Я громко шмыгнула носом, слегка ударяя себя по щекам. Я не была полностью уверена, что всё будет хорошо. Но как было сказано, я не была полностью сломлена перед незнакомцем.
Я была реалистом. Всё это ненормально. И скорее всего, не будет нормально ещё долгое время. Я должна быть более твёрдой.
— Ладно, хватит об этом, — сказала я самой себе, слезая со стола и потянувшись к куче своей одежды. — Извините за это.
— Милая, думаю, я забилась бы в угол, если бы потеряла год своей жизни. Ты держишься очень хорошо. Всё в порядке, — сказала она, убирая все пробы в сумку, затем выбросив половину использованного оборудования. — Мне нужно идти и провести все анализы, чтобы я могла отчитаться перед Сойером и получить для тебя некоторые ответы.
— Спасибо, — сказала я, действительно благодарная. Если она сможет сказать мне хоть что-то, то я буду ей очень обязана.
— Удачи, Рия, — проговорила она, выходя в коридор и оставив меня одну, чтобы я переоделась.
***
Я тоже вышла в зал, немного растерянно глядя по сторонам. Я не знала, что делать или куда идти.
— Мистер Андерсон сейчас на встрече, но он свяжется с вами.
Это было отсрочкой, если можно так сказать.
И всё было бы великолепно, но у него даже не было способа связаться со мной. Однако я кивнула Мардж, благодарно улыбнулась и направилась на улицу. Я не могу оставаться в приёмной, как маленький потерявшийся щенок.
Вот как я себя чувствовала, тем не менее, я села на гигантские ступени, ведущие в здание. Поскольку, на самом деле, потеряв год своей жизни — ты теряешь многие вещи. Например, как я понимаю, свою квартиру со всеми вещами в ней, свою машину, за неуплату двух платежей по кредиту, мой кошелёк и все мои документы, удостоверяющие личность. Что значит, у меня нет доступа к таким вещам как: мой банковский счёт или кредитные карты, чтобы снять временное жильё.
Мне некуда было идти.
Это была поистине ужасающая мысль.
Моей семьи, какой бы маленькой она ни была, больше нет. За последние годы у меня было пару друзей, но ни с одним из них я не ощущала настолько близкой связи, что появиться на их пороге и попросить место, чтобы остаться, пока я во всём не разберусь. У меня даже не было телефона, чтобы позвонить кому-то или выяснить, что можно сделать.
Для того, кто держал всю свою жизнь под контролем, было полностью и крайне тревожно не знать, где я буду спать этой ночью. Или чем я собираюсь питаться. И как повернуть свою жизнь в нужное русло.
— Брок, клянусь, бл*дь, только ты можешь оказаться с голой задницей у женщины на заднем… — голос Сойера затих, когда он спустился по ступенькам. Когда я повернула голову, чтобы посмотреть на него, он нахмурился. — Мне нужно идти, мужик. Я не знаю, сделай юбку из кленовых листьев и вызови такси. Это не моя проблема, что ты разозлил свою тёлку. Вот дерьмо, — сказал он, немного ехидно улыбаясь и, даже с некоторого расстояния между нами, я могла услышать женские крики из телефона. — Удачи тебе, чувак, — сказал он, вешая трубку и убирая телефон в карман. Когда я ничего не сказала, потому что, ну, что тут можно сказать, он тяжело вздохнул. — Пойдём, детка.
Мои брови сошлись, когда он повернулся и продолжил спускаться по ступеням, как будто ожидая, что я последую за ним.
— Ээ… простите, что?
— Я сказал, пойдём, — повторил он, пожимая плечами, снова поворачиваясь ко мне. Солнце заставило его прищуриться этими великолепными зелёными глазами. — Мне нужно поесть. Ты выглядишь так, что, похоже, тебе тоже это нужно. Так что пойдем, поедим.
И тогда я смогла произнести несколько слов, которые в своей прошлой жизни я вряд ли бы когда сказала, что ощутила себя такой униженной от необходимости произнести их.
— У меня совсем нет денег.
— Как будто я позволил бы тебе заплатить, если бы они были. Пойдём, у меня не так много времени, — сказал он, повернувшись, и начал перебегать улицу.
И, потому что больше ничего нельзя было сделать, и не было другого способа достать еды, я встала, подошла к тротуару и, подождав, пока проедут машины, последовала за ним. Из-за боли в ногах я смогла догнать его только через полквартала, хотя он придерживался неторопливого шага.
Мы остановились у знакомого мне здания, которое было знаковым в этом районе столько, сколько я помнила. Это была отвратительная хромовая штука с огромными окнами возле каждого столика и маленькими музыкальными шкатулками, которые больше не работали. Оно располагалось в нескольких дверях от бара «Чейз» и отличалось от всех тем, что это было единственной забегаловкой, работающей 24 часа в этом месте. Поэтому, когда бар закрывался, место заполнялось, и люди, слишком пьяные, чтобы куда-то ехать, оставались там протрезветь, прежде чем ехать домой.
Я ела там, по крайней мере, две дюжины раз за последние годы.
Но это больше не было закусочной, которую я знала и любила.
— Что? — спросила я, мотнув головой в сторону вывески, на которой значилось, что это было чем-то вроде места для завтраков.
Сойер обернулся, глядя на вывеску, на которую я уставилась, будто она вдруг стала написана на санскрите.
— Владелец умер. Закусочная перешла в руки семьи, она владела сетью подобных заведений и решила переделать её, — пояснил он.
— Это просто… это кощунство, — настаивала я, качая головой. — Это было знаменательным местом.
— А, люди — отстой, — сказал он, приглашая меня, открыв дверь, и я неохотно вошла внутрь. — Но нам всё равно нужно поесть, а это место ближайшее, поэтому закажем Французские тосты нам тут.
Нас отвели к столику с видом на улицу, заполненную небольшими магазинчиками. Три из них были мне незнакомы. Но это было не так уж странно. Эта часть города всегда была известна частой сменой магазинов. Там было только несколько магазинов, которые не менялись годами: секонд-хенд, антикварная лавка, музыкальный магазин, магазин нового поколения и пара кафе, которые были здесь с тех пор, как я узнала об этом месте.
Это меня не беспокоило.
А вот изменения в закусочной — да, это сделало все эти вещи с «потерянным годом» ещё труднее для восприятия.
— Это ощущается таким неправильным, — сказала я, взяв в руки меню и посмотрев на содержание. Больше никаких сырных сэндвичей на гриле с гарниром из картошки фри и отличным салатом из капусты с огурцом. Это то, что я всегда заказывала. И они всегда были идеальными.
Но чем дольше я сидела, тем больше мой живот урчал, поэтому я прогнала все эти чувства совершенной растерянности и выбрала комбо-завтрак из французского тоста, яиц, драников с беконом, заказала кофе и воду, после чего вручила меню официантке.
— Итак, пока мы здесь, — сказал Сойер, как только она ушла, — почему бы мне не узнать побольше информации о тебе.
— Хм, хорошо, — сказала я, слегка скованно кивнув.
— Расскажи мне о своей жизни, прежде чем она стала адом.
В нём действительно не было деликатной или доброжелательной жилки. Полагаю, когда становишься частным детективом, ты, в общем-то, хочешь больше Питбуля, чем Золотистого ретривера. Так что, может, это всё-таки хорошо, что он не обращался со мной как с ребёнком.
— Тут особо не о чем рассказывать. Я жила в квартире на Мейпл. Мои родители умерли шесть лет назад, или, э-э, семь, я думаю.
— Как?
Я вздрогнула, внутренне съёжившись от грубости вопроса.
— Отец умер от обширного инфаркта. Мама… не знаю. Полагаю, это случилось из-за безмерного горя. Они были всё ещё влюблены, даже после стольких лет, проведённых вместе.
— Ладно. Влюблённые родители, оба мертвы. Что ещё? Парень?
— Нет. Парня нет.
— Работа?
— Я работала в Центре создания семьи, — сказала я. — Я уже говорила об этом.
— Тебе нравилась твоя работа?
— Э-э, — произнесла я, улыбаясь официантке, которая принесла кофе и воду.
— Это не «нет», — сказал он, отпив свой чёрный кофе, пока я потянулась за сливками и кусочком сахара.
— Это не «нет». Это сложно.
— Как это вопрос, нравится ли тебе твоя работа, может быть сложным?
— Я работала в репродуктивной клинике. Я каждый день видела, как мечты людей стать родителями воплощаются в жизнь или умирают. Но также я ребёнок, который вырос в этой системе, и кого удочерила любящая семья, которая не могла иметь собственных детей. Они говорили, что невозможность завести детей естественным способом была для них знаком свыше, чтобы они вяли приёмного ребёнка. И благодаря такому мировоззрению, я смогла выйти из системы и познать, что такое настоящая семья.
— Так тебя раздражает, что люди делают ЭКО?
— Нет, — поторопилась я ответить, мотая головой. — Нет. Я понимаю это. И это здорово видеть, что люди осознают, что хотят иметь ребёнка. Но временами, когда я вижу, как люди приходят за пятой попыткой — это тяжело для меня. Я имею в виду, так много хороших детей в приютах и детских домах, так много детей вырастающих в этой системе, у которых никогда не будет семьи. Им некуда отправиться на рождество, не на кого опереться, когда в жизни становится тяжко. Если бы мои родители продолжили пытаться, вместо усыновления, то это могло бы случиться и со мной. Поэтому полагаю, что я просто разрываюсь между всеми этими вещами.
— Но ты всё-таки работала там.
Я пожала плечами.
— Большинство людей не могут позволить себе любить абсолютно все аспекты своей работы.
— Ладно. Я понял тебя. Что ещё? Друзья? Увлечения? Привычки?
— Это имеет значение?
— Пропал год твоей жизни — это, чёрт побери , не случается с людьми ежедневно. Я думаю, что каждая мелочь имеет значение.
Я не могла придраться к этой логике.
— У меня была пара друзей, с которыми я могла бы пойти куда-нибудь на ужин или выпить, но никаких более тесных дружеских отношений. Я ходила в спортзал на Уиллоу…
— «Спортзал Шейна Маллика».
— Как скажешь, — сказала я, пожав плечами. — Люблю ходить в кино. Иногда ходить на концерты или комедийные выступления. Это, правда, всё. Я не хожу ни на какие еженедельные занятия или что-то подобное.
Вау, это интересно увидеть свою жизнь разложенную подобным образом. Вообще-то от этого она казалась какой-то плоской, пустой, почти грустной.
— У тебя были домашние животные?
Я покачала головой.
— Они не были разрешены, — сказала я, с каплей раздражения в голосе. Это всегда раздражало меня, потому что в мире была пара ослов, невнимательных к своим домашним животным, из-за которых не разрешалось заводить питомцев другим.
Принесли нашу еду, и я разжёвывала кусочек бекона, когда Сойер совершенно неожиданно произнёс:
— Мне понадобится список всех парней, с которыми ты трахалась, — это прозвучало, как гром среди ясного неба.
Я поперхнулась достаточно сильно, что даже пожилой мужчина, сидевший за стойкой бара с нашей стороны, спросил меня, всё ли в порядке.
— Это прозвучало бестактно, — выстрелила я в ответ, качая головой.
— Извини. Не думал, что ты деликатный, увядающий от такого цветок. Будет лучше, если я спрошу список мужчин, с которыми ты занималась медленной сладкой любовью? — спросил он, криво усмехнувшись, когда подносил вилку с блинчиком ко рту.
— Ты такой мудак, — сказала я, не в силах остановиться.
— Меня называли и похуже, — сказал он, явно не обидевшись. — Рия, послушай, люди не просто так оказываются позади мусорных контейнеров — их оставляют там. Наиболее вероятным подозреваемым, если что-то происходит с женщиной, является её нынешний или бывший любовники. Так устроен мир. Поэтому мне нужно знать, с кем ты была, чтобы я мог проверить их.
— Вот, — сказала я, качая головой, — это было так сложно?
— Сложно? Нет. Но более многословно, — сказал он, ухмыляясь, когда взял своё меню и оторвал от него кусочек. — Извини, детка, — сказал Сойер проходящей мимо официантке, улыбаясь ей настолько лучезарно, что раздражительный, бесстрастный взгляд тут же пропал с её лица. — Могу я одолжить у вас ручку? — спросил он, и она достав одну из фартука, протянула ему.
— Конечно, сладкий.
Я с трудом подавила искушение закатить глаза, когда он повернулся ко мне и вручил бумагу с ручкой. Я взяла их со вздохом и записала имена, прежде чем вернуть их обратно ему.
Он на мгновение опустил взгляд, нахмурив брови, прежде чем снова посмотреть на меня, удивлённо подняв брови.
— Пять? Да перестань, — сказал он, качая головой.
— Перестань… что? — не понимая, спросила я.
— Не может такого быть, тебе 29, бл*дь, лет и только 5 парней тебя трахали.
— Действительно. Потому что это такое необыкновенное число.
— Видя то, как ты выглядишь, да, детка, это необыкновенно.
— Значит, все симпатичные девушки должны, намеренно, спать с кем попало?
— Это не зависит от пола. Привлекательные люди обоих полов склонны получать больше.
— Это оскорбительно.
— Так уж выходит.
Я закатила глаза, напоминая себе, что быть пресыщенным и циничным — скорее всего побочный эффект его работы, которая показывает ему множество уродливый сторон жизни. Мне никогда не приходилось сталкиваться с подобными вещами, это никогда не было частью моей жизни. Но полицейские и детективы склонны видеть уродливые части человеческой натуры — убийство, избиение, преследование, грабёж с насилием, домашнее насилие, обман, ложь. Солнечные, оптимистичные люди быстро сгорели бы на подобной работе. Думаю, для меня же было лучше, что Сойер Андерсон был козлом.
— Итак, кто сейчас президент? — спросил он, заставив меня закатить глаза.
— У меня не амнезия.
— Она может быть выборочной. Ты могла пройти через что-то травмирующее и просто заблокировать это в памяти.
— Да, но всё остальное я всё же помню.
— Логично, — сказал он, потянувшись через стол, чтобы взять у меня из тарелки драник.
— Эй, — сказала я, выпучив глаза.
— У меня была на завтрак картошка. Признаю, она чертовски задолбала, но я хочу кусочек этого.
— Ты мог попросить.
— Я мог, — согласился он, любезно улыбаясь мне, когда пережёвывал мою еду.
Я покачала головой, на минуту фокусируясь на еде, пока Сойер быстро писал текстовое сообщение.
— Так что теперь? — спросила я, когда он убрал телефон и продолжил есть.
— Мы подождём результатов анализов.
— Но я имею в виду…
Я имела в виду что? Что мне нужно немедленное решение? Мне нужны ответы в течение следующего часа, потому что я не знаю, что делать с собой? Даже если бы он был лучшим частным детективом в стране, он всё равно не смог бы раскрыть моё дело за несколько часов.
— Эй, — произнёс он голосом немного мягче, когда потянулся через стол и на несколько секунд дотронулся до меня кончиками пальцев, прежде чем убрать их. Когда мой взгляд встретился с его, и он слегка наклонил голову. — Что такое? Я не смогу помочь, если не знаю.
— Мне некуда пойти, — призналась я. — То есть, это неправда. Мне нужно пойти в свою старую квартиру и посмотреть, что домовладелец сделал с моими вещами. И мне нужно найти место, где остановиться, чтобы вернуться к нормальной жизни…
— Ладно, ладно, — сказал он, посмеиваясь над моими очень серьёзными проблемами. — Ты потерла год, детка. Ты не вернёшь всё это за один день. Тебе нужно делать это постепенно.
— Я не могу делать это постепенно. Я должна…
— Послушай, после обеда мне надо разобраться с кое-каким дерьмом. Когда я всё улажу, я отвезу тебя на прежнюю квартиру и посмотрю, что мы можем сделать, чтобы вычеркнуть что-нибудь из твоего списка дел.
Ладно. По крайней мере, это было хоть что-то. Я могла бы… Я не знаю, подождать его на пристани, пока он не вернётся с тех дел, которые должен был сделать. Это было бы не так уж плохо.
— Ты можешь побыть в офисном здании, — предложил он, делая план ещё лучше.
Я начала думать, что после всего, он не такой уж плохой.
— Ладно, так и поступим, — сказала я, кивнув.
— Эй, странный вопрос, — сказал он, беря счёт у официантки и вкладывая в него деньги, когда мы закончили с едой.