Направленность: Смешанная
Глава 1
Меня часто спрашивают: как я стал таким? Я не знаю, что ответить… Может быть, я таким стал не сразу, а постепенно. Мой мозг и мое тело медленно мутировали в этом направлении, а ДНК выкручивались в другую сторону, пока я не стал тем, кем сейчас являюсь. Может, в период полового созревания мои гормоны сошли с ума, или при рождении добавилась какая-то лишняя хромосома. Может, просто звезды так сошлись при моем зачатии. А может быть, осознание того, кто я, пришло совсем недавно, в тот момент, когда я встретил настоящую любовь.
Сейчас, вспоминая себя тогдашнего, я думаю, что кто-то постоянно подавал мне сигналы, пытаясь дать мне понять, что я не такой, как остальные мальчишки моего возраста. Первый тихий звонок я услышал лет в тринадцать-четырнадцать, но тогда я не придал ему значения.
Шел обычный урок: скучный, нудный и никому не интересный. Пожилая учительница тыкала указкой в белую ткань, натянутую на доску. На ней тускло мерцало звездное небо. Дверь в кабинет открылась, и в дверном проеме появилась наша медсестра.
- Так! По трое в мой кабинет. По алфавиту. Прививки по распоряжению директора.
Я сразу запаниковал. Объяснялось это просто: я до дрожи в коленях, до тошноты, до бешеного сердцебиения боялся врачей и всего, что с ними связано. О таком психологи говорят: детская психологическая травма или «боязнь белого халата». Надежда, что про меня забудут, что моя вечно предпоследняя фамилия будет пропущена подслеповатой и старой учительницей, теплилась где-то глубоко в душе. Сжавшись в комок, я проводил взглядом первую тройку ребят. Через десять минут в класс вернулся радостно улыбающийся Бехтерев. Петька Бехтерев - звезда и надежда нашей школы. Петька Бехтерев - любимчик учителей. Петька Бехтерев - тайная любовь всех наших девочек. Даже толстушка Якутова тащилась за ним после уроков, делая вид, что им по пути. Наверное, он был красив. Увы… время стерло из моей памяти его лицо. Осталось только воспоминание о его идеальности, не больше. Ему было плевать на мое существование, как и мне на его. У меня была своя компания, компания тихих троечников, и в ней не было места таким как Бехтерев.
- Ну, как? - услышал я вопрос Иванова, Петькиного соседа по парте.
- Нормально!
- Колют в руку?
- Неа! В задницу! У медсестры такие руки холодные. У меня даже задница от холода пружинила.
Вот тут меня первый раз торкнуло. Моя бурная фантазия нарисовала мне кабинет врача и Петьку со спущенными штанами. У него была отличная фигура для четырнадцатилетнего подростка. Он не только участвовал во всех возможных и невозможных научных олимпиадах, но и активно занимался спортом. Не то, что я: худой, бледный и навечно освобожденный от занятий физрой.
Я сидел за партой, как вкопанный, и боялся пошевелиться. Внизу живота набух тяжелый ком, щеки и уши горели, а перед глазами маячила голая задница моего одноклассника. Мое воображение рисовало ее мне такой, как я видел у мужика в рекламе нижнего белья. Тогда я совершенно не знал, что с ней можно делать, поэтому почему-то представлял на ней руки нашей медсестры. Только дома, после снятия напряжения в ванной, меня, наконец, отпустило. На следующий день, глядя на сидящего на парте и красующегося перед девочками Петьки, я просто равнодушно отвел глаза.
Не знаю, было ли это первым предупреждением. Может, первый звонок был в пять лет, когда я как завороженный наблюдал за продавщицей, раздевающей мужской манекен за стеклянной витриной магазина. Не знаю, но скорее всего я тогда видел просто большую куклу.
Может, это случилось в семь, когда мы с тетей смотрели «Грязные танцы». Я с восторгом глядел на Патрика Свейзи, танцующего полуголым на бревне. Правда, тогда я увлекся танцами. Я видел танец, а не голого Патрика. Наверное…
Душная трешка на последнем этаже двенадцатиэтажной башни. Лето. Вечер. Весь день дом накапливал жар, и вот теперь он щедро делится им с нами. Родители моего друга Толика уехали на дачу, разумно оставив за старшего двадцатитрехлетнюю Ленку. Ленка, старшая сестра Толика, в свою очередь свалила на какую-то свою дачу, сказав перед отъездом: «Спалите хату, приеду урою!» - обращаясь к нам с Толяном.
Первым, кого позвал Толька на вечеринку, был, конечно, я. По словам моей тети, мы дружили с ним с колясок. После счастливых лет в песочнице и на качелях бок о бок, мы отправились в детский сад, где наши кровати и горшки тоже оказались рядом. Школе удалось нас разлучить. В первый же день нас рассадили по разным партам. Было тяжело, но мы выдержали. Наши родители давно не общаются, а мы с Толиком продолжаем оставаться друзьями.
Как в доме оказался парень из параллельного класса, я не знаю. Пришли и наши одноклассники: Танька, Ленка и Вовчик. Было скучно. Играла какая-то попсятина, мы ели купленный шоколад, потягивали принесенное кем-то из дома дешевое сухое вино из пакета и болтали. Вовчик лапал хихикающих девочек, хватая их за худенькие коленки. Мы с Толькой смотрели журнал с рекламой женского нижнего белья, найденный в комнате Ленки. Звонок в дверь напряг всех. Толик сделал вид, что ему похуй. Я хорошо знал друга и сразу понял, что он пересрал. Толик робко подкрался к двери и взглянул в «глазок».
- Толян! Открывай, сука! Я знаю, что у тебя предки свалили! - услышали мы из-за двери.
Это был Сева, старшеклассник и по совместительству сосед моего друга. Ему было лет шестнадцать. Не по годам рослый, вечно улыбающийся и вечно пристающий к девочкам. Этакий юный бабник. С Севкой пришел еще один парень, его одноклассник, и Катька, не то его девушка, не то подруга. С их появлением вечеринка стала приобретать, наконец, вид вечеринки. Шторы были плотно зашторены, включили неяркий «интимный» свет, музыка заиграла громче. Севка тут же пригласил одну из наших девочек танцевать. Вовчик тоже последовал его примеру и пригласил Катьку. Это не было похоже на танец, в моем понимании. Скорее это были обнимашки и прижимашки с покачиванием под музыку.
Родители Толяна были людьми непьющими и интеллигентными, поэтому выпивки в доме оказалось просто завались. Облапав обеих наших одноклассниц в танце, Севка предложил взять из бара бутылку. Конечно, Толяну было ссыкотно, но вино кончилось, продать нам его в магазине точно не продадут, да и денег у нас было негусто, поэтому после недолгого колебания он достал из бара початую бутылку. Ей оказалась литровая бутылка виски. Про культуру питья тогда мы не знали, поэтому принялись разливать теплый вискарь в рюмки и закусывать его недоеденным шоколадом.
- Чё скучаешь? - тяжело плюхнулась рядом со мной на диван Катька. Ей было шестнадцать, и она казалась мне тогда почти взрослой и почти женщиной. Высокая и худая, но с уже вполне устоявшимися женскими формами, Катька будоражила мое пьяное воображение. Я ненадолго завис на ее грудке, нагло выпирающей из тонкого сарафана, поэтому ответил не сразу.
- Не. Норм, - уже тогда я отличался краткостью и немногословностью.
- Покурим? Пошли на кухню.
Мы стояли у окна. Она протянула мне толстую сигарету, и я, как мне показалось тогда, изящно зажал ее пальцами и сунул в рот. Чиркнула зажигалка, и тонкий огонек запрыгал в смеющихся Катькиных глазах. Я сам удивился, что смог прикурить, но сделал вид, что это вполне нормально.
- Э, нет! Так не пойдет, - покачала головой девушка, - если уж курить, то в затяг.
- Я так и курю, - обиделся я.
- Ты просто набираешь дым в рот и выплевываешь его. А надо вот как. Смотри, - она втянула в себя дым, тихо прошептав, - мама, - и выдохнула его мне в лицо. - Понял?
Я затянулся, вспомнив вслух родительницу, и выдохнул. И тут случилось чудо. Кухня вокруг меня закружилась в вальсе. Оставленное в моем желудке вино, три рюмки вискаря и шоколадка поднялись к самому горлу, пытаясь вырваться наружу.
- Ой, пошли! - сказала Катька и потянула меня за рукав.
Согнувшись креветкой, опираясь одной рукой о Катькин локоть, а другой шаря по стенам, я на полусогнутых ногах пополз в ванную комнату. Санузел у Толика был совмещенный. Увидев перед собой унитаз, я не стал сдерживать в себе веселую компанию вина, виски и шоколадки и выпустил их наружу.
- Сказал бы, что не курил никогда, я б и не предлагала. Ты ж целка еще, - хохотнула девушка.
- Какая я тебе целка, - обиженно фыркнул я, вытирая рот рукой.
- Ну, ты же не курил ни разу? Значит целка. А пить - пил?
Да, к своим четырнадцати годам я пробовал и пиво, и вино, и даже водку. В семь лет, будучи на свадьбе у родственников, я умудрился напиться. Это произошло случайно. Мы с племяшками бегали вокруг стола, играя то ли в прятки, то ли в догонялки, и, когда взрослые выходили танцевать, я, пробегая мимо чьего-нибудь места, выпивал оставленную рюмку водки или делал большой глоток из фужера с вином. Мое странное состояние заметила только моя тетя. Она быстро увела меня, сказав матери, что мне стало плохо от духоты. Всю дорогу до дома в такси я пел песни и смеялся. Плохо стало на следующий день, который я провел в обнимку с белым унитазом. Тетя не ругала меня, просто попросила запомнить это состояние, и я помнил его очень долго.
Мой желудок, наконец, успокоился, и Катька, включив холодную воду, плеснула мне в лицо несколько порций. Следующая ее ладошка с водой застыла на уровне моего рта.
- На, прополощи рот, - скомандовала девушка, - а ты хочешь еще кое-что попробовать? - спросила она, вытирая мне лицо мягким махровым полотенцем.
- По-моему, мне на сегодня хватит, - вяло улыбнулся я.
- Дурашка! Я не про сигареты. Я про это, - и ее рука погладила меня по джинсам.
Ощущение, как чужая рука гладила меня там, где я сам ласкал себя только в тайне ото всех, было странным. Мне стало жарко. Кровь хлынула мне в лицо и в то место, где меня жадно лапала Катькина рука. Девушка была выше меня на полголовы, поэтому, чтобы поцеловать меня, ей пришлось приподнять мое лицо за подбородок. Поцелуй был холодным и слюнявым. Странно… в кино всем так нравилось целоваться, а у меня было ощущение, что к моим губам поднесли холодную лягушку.
Я плохо помню, как мы оказались голыми в ванной. Хотя дверь и была закрыта, Катька задернула шторку с дельфинчиками, и мы оказались в иллюзорном маленьком домике. Вообще, все происходящее мне напоминало игру, только я не знал, какую. Это была для меня новая, запретная и оттого очень интересная игра. Я уже видел сам процесс. Это были эротические сцены в фильмах и короткие порно ролики, выскакивающие на мониторе компьютера. Я видел женское тело и догадывался, что оно должно быть приятным на ощупь. Но не думал, что будет так приятно. Ее кожа была мягкой и бархатистой. Маленькая грудь удобно помещалась в мои потные ладошки. Мешались только мокрые Катькины поцелуи, от которых я постоянно пытался увернуться, крутя головой. Когда Катька взяла мою руку и сунула себе между ног, я уже ничего не соображал.
Помню только Катькино сопение, звук мокрой коленки, скользящей о бортик ванны и стук крови в своей голове. Конечно, все закончилось быстро. Я тогда не знал, что сам процесс можно растянуть, и уже тем более не догадывался о том, что он должен понравиться не только мне, но и девушке. Каким образом инстинкт заставил меня выскочить из Катькиного тела за секунду до конца, я не догадываюсь. Она быстро ополоснула себя водой, почти не вытираясь, надела сарафан и трусики и, не говоря ни слова, выскользнула из ванной. Я так и остался стоять за шторкой голый и с включенным душем в руке. Это не было шоком, и меня не напугало происшедшее, просто мелькнула мысль, что все произошло как-то не так. Но я не был разочарован. В моей голове все еще стояли яркие картинки только что содеянного, и я чувствовал, что мне мало. Сначала я решил найти Катьку и все повторить, но тут дверь в ванну распахнулась, и со словами: «Суки! Так и обоссаться можно!» - в нее влетел парень из параллельного класса, имя которого затерялось в истории. Глядя на его худой зад из-за узкой щели между занавеской и стеной, я сам справился со своей проблемой.
Потом я часто встречал Катьку в школе и на улице. Она вела себя так, будто мы действительно просто поиграли. Не то чтобы мне хотелось каких-то отношений с ней, но повторить весь процесс снова очень хотелось. Только вот сказать ей об этом я так и не решался.
Конечно, я все рассказал Толяну. По моим рассказам, Катька больше походила на Анжелину Джоли. Я рассказывал ему все то, что видел когда-то в кино, добавляя от себя странные запахи и собственные приятные ощущения. Друг часто просил меня повторить, говоря, что я хороший рассказчик. И я повторял. Правда, в моих рассказах постоянно менялись позы, а иногда место действия переносилось в постель или в кухню. Я знал, что после моего ухода друг ненадолго закрывается в ванной. Мне не было это противно. И, что скрывать, я сам часто прокручивал случившееся у себя в голове, лежа в постели или принимая душ. Только в воспоминания иногда влезала еще и худая и наглая задница парня из параллельного класса, покачивающаяся перед голубым унитазом.
Примечание к части
Не уверен, что все это будет интересно) Но... просто очень хочется написать обо всем) Может, кому-то и понравится.
>
Глава 2
Осознание того, что ЭТО у меня уже было, придавало мне уверенности в себе. Не то чтобы я стал вести себя по-другому. Просто если раньше я тайком бросал взгляды на попу нагнувшейся за ручкой девушки или в голове дорисовывал контуры груди в кружевном лифчике под прозрачной блузкой молодой учительницы, то теперь я смело их всех раздевал. Конечно, мысленно. Я смотрел на одноклассниц и прикидывал, с кем бы я хотел замутить.
Светка Хромова… Очкарик, но фигурка у нее вполне ничошная. Длинные ножки, аккуратная круглая попочка, небольшая грудь. Но… она такая нудная, просто сил нет! Вряд ли ее заинтересует то, что я ей хочу предложить.
Сашка и Машка Степановы… Интересно, как это - сразу с двумя близняшками? Хотя, нет. Они обе страшненькие и плоские как доски. И еще эти брови… брови, размазанные на пол-лица у обеих. Точно мимо!
Якутова… Надька - пышечка, хотя на мордочку даже очень ничего. И грудь… у нее самая большая грудь в классе. Интересно, только я это заметил? Но нет, не мое!
Самира Алиева… Пожалуй, именно с ней я бы хотел встречаться. Она держалась в классе особняком. Всегда такая прямая, властная и недоступная и такая… красивая. У нее была своеобразная красота, возможно, видимая только мной. Девочки звали ее «вороной». Ребята - «хачовкой», но говорили они это слово шепотом. За Самирой на переменах таскались два ее брата-старшеклассника. Взгляд огромных карих глаз этой девушки добирался прямо до моих внутренностей и прожигал в них дыру. Иногда она смешно морщила тонкий нос, а когда писала, кончик розового языка выглядывал между ее полных чувственных губ. Копна черных непослушных волос, небрежно перехваченная резинкой в хвост, делала ее голову непропорционально большой по сравнению с тонкой точеной фигуркой. Она напоминала мне какую-то куклу, виденную в магазине игрушек. Я наблюдал за ней краем глаза, и мое мужское достоинство часто оживало и мешало мне воспринимать урок. Да, именно с ней я бы замутил, но… ее братья мне этого точно не позволят. В общем, я понял, что в классе выбора у меня не было.