* * *
Вирсавия встревожилась, когда ее мальчик стал отказываться от еды, и совсем перепугалась, когда увидела, что его лихорадит, и услышала его жалобный крик. Она делала все, что могла, но лихорадка не отпускала ребенка, лишая его последних сил. Вирсавия держала сына на руках и качала. Устав качать, она ложилась на кровать и крепко прижимала к себе ребенка. Она плакала часами, потому что очень боялась потерять сына.
— Где Давид? Он знает?
— Он знает, моя госпожа, — говорил ей евнух. — Он постится и молится о ребенке.
У Вирсавии появился проблеск надежды: разве Бог не слышал каждую молитву Давида? Разве Господь не помогал ему всегда?
Сама она не осмеливалась обращаться к Богу.
Ребенок слабел с каждым днем. На седьмой день, когда Вирсавия держала мальчика на руках и тихонько молилась, он перестал дышать. Бесконечно долгую минуту Вирсавии казалось, что у нее остановилось сердце. Она не кричала, не рвала волосы, не раздирала одежды. С закрытыми глазами она тихо лежала на своей кровати, обняв тельце своего сына.
Господи, я знаю, что это Ты взял моего сына. Почему Ты не взял меня вместо него?
Женщины, тоже когда-то потерявшие своих детей, сочувствовали Вирсавии. Но другие находили жестокое удовольствие в суде Божьем, свершившемся над сыном Вирсавии, и в ее скорбном молчании.
— Она заслужила это, — перешептывались она — Смотрите, что Бог делает с грешниками! — сплетничали при дворе. — Она вкусила той же горечи, которой напоила других.
Рядом с Вирсавией сидела Авигея и молча плакала, поглаживая бедную мать по голове. Женщина держала Вирсавию, как того маленького ребенка, которого Бог забрал у нее. Вирсавия истерически рыдала.
В конце концов, утомленная и подавленная, Вирсавия легла, уставившись взглядом в никуда.
— Давид не пришел. Ни разу. Я сообщила ему. Он знает, что наш ребенок умер. И не пришел. Я думала, он любит меня.
Авигея положила руки на плечи Вирсавии.
— Он семь дней молился и постился. Он непрерывно молил Бога о милости. Священники боятся сказать ему о смерти ребенка. Они думают, что Давид может убить себя.
Напуганная этими словами, Вирсавия села.
Авигея покачала головой.
— Не бойся. Мне сказали, что Давид уже знает, что случилось, его люди пришли и сообщили ему. Он поднялся с земли, умылся, помазался, сменил одежду и пошел в дом Господень помолиться. Потом он вернулся во дворец и стал есть.
Вирсавия снова опустилась на постель и отвернулась к стене.
— Бог так жесток.
— Ты не должна так говорить.
— Почему? Он должен был поразить меня, вместо того чтобы убивать невинного младенца! Пусть теперь Он поразит меня! — Вирсавия рвала на себе волосы, ее грудь тяжело вздымалась от рыданий. — Это мой грех, мой! Почему Его гнев излился на невинное дитя? — она задыхалась от крика. — Мой сын… О! Мой сын…
Авигея сжала руками ее лицо.
— Ты заболеешь, если будешь так убиваться.
— Пусть я заболею и умру! — рыдая, Вирсавия подтянула колени к груди и закрыла руками голову. — Почему Бог наказал моего сына за мой грех? Почему?
— Я не знаю, — тихо сказала Авигея.
Вирсавия в полном отчаянии повернулась лицом к стене и больше не произнесла ни слова.
* * *
Когда Давид заканчивал свою трапезу, советники поспешили высказать ему свое мнение.
— Было бы разумно, господин наш, царь, выделить для жены Урии отдельные покои Ты не должен больше видеть ее.
Давид поднял голову, чтобы посмотреть, откуда дует ветер. На слабых всегда легче нападать.
— Народ, — сказал другой советник. — Ты должен думать о народе.
Давид как раз и думал о народе. Последствия его греха перед людьми тяжким бременем легли на его сердце и душу. Как он мог быть таким слепым? Как он мог совершить то, что совершил, не видя в этом никакого зла? А сейчас окружившие Давида мужчины, как старые куры, искали, кого бы заклевать.
— Ты, конечно, должен решить, где она будет жить, чтобы защитить ее от тех, кто захочет собственными руками свершить правосудие.
— Посели Вирсавию, как и Мелхолу, отдельно.
— Для тебя будет лучше, если ты отправишь ее в Хеврон или Иерихон.
Давид отодвинул блюдо и встал.
— Я выслушал вас, — он пристально посмотрел на своих советников. — Вирсавия не будет наказана за грехи, совершенные мною. Я исповедовался перед Богом и покаялся. Я скажу народу правду.
Те, кто любил Давида, быстро сдались, но были и другие, которые просто опустили головы и притворились покорными. Разве он не провел с этими людьми годы скитаний в пустыне? Красивая одежда и обеспеченная жизнь не изменили их. Во дворце всегда будут те, кто, как голодные львы, припавшие к земле, ищут возможность убить свою жертву.
— Нафан сказал, что Бог простил меня.
— Да, господин наш, царь. Бог простил тебя. Но Он ничего не сказал относительно этой женщины.
Этой женщины. Поразительно, сколько презрения можно вложить в слова.
— Вирсавия не виновна в смерти Урии.
— Разве женщина бывает когда-нибудь не виновна, господин наш, царь? Разве не женщина ввела мужчину в грех еще в Эдемском саду?
Давид посмотрел своим приближенным в глаза и похолодел, не увидев в них ни малейшего сострадания. Как быстро они простили его только потому, что он сидел на троне, и всю вину возложили на беззащитную женщину.
— Тебя любит весь Израиль, — сказал один советник, но Давид знал, что его льстивый язык пропитан ядом.
— Я был пастырем, который сбил с пути своих овец.
— Ты царь, твой народ находится в опасности, мой господин. Не тот ли это невинный беспорочный агнец, который приносится как жертва в искупление греха?
Эти жестокие слова вызвали на глазах Давида слезы.
— Господь избрал агнца. Он взял моего сына.
Царь повернулся к советникам спиной и направился прямо в комнату Вирсавии. Он слишком долго пренебрегал ею в угоду людям, советовавшим ему избавиться от нее.
Когда Давид вошел в комнату Вирсавии и увидел свою жену, лежавшую лицом к стене, ему показалось, что его сердце разрывается на части. Кивком головы он отпустил служанку и сел на край кровати.
— Вирсавия, — тихо позвал Давид. Женщина вздрогнула и закрыла голову руками. — Вирсавия, — он повернул ее лицом к себе и обнял, — прости меня.
— Наш сын… наш сын…
Заплакав, Вирсавия прильнула к мужу и вцепилась пальцами в его тунику.
Давид уткнулся лицом в ее плечо и заплакал вместе с ней.
— Грех на моей голове, — хрипло произнес он.
Вирсавия резко отпрянула от него, скорбь исказила ее лицо.
— Нет, нет. Это мой грех.
— Вирсавия…
— Кто повсюду следовал за тобой? Кто, сидя рядом со своим женихом, смотрел только на тебя? Кто стоял обнаженной в своем дворике, так, чтобы ты мог видеть? Кто бросился в твои объятия, не подумав о своем муже? — Вирсавия ударила себя кулаком в грудь. — Я! Это была я!
Давид крепко сжал ее запястья.
— Бог не наказал нашего сына, Вирсавия. Он сделал его недосягаемым для злых людей.
Таких, как те, которых царь только что оставил. Таких, как те, которые готовы воспользоваться этим случаем, чтобы восстать против Давида.
— Сколько людей воспользовались бы обстоятельствами рождения нашего сына, чтобы похулить Бога? Господь сохранил нашего сына от зла.
— Я хочу видеть моего сына! Я хочу взять его на руки!
Давид сжал руками голову Вирсавии и заглянул в ее покрасневшие, полные слез глаза.
— Он в Божьих руках, моя дорогая. Я не могу вернуть его тебе, — Давид снова привлек ее к себе, укачивая, как будто она была маленьким ребенком, нуждавшимся в утешении — Придет день, и ты снова будешь с ним.
Вирсавия затихла.
— Господь ненавидит меня.
— Нет, — Давид нежно убрал с лица Вирсавии прядь черных волос. Бледность ее лица, выражение страдания в ее глазах причиняли ему боль. — Я злоупотребил своей властью, Вирсавия. Когда я увидел тебя, я спросил у своих людей, кто ты. Разве я подумал о твоем муже, о твоем отце или дедушке? Я вспомнил маленькую девочку, которая ходила за мной по пятам, и в ее глазах светилась ее душа. Я увидел, какой красивой женщиной ты стала, и возжелал тебя. Для меня было важно только одно — удовлетворить свою похоть, все остальное потеряло значение. Я не подумал о том, чего это будет стоить другим, особенно тебе.
— Мне следовало предостеречь тебя, как это сделала Авигея…
— Когда Авигея встретила меня, я был другим человеком. Молодым, мое сердце горело любовью к Богу. В те дни я спасал свою жизнь. Оглянись вокруг. Ты видишь, как я живу теперь. Когда я увидел тебя с кровли дворца, я был уже царем, ослепленным гордостью.
Теперь Давид увидел себя ясно, и горечь наполнила его сердце. Он уклонился от исполнения своего долга начальника войска. Ведя в своем дворце праздную жизнь, он скучал, испытывал беспокойство. Увидев необыкновенно красивую женщину, принимавшую ванну в своем дворике, он приказал воинам привести ее. Почему он не должен получить то, что желает? Ведь он — царь. Каким безумцем он был!
— Я был так самонадеян! Я считал, что в моих руках сосредоточена вся власть. Я считал, что могу получить все, чего ни пожелаю. Так я увел тебя от мужа, и ты забеременела, а потом я пытался использовать своего друга, чтобы скрыть свидетельство своего греха. Урия оказался праведнее меня.
Давид почувствовал, как дернулась Вирсавия.
— Он знал, — тихо промолвила она.
— Да, он знал, — Давид закрыл глаза, острая боль пронзила его сердце. — Я понесу наказание, Вирсавия, потому что я пролил невинную кровь, — скорбь и чувство отвращения к самому себе охватили царя. — После всего того, что Господь сделал для меня, я позволил похоти овладеть собою и отвернулся от Того, Кто во всем давал мне победу.
— Я тоже виновата. Я оправдывала своей грех любовью к тебе.
— Не ты убила Урию.
— Человек может умереть прежде, чем его пронзит копье.
По бледным щекам Вирсавии заструились слезы. Урия был хорошим мужем, честным воином, а она разбила его сердце, и из-за нее его убили.
Давид был не в состоянии говорить, он прижал голову жены к своей груди. Как могли два человека, которые знают и любят закон, так отвратительно поступить? Когда и как грех впервые прокрался в их жизнь и поработил их, убив их совесть? Может быть, первое семя греха было посеяно давно, когда Давид увидел, что Вирсавия уже не ребенок, и у него появилось желание просить ее у Елиама, прежде чем тот отдал ее другому? Возможно ли, что именно тогда было посеяно семя, которое потом Давид поливал водой своих фантазий?
Однако чувство, которое он испытывал к Вирсавии, не было похотью. Давид не просто желал ее. Он любил ее.
Коснувшись подбородка Вирсавии, Давид поцеловал ее. Ее губы в нерешительности дрогнули. Он еще раз поцеловал ее, и она ответила ему. Когда Давид поднял голову, Вирсавия снова с тихим вздохом прижалась к нему.
— Бог простил нас, — сказал он, закрывая глаза и вознося безмолвную молитву благодарения. — Господь явил нам Свою милость, сохранив нам жизнь. Он не сказал, что я должен отказаться от тебя.
— Но как мы будем жить, зная, что мы с тобой сделали и какую боль причинили другим?
— Мы будем жить сегодняшним днем и смело встретим все, что бы ни случилось.
— Я никогда не буду заглядывать в будущее. О, Давид, теперь я вижу все так ясно, и это причиняет мне сильную боль. Мы будем не единственные, кто пострадает, — Вирсавия отодвинулась и посмотрела на мужа. — Если бы только мы одни пострадали…
Давид сжал ее подбородок.
— Нафан возвестил Божье слово. Я знаю, что меня ждет.
Вирсавия вернулась в объятия мужа и прильнула к нему.
— Я люблю тебя, Давид. Я всегда любила тебя. Что бы ни случилось, я всегда буду любить тебя.
— Я знаю, — произнес он с грустной улыбкой.
Между ними никогда не стоял вопрос о любви. Он тоже любил Вирсавию, горячее, чем любую другую женщину. Но Давид каждый раз очень огорчался, вспоминая своих верных друзей, которых он предал, посчитав, что его любовь к Вирсавии может все оправдать: Урия сражался рядом с Давидом во многих битвах, царь даже не мог вспомнить их все; с Елиамом Давид делил кров и пищу; Ахитофел — блестящий военный советник. Останутся ли они его верными слугами? Любовь, которую они питали к своему царю, Давид предал, и она обратилась в ненависть. Ахитофел поклялся никогда не произносить имени внучки, а мать не пришла к Вирсавии, когда та рожала сына. Родственники отказались от Вирсавии, хотя она никогда не жаловалась на это.
Давид поклялся сделать все, что было в его силах, чтобы восстановить разрушенную дружбу, доверие и прославить имя Божье.
— Прости меня, — сказал он Вирсавии, сокрушаясь при мысли о том, сколько горя он причинил ей. Давид молился о том, чтобы честь, которую он оказал ей как женщине, которую полюбил, в конце концов смягчила сердца тех, кого он оскорбил и унизил.
— Наш сын, — Вирсавия снова начала плакать, сотрясаясь всем телом. — Наш сын…
Давид обнял свою молодую жену и утешил ее единственным известным ему способом. А потом Давид молил Бога, чтобы Он проявил к ним еще больше милости и даровал им ребенка, который заменил бы им того, кто заплатил за их грех.
Глава пятая
Когда Вирсавия поняла, что снова забеременела, она уже боялась радоваться. Вдруг Бог снова отнимет у нее ребенка? Вдруг она родит этого ребенка только для того, чтобы он, как и первый, умер у нее на руках?
Заточенная в роскоши, любимая жена царя, Вирсавия жила уединенно и невесело, родственники и друзья избегали ее. Давид присоединился к своему войску, осаждавшему Равву, а она, уязвимая и беззащитная, осталась во дворце в окружении врагов. Народ за стенами дворца считал Вирсавию блудницей и осуждал ее, относясь к ней точно так же, как и ее мать. Могла ли Вирсавия надеяться на Божью милость, если ее собственная мать ненавидела ее? Могла ли она верить, что Бог простил ей грехи, если ни один человек не простил ее? Пророк Нафан сказал Давиду, что Бог простил его, но значило ли это, что Господь простил и Вирсавию? Давид утверждал, что Бог простил ее, но Вирсавия не могла поверить в это. Она жила в постоянном страхе. Ведь во дворце Давида у нее не было ничего своего, у нее не было денег, чтобы купить тельца или овна для жертвоприношения Господу, дабы искупить свой грех. Все, что она могла предложить Богу, — это свое сокрушенное сердце и желание прожить остаток своей жизни праведно.
Как хотела Вирсавия вернуться на несколько лет назад и снова стать ребенком, лежащим в полной безопасности на руках у матери! Как она хотела снова сидеть на коленях дедушки и слушать его мудрые советы, которые он давал тем, кто приходил к его костру! Когда-то она была невинной девочкой, безответно любившей красивого воина, певца псалмов, гениального вождя усиливающегося войска. Теперь она была восьмой женой Давида, известной далеко 33 пределами дворца как блудница, которая подстрекала всеми любимого царя убить ее мужа, чтобы самой жить во дворце. Народ простил Давида и во всем винил ее.
Вирсавия не обижалась на то, что люди были так снисходительны к Давиду. Кто-то должен был нести бремя вины, и пусть лучше виновной считают ее, а не Давида. Она была всего лишь женщиной, а он был их царем.
Но смогу ли я когда-нибудь высоко держать свою голову? Когда я славлю Бога, люди свирепо смотрят на меня, будто я хулю Его. Они приходят поклониться Тебе, но если в храме видят меня, то отвращаются от Тебя, потому что в их головах возникают мысли о мщении.
Вирсавия просила Бога изгладить ее преступления, очистить ее от всех грехов.
— Дай мне сердце, видеть которое будет угодно Тебе, Господи. Не изгоняй меня во тьму.
Но даже во время молитвы Вирсавия стыдилась собственной дерзости. Какое она имела право просить о милости?
Чаще всего страх нападал на нее ночью, когда она оставалась одна в своей комнате. Имеет ли она право быть счастливой матерью? Нет! Сколько матерей оплакивают потерю своих сыновей, погибших вместе с Урией? Сколько женщин печалятся о смерти своих мужей, братьев или родственников? Нет, она не имеет права на счастье.
Но дитя, о, дитя.
— О, Боже милосердный, только Ты один можешь оправдать меня. О, Господи утешь плачущих. Да воцарится у них утром радость. Делай со мной, что хочешь, но прошу Тебя, пожалей моего сына, который не виновен в моих грехах.