потер их в предвкушении обильного чревоугодия. — Айн момент, гер майор. Вы еще узнаете, на что способен Степан Криволапов.
— Подожди Степан выкладывать свои продукты, — остановил его Франц. — Они еще пригодятся тебе. Возьми угощение от командира корпуса. Достань мой чемодан.
Щелкнули замки и Одьбрихт, под удивленные взгляды Криволапова, выложил на стол деликатесы военной Европы: от испанских оливок и салями, до французского коньяка.
— Зер гут, зер гут, господин майор, — заглядывая через плечо офицера, восхищался продуктами Степан. — Вот это Европа, я вам скажу. Вот эта фарт. — У Степана засосало под ложечкой от запаха свиного балыка, и появилось легкое головокружение от вида баночки голландских шпрот.
Выделяемый поджелудочный сок немедленно затребовал, пиши для переработки.
— Вы идите, идите, погуляйте господин майор, — Степан выпрямился, отстранившись от Франца, предоставляя выход, — осмотритесь по вагону, а я сам приготовлю, не беспокойтесь и пробу сниму, как положено перед обедом. Будет все по высшему классу. Мама не горюй. Я же лучший профессионал детдома по накрытию столов. «Битте шен»!
— Хорошо, хорошо, — удивился Франц, ретивостью своего младшего товарища. — Я тебе доверяю. Позовешь, когда стол к обеду будет готов.
— Не беспокойтесь.
Франц поправил на себе форму, взял трость и с достоинством вышел в коридор вагона…
— Господин майор, наш первочек попробуйте. От вашего Французского коньяка у меня одна сухость во рту и икота.
— Найн, найн.
Но захмелевший Степан, невозмутимо, не реагируя на отказ Франца, держа двухлитровый бутыль самогона, чуть подрагивающими руками налил ему и себе в стаканы слегка мутноватой, издававшей специфический запах, жидкости. — Пробуйте господин майор, труба зовет!
— Найн, — еще раз возразил Франц, но поданный Степаном стан взял и стал внимательно рассматривать через стекло сизовато-дымчатую жидкость. Есть, и пить уже не хотелось. Его клонило ко сну. — Франц, — вдруг застучали молоточки в его висках. — Ты выливай это пойло в мою половину мозга. Это же русское виски. 70 градусный первач. Достояние Советов. Пей, не отравишься дружище. Помни, у тебя две головы и два мозга. Чтобы их залить надо не одну бутылку виски осушить, — довольный своей рифмой, засмеялся в правом полушарии изрядно захмелевший Клаус.
— Может, хватит Клаус пить? — Франц мысленно сопротивлялся другу.
— Подвинься майор, спецназ идет в атаку. Долой рабство!
Рука Франца, помимо его воли, вдруг сильно сжала стакан, чуть не раздавив его, поднесла ко рту, приподняв локоть до высоты правого уха и резким движением залило жгучее синеватое содержимое в горло.
— Вот это по-нашему, вот это по-русски! — крякнул от удивления Криволапов, — огурчиком, огурчиком закусите. — Степан услужливо подал Францу ядреный бочковой огурец и опрокинул в рот, догоняя командира, свою мутную жидкость. Затем он положил белоснежный, шириной в ладонь отрезанный кусок сала на хлеб и подал его Францу. — Битте, гер майор. Дас шмект ист гут!
— Гут-гут, — пьяный Франц с удовольствием поглощал бутерброд с салом. — Ну, ты и шельмец Степан, — вытер губы о салфетку, разделавшись с всемирно признанным крестьянским продуктом, — улыбнулся добродушно он. — Я, еще никогда так не напивался. Скоро мы захрюкаем и будем жирными от твоего сала как Герман Геринг, — и немецкий майор, интеллигент по крови, сделал несколько гортанно - носовых вдохов и издал звуки подобно хрюкающему поросенку и засмеялся громко на все купе.
Его гогот поддержал и Степан. — Что там пить, гер майор, смеясь, и наклоном головы указал он на самогонку. Бутылка коньяка уже каталась пустой под столом. — При такой закуси, мне придется в Бресте выходить за добавкой.
— Да-да ты прав. Генерал постарался. Он ценит и любит меня. Но выходить, не разрешаю. Ты понял унтер-фельдвебель? Не раз-ре-шаю! Вот за генерала Вейдлинга надо выпить. Разливай свой «первачш» Степан.
Криволапов видел, что майор Ольбрихт прилично захмелел и ему требовался перерыв. Да и он себя чувствовал неважно, его подташнивало. Того и гляди испортишь праздник души. Надо срочно дыхнуть кислорода. — Разрешите сделать перекур, господин майор?
— Покурить, оправиться разрешаю, — «И-кк», — икнул вдруг Франц, — но недолго. Вперед, Степан. — Франц сомкнул глаза и подпер голову рукой, которая как ему казалась, стала чугунной.
— Вы прилягте, господин майор, поспите часок. А я выйду, покурю.
— Вперед, фельдвебель, покурить, — Франц махнул ему рукой.
Степан уложил Франца на диван, не снимая с него одежды и сапог, взял офицерские сигареты, зажигалку, расслабил черный галстук, давивший шею и слегка покачиваясь, вышел в тамбур.
Но не успел он сделать несколько затяжек, как по вагону разнесся женский смех. В его сторону направлялись легкой раскрепощенной походкой две молодые особы женского пола. Весело переговариваясь, находясь в привычной для них среде, они открыли дверь и вошли в тесный тамбур. Степан чуть не проглотил сигарету, от нарисовавшейся парочки. Ярко-красные, открытые поцелую, пухлые губы первой незнакомки, вырывавшаяся на волю, словно трепетная птица из клетки из легкого крепдешинового платья грудь, моментально подействовали на Степана, как красный платок тореадора на быка. — Мать, моя женщина, — присвистнул он и ладошкой без стеснения хлопнул первую девушку по выпуклой попке.
— Ай, — завизжала пухленькая блондинка, отстраняясь от него.
— Дальше путь закрыт, дамочки, — с вызовом, выпустив дым колечками, произнес Степан и придержал рукой дверь, выходящую в соседний вагон ресторан.
— Валя, да он русский, смотри, — воскликнула радостно и удивленно курносая девушка, которую приласкал ладошкой Степан.
— Кто ты чубастый? Как ты здесь оказался? — бесцеремонно, не боясь русского незнакомца в немецкой форме, одернула его длинноногая брюнетка и зло обдала высокомерным взглядом.
— Я то из нашенских, а вы, куда рулите сучки? — изменил тон разговора Степан, скривившись. Он явно не ожидал такого жесткого отпора от «немецких подстилок».
— Куда надо туда и рулим, пропусти малявка.
— Что? Что ты сказала, повтори? — Степана, героя Вермахта, танкиста с большой буквы, давно никто так не обижал. Пьяная кровь моментально прилила к голове. Он выпрямился, схватил девушку за руку и с силой потянул к себе. — Сейчас ты меня всего лизать будешь б….ь фашистская. Я тебя дуру научу как разговаривать…
Но не успел он уточнить с кем разговаривать, как открылась дверь, и в тамбур втиснулся высокий лощенный немецкий офицер в звании капитана люфтваффе.
— Хальт, — закричал он, увидев, как Степан выкручивает руку его пассии и, выхватив пистолет из кобуры, направил на Криволапова. — Ты что позволяешь себе, унтер-фельдвебель! Отпусти девушку или я всажу пулю в твой бронетанковый тупой лоб, мерзавец.
Степан отпрянул назад, оттолкнув девку на офицера. Его лицо исказилось невероятной злобой. Брюнетка вскрикнула от испуга, а затем дико завизжала, увидев в его руках непонятно откуда возникшую финку.
— Прирежу всех, гады! — прокричал Степан с пьяного угару и моментально сгруппировавшись, вытянув правую руку вперед, бросился с ножом на офицера.
Но в это момент, какая-то неистовая сила подбросила в воздух впереди идущую нагруженную песком полуплатформу и размела ее в щепы. Паровоз вздыбился вверх и как раненый бык, страшно грохоча, объятый пламенем, завалился набок. Следовавшие за ним вагоны, с диким скрежетом стали складываться в гармошку, набегая один на другой и, сваливаться с насыпи.
Криволапова с силой отбросило на тамбурную стенку, и он, вскрикнув от боли, как мешок свалился на пол и на какое-то мгновение потерял сознание. Очнулся от стонов и всхлипываний в углу. С трудом открыв глаза, непроизвольно дотронулся до огромной шишки на голове и скривился от боли. Его сильно подташнивало. — Я жив и в этот раз, — мелькнула первая мысль. Глянул в угол и чуть удержался от рвоты. Окровавленная троица, изрезанная осколками, перемешанная друг с другом, образовав странного паука, лежала напротив и стонала в агонии. — Мамочка, мамочка, мне больно, помоги, — лепетала побледневшими губами длинноногая брюнетка, держась за бок. Ее нелепо задранное белое платье в горошек быстро пропитывалась кровью, обильно сочившееся из пулевой раны.
Степан, плохо соображая, опираясь о стенку, поднялся на ноги. Кровь, хруст разбитого стекла, женские стоны травили душу. Но помочь этим людям было не в его силах. Он осторожно переступил через ногу пухленькой блондинки, которая исходила кровью из глубокого пореза на шее и прощаясь, с состраданием, глянул на нее, и еле успел отвернуться, как фонтан европейской закуски и белорусской самогонки неудержимо вырвался наружу и зловонной массой обдал немецкого офицера, который шевелясь, протягивая руку, хотел ему что-то сказать. — Фу, — облегченно вздохнул побледневший танкист и отодвигая тела дверью, выскочил из тамбура. Надо было спасаться самому. Надо было спасать майора Ольбрихта.
К счастью вагон удержался на рельсах. Пошатываясь, не замечая стрельбы, и осыпавшихся оконных стекол, и пробегавших мимо, ошалело кричащих немцев, он, держась за стенку, добрался до своего купе. К его большой радости майор Ольбрихт был жив и практически не пострадал, не считая ссадины на лице.
— Криволапоф, — крикнул он, увидев Степана, — где тебя черти носят, бегом бери свои вещи, уходим. Это партизаны!
Несмотря на заторможенное сознание, Степана несколько удивила решительность и напор, с которым встретил его командир. Странно, пятнадцать минут назад он был сильно пьяный, а сейчас, почти трезв и рассудителен. И главное, без синяков и он, вспомнив о своей шишке, скривился от боли. Железный однако организм у командира, можно только позавидовать. Но дальше этого предложения мысли не пощли.
— Быстрее, что ты возишься, как рохля, — вновь подогнал его Франц, защелкивая на замок небольшую кожаную сумку.
Степан, молча, и торопливо забросил ранец за плечо и ухватился за чемодан майора.
— Проклятье, оставь этот чемодан, все необходимое я уложил в несессер. Не туда, куда ты прешься, оттуда стреляют. — Он резко за руку остановил Степана, который рванулся на выход через дверь. В эту минуту ухнула малокалиберная пушка, но первый снаряд, пронеся выше, не попав в поезд. Видимо стреляли без прицела. Пулеметно — оружейный огонь партизан по составу усилился. Пули как жучки короеды превращали вагоны в решето, находя помимо древесины и человеческую плоть. Стреляли только с правой по ходу движения поезда, стороны. Послышалась и ответная неорганизованная стрельба уцелевших отпускников и охраны поезда.
Франц, а вернее Клаус, мгновенно оценил ситуацию, которая складывалась не в их пользу. Он вскочил на диван и мощнейшим ударом левой здоровой ноги, разнес оконное стекло вдребезги. Затем сбил тростью остатки из краев рамы и резко скомандовал. — Прыгай Криволапоф, я за тобой.
Степан не раздумывая, бросил в окно свой ранец и, сгруппировавшись, со стола пригнул вперед. За ним выскочил и майор Ольбрихт, не забыв свою трость, подарок Вейдлинга. Добежав до сваленного и поджаренного словно мамонт, паровоза, они поняли что произошло.
Впереди находился небольшой железнодорожный мост через реку. Партизаны хотели подорвать поезд, когда тот должен был проходить по нему, но что-то у них не вышло. На мину наскочила впереди приставленная полуплатформа.
— Уходим вниз к реке, — быстро скомандовал Франц, — там за рекой в пяти километрах полевой аэродром. Перед отъездом я просматривал карту. Это, похоже, мост через реку Щара.
— Подождите, господин майор. Одну минуту, — Криволапов остановился.
— Что еще случилось, Степан? — возмутился Франц.
— Вы идите, я вас догоню. Надо лесным братьям пощекотать нервы. Руки прямо чешутся. Это надо же так испоганить первый за четыре года отпуск, — Степан зло сплюнул.
— Степан, — Франц в упор посмотрел на Криволапова. Их глаза встретились, — береги себя, ты мне дорог.
— Спасибо, господин майор, я буду помнить об этом. — Степан сделал шаг вперед и протянул командиру руку. Франца не смутила фамильярность подчиненного, слишком много было пережито вместе. Он ответил крепким рукопожатием. — Догоняй, я буду ждать.
— Не беспокойтесь, я живучий. Вы же знаете. Вы еще станцуете танго на моей свадьбе. Все бегите.
— Пусть господь охраняет тебя, — махнул рукой Франц, сжатой в кулаке, — встреча в условленном месте, — и скатился с насыпи.
Криволапов, пробегая, видел возле разбитой полуплатформы разметанный пулеметный расчет. Простившись с Ольбрихтом, он кинулся к пулеметчикам. К его счастью MG-42 уцелел. Подхватив автоматическое оружие, пару гранат он добежал до насыпи у моста. Найдя несколько целых мешков с песком среди разбросанных сильнейшим взрывом и быстро подтащив их в одно место, он образовал огневую точку и прилег, установив пулемет на сошки. Партизаны заходили с хвоста поезда, пытаясь перерезать путь отхода раненным и уцелевшим немцам, убегавшим к реке.
— Эх, братки, браточки, ну зачем вы испоганили мне праздник, — заговорил сам с собой Криволапов, устанавливая прицельную планку и отводя предохранитель. — Я же вас не трогал, и знать не знал. Я в Европу ехал, а вы меня мордой об тамбурную стенку. — Степан прицелился и дал длинную очередь по мелькавшим фигуркам партизан. Те залегли, увидев грозного противника, перенесли свой огонь на него. — Фьють — фьють засвистели пули вокруг. — Ух, — рявкнула малокалиберная пушка. Толщи воды сзади взметнулись над рекой. Степан молчал и поджидал, когда деревенское воинство подойдет поближе. — Вот сволочи, получайте. Это вам за недопитый первач! — он плавно нажал на курок и короткой очередью отсек партизан пытавших его окружить. — Это за мои страдания в детстве! Это за мамку и батяньку! — Несколько партизан упало. Атака вновь захлебнулась.