— Ты думаешь, любовь оправдывает то, что ты сделала? Рядом с Урией у стен Раввы сражались люди! Они погибли из-за того, что тебе захотелось! — мать снова ударила Вирсавию, рыдая от боли и гнева. — Ты опозорила мой дом! Опозорила своего отца! Опозорила Ахитофела! Ты думаешь, они когда-нибудь простят тебя? Лучше бы я умерла, когда рожала тебя, чем дала жизнь такой, как ты! Непокорная дочь! Лучше бы ты родилась мертвой!
Вирсавия попыталась уклониться от удара.
— Я ношу ребенка Давида!
Мать издала вопль и упала на колени.
— О-о-о, — причитала она, зажав уши руками — О-о-о…
Вирсавия рыдала.
— Я не думала, что все так получится, матушка! Ты должна верить мне!
— Какое имеет значение, верю я или нет? Глупая! Сколько людей погибло по твоей вине? Их кровь на твоих руках. Ты думаешь, люди не узнают, что царь сделал из-за тебя? Теперь все вдовы в городе проклянут тебя и царя тоже. Ты думаешь, сыновья, которые остались без отцов, встанут, чтобы прославить имя Давида? Ты думаешь, они возьмут в руки оружие ради него? Они с каждым вздохом будут ненавидеть его! Они будут искать способ, как погубить его. А те тридцать храбрых мужей, которые воевали с Урией на стороне Давида? А твой отец и все, кто был с Давидом, когда он прятался в пустыне? Что они теперь подумают о своем царе? Разве он достоин их верности, их пролитой крови? Что сделают твой отец и дед, когда узнают, что Давид убил Урию, чтобы заполучить тебя? Ты их плоть и кровь, и ты предала их. Ахитофел и Елиам никогда больше не посмотрят на тебя. Люди будут плевать на землю, по которой ты ходишь! Отец и Ахитофел никогда больше не произнесут вслух твоего имени! Они проклянут день твоего рождения! Они постараются отомстить человеку, который погубил их доброе имя! — рыдая, мать рвала ворот своего платья. — Ты умерла для меня, умерла для всех нас!
Вирсавия в ужасе протягивала руки к матери, плача и умоляя ее. Мать оттолкнула ее и поднялась. Вирсавия встала на колени и вцепилась в платье матери.
— Матушка, прошу тебя! Объясни им все!
Мать оттолкнула Вирсавию от себя.
— Объяснить? Ты осмеливаешься просить об этом?
Она снова ударила дочь.
Испугавшись за жизнь своего ребенка, Вирсавия прикрыла живот руками и свернулась клубком, но мать больше не била ее.
— Проклята ты среди женщин! Твое имя станет символом прелюбодеяния! Пока я жива, твое имя не будет упоминаться! — она плюнула в Вирсавию и пошла к двери. У выхода мать остановилась и, не поворачиваясь к дочери, сказала:
— Да поразит меня Господь Бог Израилев, если с моих губ когда-нибудь сорвется твое имя! Да воздаст тебе Господь тем же, что ты сделала другим!
Мать выбежала за дверь, оставив ее открытой.
Вирсавия добралась до двери, закрыла ее и заперла на замок.
Шли дни, Вирсавия горевала о смерти своего мужа, о смерти других воинов, сражавшихся рядом с ним, о потере своей семьи, о потере своего доброго имени, а также о потере доброго имени царя, которого она до сих пор так безрассудно любила. Она очень переживала, видя беспорядки в городе, причиной которых, как она знала, был грех, совершенный ею и царем, и убийство Урии. Вирсавия постилась и оплакивала мужа, собирая свои слезы в маленькую бутылочку, которую носила на шее. Она посыпала свою голову пеплом.
Установленные семь дней плача закончились, но печаль и стыд не оставляли Вирсавию. Ее страхи росли, иссушая душу. В темные ночные часы Вирсавия поняла, почему так высоко ценится чистота. Теперь она расплачивалась за свое непослушание, и цена была выше, чем она могла представить себе. Одна ночь страсти стоила ей жизни, полной отчаяния.
А другим…
Через восемь дней после того, как Вирсавия получила известие о смерти мужа, в ее дом пришли воины.
— Нам приказано привести жену Урии, хеттеянина, во дворец.
Жена Урии.
Вирсавия прижала к груди бутылочку со слезами.
Начальник стражи шагнул к ней.
— Ты должна идти.
Вирсавия вышла из дома, ничего не взяв с собой. Она шла окруженная воинами. Вирсавия спрашивала себя: Давид оказывал ей честь или просто охранял ее? Женщины, стоя на пороге своих домов, наблюдали за процессией. Одна плюнула на землю, когда Вирсавия проходила мимо нее. Казалось, на нее были устремлены глаза всего Иерусалима — глаза, полные презрения и ненависти. Вирсавия слышала, как перешептывались люди.
На этот раз стража не повела ее к боковым дверям. Вирсавию проводили к главному входу во дворец. Царь брал в жены вдову одного из своих погибших храбрых мужей. Вероятно, он сделал это для того, чтобы показать народу свое великодушие, ведь она была не из знатного рода, а всего лишь дочерью воина, внучкой военного советника.
Но никто не обманывался.
Кроме царя, возможно.
Глава четвертая
Давид с нетерпением ждал прихода новой жены. И когда наконец раздался стук в его дверь, он сам открыл ее. Перед ним стоял Иорам. Воин отошел в сторону, и Давид увидел женщину в черном, стоявшую с опущенной головой. Сердце царя учащенно забилось.
— Жена Урии, хеттеянина, господин мой, царь, — вкрадчиво произнес Иорам.
Давид резко вскинул голову.
— Больше никогда не обращайся к ней так.
Кивком головы он отпустил стражника. Давид желал, чтобы ни одна мелочь не напоминала ему о том, что раньше Вирсавия принадлежала другому мужчине. Теперь она принадлежит только ему. А все остальное было не важно. По мере того, как затихали шаги Иорама, Давид успокаивался.
— Вирсавия, — произнес он охрипшим голосом. Она стояла перед ним, опустив глаза, как невеста в первую брачную ночь. — Ах, любовь моя, — прошептал Давид. — Я очень скучал по тебе.
Вздрогнув, Вирсавия нерешительно перешагнула через порог. Ее пальцы были холодны. Она дрожала, потому что испытывала те же чувства, что и Давид? Царь ввел ее в свою спальню.
— Тебе больше нечего бояться, — он закрыл за Вирсавией дверь. — Теперь ты со мной, и всегда будешь со мной. А нашему ребенку ничего не грозит.
Вирсавия молчала.
Встревоженный молчанием любимой женщины, Давид развернул ее к себе лицом и взял за подбородок. Она похудела и была бледна, как алебастр. Давид снял с Вирсавии покрывало и увидел у нее на шее на шнурке маленькую бутылочку. Им овладела ревность. Насмешливо усмехнувшись, Давид приподнял сосудик.
— Ты так сильно любила его?
— Я любила Урию, — тихо ответила Вирсавия. Она подняла голову. Ее глаза потемнели от боли, — но не так, как тебя. Я всегда мечтала о тебе, — она протянула Давиду руку ладонью вверх. — Ты тот мужчина, который держит мое сердце в своей руке.
Вирсавия сжала руку в кулак, ее глаза наполнились слезами.
Давид коснулся ее щеки, удивляясь мягкости ее кожи. Она была самой красивой женщиной в его царстве, и теперь она принадлежала ему.
— Ты не знаешь, как я люблю тебя, Вирсавия, — Давид заметил, как она вздрогнула, и сжал ее лицо в своих ладонях. — Теперь ты — моя жена, — не обращая внимания на тревогу в ее глазах, Давид сорвал с ее шеи бутылочку со слезами. — Забудь его. Я буду обращаться с тобой как с царицей, — Давид наклонил голову и нежно, как в первый раз, поцеловал Вирсавию. — Все женщины меркнут рядом с тобой.
Его пальцы погрузились в ее волосы.
* * *
Давид стоял за дверью своей спальни и читал послание, принесенное ему Иорамом от царских советников. Государственные дела звали его. Давид раздраженно скомкал папирус. Не было никакой необходимости напоминать ему о том, что он ответственен за жизни своих людей, и о том, что пора было вернуться к государственным делам. Иорам молча ждал, глядя прямо перед собой.
— Вели евнуху позаботиться о моем гареме, — сказал Давид тихо, чтобы не потревожить сон Вирсавии.
— Да, господин мой царь.
Давид вернулся в спальню и бесшумно затворил за собой дверь.
Он пересек комнату и остановился возле кровати глядя на свою жену. Она была совершенна. Давид никогда не видел женщины прекраснее, чем Вирсавия, и знал, что она всегда будет такой. Как Сарра, жена Авраама. Улыбаясь, царь погладил жену по голове. Ее волосы были мягкие, как шелк. Больше он не будет страдать без Вирсавии. Теперь она принадлежала ему. Он мог позвать ее к себе в любой момент.
Давид сел на край кровати. Он поцеловал Вирсавию и ждал, когда она проснется. Она потянулась, и легкая улыбка появилась на ее лице. Потом она подняла на него глаза, и Давид понял, что Вирсавия больше не будет смотреть на него тем мечтательным и обожающим взглядом, каким смотрела на него, будучи юной девушкой. Ее любовь к нему была омрачена горьким опытом. Он не спрашивал почему. Она протянула руку и коснулась его лба. Давид сжал ее ладонь и поцеловал ее.
— Я не хочу оставлять тебя, но должен.
— Ты царь.
— Тебе приготовили комнату, — Давид убрал с ее лба завиток черных волос. — Если тебе что-нибудь понадобится или захочется чего-нибудь, скажи евнуху. Он обо всем позаботится.
Краска смущения залила щеки Вирсавии. Ее глаза увлажнились слезами.
Чувства, которые не мог определить и сам Давид, заставили его поторопить Вирсавию.
— Вставай, дорогая, — у него не было времени утешать плачущих жен! — Мы не можем всю жизнь провести в постели.
Он встал и отошел в сторону. За его спиной зашуршали одежды, Давид оглянулся, чтобы посмотреть, как она одевается. Вирсавия взяла свое вдовье платье.
— Нет! — Давид вырвал платье из ее рук, скомкал его и бросил в угол. Вирсавия, потрясенная этой вспышкой гнева, уставилась на мужа.
— Я должна идти в твой гарем обнаженной, господин мой, царь?
Давид широкими шагами пересек комнату и взял одну из своих туник.
— Надевай это!
С этими словами он бросил тунику в руки Вирсавии. Вирсавия стала одеваться, дрожа всем телом. Пурпурная кайма легла вокруг ее ног. Она выглядела такой юной и беззащитной, что напомнила Давиду маленькую девочку, крадущуюся за ним к потоку Ен-Гадди.
— Прости меня, Вирсавия.
Раздавшийся стук в дверь заставил их обоих вздрогнуть. Давид знал: пришел евнух, чтобы проводить Вирсавию в ее комнату.
— Входи! — крикнул Давид, и дверь отворилась. Вирсавия посмотрела на слугу, но не сделала ни шагу навстречу ему.
— Скоро я снова позову тебя, — многозначительно сказал Давид. Почему он должен чувствовать себя виноватым? Разве она не понимает, что он — царь? Вирсавия поднялась и прежде чем она успела отвернуться от мужа, он увидел на ее щеках слезы. Следом за евнухом она вышла из комнаты.
Давид потер рукой грудь, удивляясь, почему так сильно ныло сердце, если все закончилось именно так, как он задумал.
* * *
Покои Вирсавии были великолепны, теперь она вела роскошную и праздную жизнь. У нее была красивая одежда, ей готовили самые изысканные кушанья, ей покровительствовал сам царь. Вирсавия никогда не была одна, во дворце Давида жило более двухсот людей: шесть других его жен, многочисленные наложницы, дети, слуги, писари, мастера, рабочие, нянюшки, смотрители, повара, стражники, привратники, управляющие и ремесленники. Также во дворце жили старые почтенные воины, которые уже не могли держать в руках оружие. Приходили и уходили многочисленные посетители, так как родственники посещали жен Давида, и жены устраивали приемы.
Но никто не приходил к Вирсавии.
Когда жены Давида собирались за вечерней трапезой, они не разговаривали с Вирсавией или просто не замечали ее. Его старшие сыновья многозначительно поглядывали на нее: Амнон, самый старший, смотрел на Вирсавию с вожделением, а Авессалом — с презрением. Эти женщины и их дети теперь были ее семьей. В тот день, когда Вирсавия появилась на женской половине, Ахиноама сказала другим женам:
— Вот царская шлюха!
Вирсавия вспомнила, как дедушка однажды посоветовал ее отцу.
— Не доверяй никому, только своей семье.
Но Вирсавия знала, что она никогда не сможет довериться ни одной из жен Давида или их сыновьям и что ее ребенку всегда будет грозить опасность.
Медленно тянулись дни. Вирсавия все больше замыкалась в себе. От сплетен, ходивших по дворцу, веяло холодом, они раздражали ее, и ее характер менялся. Вирсавия была одна, она утешалась любовью к ребенку, которого носила под сердцем. Когда он родится, она не отдаст его глупой кормилице или няньке. Она оставит ребенка у себя и будет любить его. А если родится девочка, то она будет сама оберегать ее и лучше вырастит ее такой же женщиной, какой была сама, чем доверит ее воспитание чужим людям. И Вирсавия ждала. Пусть это будет сын, чтобы Давид мог гордиться!
Прошел месяц, прежде чем Вирсавия позволила окружающим ее людям узнать, что она носит царское дитя. Некоторые обитатели дворца были настолько глубоко преданны царю, что отказывались плохо думать о нем, невзирая на все слухи, передаваемые шепотом. Они радовались, что скоро в семье Давида родится еще один ребенок. Однако многие бросали на Вирсавию косые взгляды и язвительно усмехались. Многие вообще не смотрели в ее сторону.
Каждый день жены царя развлекались играми, музыкой, разговорами. Некоторые коротали время за рукоделием. Каждый раз, когда им сообщали, что Давид проведет вечер в их обществе, они сосредотачивали все свои усилия на подготовке к его визиту. Каждая старалась превзойти других в своих стараниях быть красивой. Они наряжались и суетились, посылали своих служанок узнать, что могло бы привлечь внимание Давида. Ахиноама наносила на беки египетскую краску, а на ресницы и брови — персидскую тушь. Мааха хной красила ногти на ногах и надевала ножные браслеты. Все расчесывали волосы и умащивали свои тела благовониями. Вирсавия искупалась, до блеска расчесала волосы и распустила их по плечам, надела простое платье. Пусть Давид увидит ее такой, какой она когда-то была, а не такой, какой стала теперь.
Когда Давид вошел, сердце Вирсавии забилось сильнее. Она наблюдала, как он оглядывался по сторонам. Его взгляд ненадолго задержался на ней, и его глаза потеплели. Но Давид тут же посмотрел в другую сторону и заговорил с Ахиноамой, которая гладила его руку и с улыбкой глядела на него так, будто он был луна и звезды. Давид долго не засиживался в своем гареме, однако он прошелся по комнате, уделяя внимание каждой женщине.
С возрастающей болью в сердце Вирсавия внимательно наблюдала за Давидом. Каждую жену он приветствовал улыбкой, с каждой любовно разговаривал, каждую радовал своим прикосновением. Он был так красив, разве можно было не любить его? Всякий раз, когда Давид касался приподнятого женского личика, брал руку женщины и целовал ее, говорил нежные слова или смеялся, Вирсавию пронзала боль. Женщины смело кокетничали, и некоторые настолько смело, что у Вирсавии появлялось желание закричать и выдрать сопернице все волосы. Но она оставалась на своем месте, притворяясь спокойной и равнодушной. Когда Давид сел, жены окружили его и начали ласкать. Он посмотрел на Вирсавию только еще один раз, и она заметила, как при этом потемнели его глаза, однако это мало утешило ее, потому что Давида тут же снова отвлекли.
Итак, это была та самая боль, о которой мать предупреждала ее! Разве она не пыталась втолковать Вирсавии, что значит быть женой Давида? «Одна из многих». Может ли быть что-нибудь мучительнее, чем видеть, как мужчину, которого ты любишь, ласкают и балуют шесть других женщин? Вирсавия подвинулась так, чтобы не видеть всего этого.
Потом Давид подошел к ней.
— Все в порядке, Вирсавия?
Она была слишком расстроена, чтобы отвечать ему, и боялась, как бы не сказать того, что даст женщинам повод поиздеваться над ней после того, как Давид уйдет.
— Вирсавия? — произнес Давид шепотом и опустился на корточки, поворачивая ее лицо так, чтобы она невольно взглянула на него. Жадным и тревожным взглядом он искал ее глаза. — Постарайся понять меня. Я не могу дать волю своим желаниям и забыть обо всех.
Ирония, заключенная в словах Давида, заставила Вирсавию отвернуться. Разве она не забыла все ради него? Разве ее муж мертв не потому, что она уступила своему желанию, не подумав о последствиях?
— Вирсавия, — Давид снова позвал ее. В его голосе слышался мягкий укор.
Женщины наблюдали за ними, как стая львиц.
— Конечно, я понимаю, — сказала Вирсавия, глядя Давиду в глаза и надеясь, что он не заметил ее отчаяния. Это только увеличило бы ее страдания. Давид — царь, он выше всех. А у царя должно быть много жен, чтобы он мог укрепить свой дом сыновьями. Теперь, когда стало известно, что Вирсавия беременна, зачем Давиду звать ее в свою спальню? Вирсавия снова вспомнила слова матери. «Когда ты повзрослеешь, ты поймешь, что разумнее поклоняться Богу, а не человеку».