— Это разрядка для стареющего мужчины. Скорее не физически, а морально. Любовь и ревность сильно изматывают. Я подал в отставку, но все еще люблю наблюдать со стороны.
Дженнифер не очень понравилась эта мысль.
— Думаю, что мое пламя еще не скоро потухнет, и я надеюсь, что никогда не перестану желать мужской ласки. Я ощущаю потребность в прикосновении.
— Аминь, — произнес он. Пока они разговаривали, он расправился с черным хлебом, поглощая каждый кусочек медленно, со вдумчивым наслаждением.
Этот разговор на кухне прояснил для Дженнифер ситуацию. Беседуя с Пэром Митей, она убедилась в том, что не сможет фотографировать по всему миру людей, носящих серебряную булавку. Это было бы не только непростительным вторжением в их частную жизнь, но могло и вовсе уничтожить результаты их труда, направленного против мертвой неподвижности и условности традиционного секса.
Но это не означало, что она не сможет снять Пэра Митю, если он ей это позволит. Она надеялась, что он разрешит, потому что в его славянских чертах читалось достоинство и сила характера, точно специально созданные для фотографии.
— Вы позволите мне сфотографировать вас, Пэр Митя? Я захватила с собой камеру в сумке на случай, если вы согласились бы мне позировать. Это не займет много времени.
— Я думал, вы никогда не попросите. Я слышал, как камера ударилась об стол, когда вы клали сумку. — Он застенчиво подмигнул ей, поднимая седые брови. — Я не позволю вам снимать обладателей серебряной булавки, потому что это повредит делу. Люди неправильно отнесутся к своей работе, появятся сенсационные заголовки. Но вы можете снять меня, если хотите. Я смотрел вам в глаза, и мне кажется, это будут хорошие кадры.
Дженнифер почувствовала такой прилив счастья, что ей захотелось перепрыгнуть через стол и расцеловать Пэра Митю. Она достала из сумки камеру и поднесла к глазам, регулируя фокус и выдержку.
— Не позируйте, — попросила она, — просто сидите за столом, сметая хлебные крошки.
Пэр Митя, отделенный от нее кухонным столом, и Пэр Митя в объективе были двумя разными людьми. Схваченный камерой, его крупный крючковатый нос мог поведать без слов целую историю. Завитки и рокайльные изгибы его седой бороды становились знаками личности. Добрые глаза казались сквозь объектив пламенными. Камера чудесно преобразила его, открывая в невзрачном человеке революционера, чье учение о простоте сексуальности — попытка противопоставить культурной обусловленности научные принципы — облетело мир, как благая весть.
Пэр Митя не годился в актеры. У него была прекрасная, сияющая улыбка и полные любви глаза. Редко доводилось Дженнифер фотографировать человека, чьи черты так правдиво отражали бы его личность. Самое бытие его просилось на фотографию.
Отщелкав три пленки, она опустила камеру.
— Я могла бы фотографировать всю ночь напролет, — сказала она ему. — Ваше лицо постоянно изменяется.
— Довольно. Спасибо, — он замахал рукой. — Это утомительно. — Он обоими локтями оперся на стол.
— Вы плохой актер.
— Да? Думаете, я тщеславен? — Он вскинул голову. — Это интересно. Может быть, вы правы, — в задумчивости он пощипывал бороду.
Она видела, что он устал. Было поздно, пора расставаться. Она поняла, что провела с Пэром Митей больше времени, чем позволялось ученикам, но один, самый главный вопрос, остался неразрешенным.
Она спросила прямо, стоя на кухне и глядя на седобородого человека за белым лакированным столом. До сих пор он уклонялся от ответа на ее вопрос.
— Что мне делать с Алэном? Я люблю его, но Ники ходит за ним как тень. Я не хочу быть для них третьей.
— Вы и не должны. Ники и Алэну пора выбрать каждому свою дорогу. Их близость была хороша, когда они были младше, но они зашли слишком далеко.
— Не хотите ли вы мне что-нибудь посоветовать, как разлучить их.
— Только одно: отвлечь внимание. Ники так сильно привязана к Алэну, только потому что еще не встречала равного ему мужчину.
— Это довольно трудно сделать. Несмотря на свои недостатки, Алэн единственный в своем роде.
— Познакомьте Ники с мужчиной. Возраст как раз подходящий.
Дженнифер нахмурилась, тщетно пытаясь представить себе такого мужчину. Ники знала, что лучшее воплощено в ее брате: внешность, ум, сексуальный опыт, дерзость и располагающая к себе искорка безумия.
— Вам пора идти, — напомнил Пэр Митя. — Общение в столь поздний час с женщиной вашей наружности пробуждает во мне голос плоти, так что идите.
— Ладно, — согласилась она, собирая вещи и надевая пальто. — Вы правы. Уже пора.
Она приблизилась к нему, чтобы попрощаться, протягивая ему руку в мягко освещенной кухне. Когда он обнял ее, она почувствовала себя полностью успокоенной.
Она шагнула прочь, но он окликнул ее:
— Постойте!
Она остановилась у стола в ожидании. Она догадывалась о том, что он ищет в карманах своего груботканого пиджака.
Наконец он подошел к ней, как ребенок, размахивающий зажженным фейерверком. Это была маленькая серебряная булавка в форме буквы О.
— Носите это, чтобы напоминать людям, что альтернатива существует.
21
Был День святого Валентина, канун Луперкалии, древнеримского праздника плодородия, который обладатели серебряных булавок отмечали 15 февраля. Юрию Московому предстояло последний раз в Америке исполнить главную партию в «Лебедином озере», после чего он отправлялся в продолжительное турне по Европе. Нарядная театральная публика уже собиралась в ожидании представления. На площадке перед театром перекупщики бойко торговали билетами.
Дженнифер знала, что это ее последняя возможность увидеть Юрия. Она позвонила ему и сказала, что хотела бы после представления провести за кулисы свою подругу, Ники Армитаж, чтобы познакомить с ним.
— Да, да, — согласился он. — Но я надеюсь, нам удастся избавиться от нее на некоторое время. Я хочу побыть с тобой наедине.
Когда в тот вечер Дженнифер и Ники вошли в фойе театра, гул голосов на минуту смолк, и все головы повернулись в сторону этих двух самых красивых женщин вечера.
Они вошли, держась за руки, Дженнифер, в горностаевой шубе, которую подарил ей Юрий, своими завитыми золотистыми волосами напоминающая греческую богиню, и Ники, смуглая, экстравагантная, с головы до пят закутанная в белоснежный мех марабу.
Они откинулись на спинки сидений, и огни погасли. На них хлынула чарующая, романтичная музыка Чайковского. Когда Юрий Московой появился на сцене, знакомый танец обрел новое измерение. Дженнифер и Ники не сводили с него глаз.
— Он великолепен, — шепнула Ники во время антракта.
— Ты хотела бы познакомиться с ним? — Дженнифер не чувствовала ни малейших угрызений совести, манипулируя желаниями Ники и направляя их в нужное русло.
— Дженнифер, он просто бог! Я бы все отдала, чтобы познакомиться с ним.
Когда упал занавес, Ники откинулась назад и глубоко вздохнула:
— Сегодня я увидела то, чего не надеялась увидеть никогда в жизни: совершенную красоту в сочетании с абсолютной грацией. Я была бы осчастливлена навсегда, если бы мне удалось провести несколько минут с таким человеком, как Юрий Московой.
Ники как всегда преувеличивала, но Дженнифер была уверена, что встреча с Юрием изменит жизнь Ники. Она надеялась на это.
Когда занавес упал в пятый раз и аплодисменты постепенно замерли, Дженнифер повела Ники за кулисы, пользуясь теми проходами, которые вели в его личную гримерную, что показал ей Юрий.
Когда они вошли, Юрий расхаживал взад и вперед по комнате, одетый в бархатную мантию. На его высоком лбу все еще поблескивали капельки пота. Юрий пребывал в восторженном настроении, после представления он переживал краткие, но от этого еще более сладостные минуты эйфории.
— Это всегда берет за душу. Чайковский писал истинно русскую музыку. Я плачу от тоски по Родине, когда слышу ее.
— Ты великолепен, Юрий, — сказала Дженнифер. — Я привела подругу, чтобы познакомить с тобой. Ее очень тронуло представление. Это Ники Армитаж.
Юрий отвесил церемонный поклон и склонился над рукой Ники. Она закатила глаза от удовольствия. Впервые, насколько Дженнифер могла припомнить, Ники теряла дар речи.
— Вам понравилась музыка? — поинтересовался он.
— Я не слышала музыки.
— Вы не слышали Чайковского?
— Я смотрела на вас, мне некогда было слушать.
— О, — он обнажил в улыбке свои крепкие белые зубы, это другое дело. — Его широкое грубоватое лицо просияло от удовольствия.
— Там вы были Богом.
— Да, я, должно быть, неплохо танцевал. Возможно, кое-что можно было замедлить, в некоторых местах…
Это была проверка. Он глядел на нее, подняв брови.
— Да, пожалуй, — неуверенно произнесла Ники. Это могло бы добавить поэзии… Но с другой стороны, ваш танец утратил бы эту звериную мощь.
Дженнифер наблюдала за выражением приятного удивления на лице Юрия. Он поймался на удочку. Можно было только восхищаться искусной работой Ники. У Юрия не оставалось шансов.
— Вы, кажется, отлично разбираетесь в танце, мисс Армитаж.
— Ники. Просто Ники. Я ваша раба. С этого дня я посвящаю себя вам.
— Но вы, верно, сошли с ума, — он обратился за поддержкой к Дженнифер. — Я не понимаю американских женщин. Дженнифер, ты обещала мне объяснить их.
Дженнифер пожала плечами:
— У каждой женщины есть тайный образ воображаемого идеального мужчины, который она может не осознавать, но узнает тотчас же, как только встретит. Я думаю Ники узнала его, как только вас увидела. Я сидела рядом с ней и видела ее первую реакцию.
Юрий задумался, он выглядел польщенным, но, видимо, не знал, что делать дальше. Он почесал голову и принялся расхаживать перед двумя женщинами.
Он заметил, что обе они были все еще в шубах, а в гримерной было очень жарко.
— Снимите шубы. Снимите шубы, и мы выпьем шампанского. Сегодня у меня праздник.
— Вы рады, что едете в Европу?
— Да. Там я понимаю женщин. Они не делают таких заявлений.
Бутылка с шампанским стояла в ведре со льдом на его туалетном столике, который освещали десятки маленьких лампочек. Среди них виднелись поздравительные телеграммы.
— Пейте, пейте, — приговаривал он, наливая пенистое вино в стаканы и протягивая их женщинам, которые сняли шубы и положили на стул.
На Дженнифер было длинное черное платье, украшенное блестками и среди них серебряная булавка. Ники выглядела чрезвычайно женственно — в кружевной блузке с черным поясом и длинной черной юбке.
— Вы обе так красивы, что я не знаю, как с вами обращаться. Как простой смертный ведет себя с нимфами?
— Он занимается с ними любовью, если хочет. Он овладевает ими, как король или бог. Он овладевает ими, потому что его искусство и красота заслуживают награды.
Пока Ники говорила это, его внимание было приковано к ее черным сверкающим глазам. Можно было подумать, что она рассказывает ему сказку. Когда он заговорил, его голос звучал хрипло:
— Танец очень сексуален. Он возбудил вас. Вы думаете, что я здесь такой же, как на сцене? Дженнифер знает, что это не так.
Ники улыбнулась, как бы давая знать, что она не Дженнифер. Она будет смотреть на него горящими глазами, что бы он ни говорил. Дженнифер прочла упрямство на лице Ники, которая видела свою добычу и не собиралась ее упускать.
Успех Дженнифер зависел от того, добьется ли своего Ники, поэтому она решила помогать ей всем, чем сможет.
— Юрий, — сказала она, — я должна тебя предупредить. Ники привыкла добиваться своего. Сопротивление бесполезно.
Юрий кивнул и поглядел на Ники, его лицо потемнело.
— Вы испорчены, как и большинство американских женщин.
— Это правда.
— Вы хотите заняться со мной любовью?
— Я уже сказала.
— Прямо здесь? При Дженнифер?
— Я привыкла получать то, чего я хочу, немедленно.
— Ба! Что я должен думать? Входите в мужскую гримерку и подобным образом предлагаете ему заняться любовью. Мне кажется, это бесстыдство.
— Я бесстыжая. Спросите Дженнифер.
Юрий допил третий стакан шампанского, и оно ударило ему в голову. Спокойные ответы Ники отрезали ему все пути к отступлению. Дженнифер видела, как отблеск желания тенью лег на его раскрасневшееся лицо.
— Вы готовы выполнить мою просьбу? — спросил он Ники. — Любую?
— Только попросите.
— Покажите мне грудь. Распахните блузку, чтобы я мог видеть. Мне кажется, она у вас маленькая и стыдливая.
Ники улыбнулась своей победе и расстегнула первые две пуговки кружевной блузки. Смуглое тело ярко выделялось на фоне белого кружева.
— Почему вы остановились? — спросил он.
— Может быть, вы хотите продолжить сами?
— Да, я расстегну. Мелкие пуговки выскальзывали у него из пальцев, ладони то и дело касались маленькой упругой груди Ники. Сквозь прозрачную блузку Дженнифер видела, как соски Ники стали твердыми. Расстегнув блузку до бархатного пояса, он запустил руки внутрь и стиснул обе груди в ладонях.
— Жаль, я не могу сделать их побольше для тебя, — шепнула Ники, точно извиняясь, на лице ее было написано острое наслаждение.
Дженнифер почувствовала себя лишней, гладя на эту страстную игру. Она ждала момента, когда можно будет подключиться и помочь Ники.
— Тебе приятно трогать их, Юрий? Чувствуешь, как возбуждаются соски? То же самое происходит со всем моим телом. Я хочу, чтобы ты знал, что только ты виноват в том, что я исхожу любовным соком весь сегодняшний вечер, с начала балета. У меня было такое чувство, что ты танцуешь для меня одной, занимаясь любовью только со мной. Я не могла отвести глаз от бугорка у тебя между ног.
Его глаза расширились от неожиданности и удовольствия. Ее слова, несомненно, возбуждали его, но не менее несомненно и то, что он не мог до конца поверить услышанному.
— Ты такая смелая, — удивленно произнес он, — в России женщина никогда не говорит о таких вещах.
— Я не могу больше ждать, Юрий. Я знаю, у тебя уже встал, я вижу это через твою мантию. Я знаю, что ты возбужден.
— Ах ты, американское чудо! — воскликнул Юрий, расстегивая пояс своей мантии и обнажая мощную эрекцию. — Ты так возбудила меня, — сказал Юрий, — взгляни, что ты натворила — это чудовище крайне несговорчиво. Он похлопал по члену обоими руками, точно наказывая его за излишнюю самостоятельность.
Ники упала на колени перед Юрием, ее горячее дыхание достигало головки члена.
— Вот чего я хочу, — проговорила она, точно в трансе. — О, как я хочу этого. — Она взглянула на Дженнифер без тени смущения. — Помоги мне, Дженнифер, подержи его твердым для меня.
Дженнифер не сразу поняла, что Ники имела в виду? Но все же она встала позади ошеломленного Юрия, обвила его тело руками и обхватила основание члена пальцами, возбуждая и не давая ему опасть, пока Ники колдовала спереди.
Точно заклинательница змей, Ники приблизила губы к набухшей головке члена и высунула язык, только самым кончиком касаясь его плоти. Ее язычок быстро-быстро сновал вокруг отверстия, из которого только что выделилась перламутровая капля прекоитальной жидкости. Юрий невольно подавался вперед всем телом, чтобы придвинуться к ее губам, но всякий раз она отступала назад, продолжая дразнить его.
— Я должен трахнуть тебя прямо сейчас, — прорычал он, — я больше не могу терпеть. Если ты не прекратишь, я кончу тебе в лицо.
— Нет, не теперь, еще рано. Я покажу тебе, как можно это немного продлить…
— Ты хочешь свести меня с ума?
— Да, в этом моя главная цель.
Она встала, не обращая ни малейшего внимания на бешеную эрекцию, и направилась к туалетному столику.
— Мне всегда хотелось узнать, как это будет — отдаться на столе. Сейчас я это выясню.
Она запрыгнула на стол и задрала свою черную юбку, обнажая черные чулки. На ней был пояс, оттенявший черным кружевом голый, лишенный волос лобок.
— Я вся к твоим услугам, Юрий. Я хочу тебя до боли в животе. Мое сердце бешено колотится. Иди сюда и трахни меня.