К концу рассказа на глазах у Рэндольфа выступили слезы: не так от горя, решил Мушкетов, как от непосильного напряжения. Видно было, что старпом «Фальконета» с трудом удерживает себя в сознании.
– Отдохните, мистер Рэндольф, – с сочувствием промолвил Бутлеров. – Ваши испытания, надеюсь, позади.
– Вы… поможете нам вернуться? – прохрипел американец, протянув руку.
Бутлеров кивнул, коротко пожав тощие, узловатые пальцы. Рэндольф облегченно выдохнул и тут же уснул, не отпуская лейтенантской руки. Офицеру пришлось разжимать его хватку силой, причем американец так и не проснулся.
– Буэно, – одобрительно проговорил молчаливый Поэртена. – Вчера ему совсем плохо стало. Лучше встретить экек в лесу, чем потерять надежду.
– Встретить кого? – переспросил геолог.
– Экек, – повторил филиппинец. – Рэндолп говорит, «проклятые птицы». У нас знают, как их называть – экек, птица-ханту… птица-дьявол.
Он снова показал нож-коготь.
– Когда другой корабль ушел, Рэндолп терял надежду, – заключил он.
– Другой корабль? – резко переспросил Бутлеров.
Филиппинец кивнул.
– Вчера на рассвете. Асванг Тала видела паруса. Видел я. Разожгли костер, но на корабле не заметили дым. Или не захотели вернуться. Корабль шел туда, откуда вы приплыли.
Он помолчал.
– Военный корабль.
– Х-холера, – ругнулся Горшенин. – Уже мерещится…
– Вам не померещилось, – отозвался Обручев. – Земля дрожит.
– Трясение, что ли? – Боцманмат вскинул голову, опершись ладонью о глыбу пемзы, почти преграждавшую путь мелкой речки. Но стена пролома в кратерном валу, вдоль которой пробирались охотники, держалась крепко. Лишь осыпалась от толчка каменная крошка.
– Ну да, – подтвердил геолог, прислушиваясь. За первыми двумя толчками последовал третий, совсем слабый, и все утихло. – Очевидно, вулкан, в кратере которого мы расположились, не вполне потух.
– Хотя его и залило водой по самую макушку? – усомнился Злобин.
В этот раз лейтенант решил сам отправиться с охотничьей партией. Про себя геолог решил, что иначе Злобин рисковал матросским бунтом: ночное нападение «черного петуха» сильно подорвало моральный дух команды. Моряки, еще вчера легкомысленно хваставшиеся друг перед другом будущими подвигами, с неохотой выбирались из-за хвощевой баррикады, дарившей призрачное чувство защиты. В этих условиях лейтенант решил, что важнее поддержать охотников, чем наводить порядок в лагере – последним, в конце концов, могут заняться и унтера.
– Вулкан питается подземным жаром, – пояснил Обручев, чувствуя себя немного неловко оттого, что приходится разъяснять очевидные вещи. – Резервуары лавы залегают на очень больших глубинах, и для них не имеет никакого значения, находится ли над ними вода. Возможно даже, что в глубинах океана вулканов не меньше, чем на суше, – просто мы замечаем их извержения, лишь когда следы их достигают поверхности. В семнадцатом веке извержение подводного вулкана Коломбо в Эгейском море опустошило остров Санторини. Не так давно, в прошлом столетии, индонезийский остров Бануа Вуху дважды поднимался над волнами и вскоре тонул.
– Не может ли случиться, что здешний вулкан тоже очнется? – с некоторым беспокойством переспросил Злобин и обернулся, будто ожидая, что мирные воды Зеркальной бухты вскипят от подземного жара.
– Может, – не стал спорить Обручев. – А может уснуть вечным сном. Предсказать поведение вулкана практически невозможно. Можно, правда, предполагать, каким будет характер извержения, если оно все же случится. В нашем случае ничего хорошего посулить будущим поселенцам я не могу.
– Почему это? – сварливо спросил Горшенин. За последние дни боцманмат, наслушавшись рассказов геолога о плодородии вулканических почв, превратился в большого энтузиаста колонизации Нового Света.
Обручев поднял принесенный течением осколок серого камня.
– Вот, посмотрите, – проговорил он, показывая охотникам образец вулканической породы. – Под туфами и пуццоланой и вперемешку с ними мы находим брекчии из той же породы, что складывает основную часть вулканического конуса: риолита. Риолит и гранит – вот что лежит в основе этого адского котла. Кислые и чрезвычайно кислые породы, с высоким содержанием кремнезема…
Он оборвал себя, заметив, как стекленеют глаза у слушателей.
– Важно это в том отношении, что кремнеземистые лавы тугоплавки и, как следствие, весьма вязки. Если базальтовые лавы вроде гавайских текут рекой, заливая все на своем пути, то гранитные внутреннее давление с трудом выталкивает из кратера. И когда давление это достигает предела, оно прорывается катастрофическими взрывами, вроде того, который шесть лет назад уничтожил город Сен-Пьер на острове Мартиника. Облако раскаленного пепла, рожденное вулканом Мон-Пеле, за считаные минуты убило тридцать тысяч человек.
Геолог помолчал для пущего эффекта.
– Подобного характера извержений можно ожидать и здесь.
– Выходит, мы на пороховой бочке сидим? – выпалил Жарков.
– В каком-то смысле. Но предсказывать, когда случится извержение, мы не умеем. Нужны годы наблюдений для того хотя бы, чтобы выяснить – обычны для здешних мест сотрясения, подобные только что пережитому нами, или возвещают о близкой катастрофе, – разъяснил Обручев.
– Прискорбно, – заметил лейтенант. – Выходит, что порт в Зеркальной бухте обустраивать опасно, а других подходящих для военного флота гаваней мы за время пути от северной оконечности Земли Толля не обнаружили.
– Возможно, они найдутся на другой стороне острова, – утешил его геолог. – Можно предположить, что обращенный к относительно узкому проливу между Землей Толля и материком дальний берег окажется более изрезанным, нежели этот, сточенный океанскими волнами до твердых плутонических пород.
Он неосторожно ступил на скользкий булыжник и с размаху наступил в глубокую лужу.
– Черт! Пойдемте быстрей, господа. Хотелось бы добраться до опушки леса и вернуться после этого в лагерь до темноты.
Все, не сговариваясь, прибавили шагу.
Перспектива отправляться за добычей по пружинистому растительному ковру, затянувшему приморские холмы, оказалась настолько непривлекательной всем, кто волок двумя днями раньше в лагерь тушу динозавреныша, что единодушным решением стало поискать иного пути. По другую сторону бухты от возвышавшейся на входе скалы Ручки кратерный вал тоже раскалывался, и там в море впадал холодный, бурный ручей, стекавший с далеких предгорий. Воды его размывали мягкий туф, оставляя глубоко проточенную в камне долину, дно которой усеяно было валунами и булыжником – обломками более твердых пород. Идти по ним было не слишком удобно, но по сравнению с негостеприимными плауновыми пустошами речная долина являла собой настоящий торный тракт. Правда, чтобы добраться по нему до опушки «прозрачного леса», приходилось делать изрядный крюк вдоль берега залива, но времени на это уходило почти столько же, сколько на прямую дорогу, а сил тратилось не в пример меньше.
– Уже недалеко, – проворчал Горшенин, шлепая по воде. – Вон, смотрю, верхушки деревьев колышутся.
– Глядите, глядите! – вскрикнул внезапно Жарков, припадая на колено.
Обручев замер. С этого места долина просматривалась как на ладони – охотники добрались до низкого гребня, за которым ручей разливался широкой чистой лужей, слишком мелкой, чтобы назвать ее проточным озером. Вниз по склону к воде спускались динозавры.
Зрелище было одновременно грандиозное и комичное. Наверное, так же нелепо выглядел бы слон в попытках спуститься с обрыва. Крупный, почти черный ящер-великан топтался на краю, оскальзываясь и переминаясь с ноги на ногу. Стоило ему сделать шаг, как тяжелый крестец начинал перевешивать, и под угрозой потерять равновесие и кубарем скатиться вниз ящер торопливо сдавал назад. В конце концов в крошечную голову его забрела простая мысль – спускаться хвостом вперед, но и тут не все шло гладко: негнущийся хвост мешал, упираясь нижней кромкой в камни.
– Это не водопой, – вслух подумал геолог. – Нет тропы вниз. Они все идут в одну сторону…
То стадо, с которым охотники столкнулись двумя дням раньше, тоже направлялось на север. Наступала весна; возможно, ящеры мигрировали, подобно птицам?
Обручев обернулся. Лейтенант Злобин, не сводя взгляда с гигантских рептилий, размашисто и безостановочно крестился. Трудно было сказать, что творилось в голове у моряка, вживе увидавшего допотопных тварей.
Ящер-вожак сумел наконец спуститься к воде. Геолог ожидал, что зверь склонится к луже, чтобы напиться. Вместо этого чудище, проковыляв несколько шагов по камням, рухнуло в ледяную воду всей тушей, подняв фонтан брызг, и гулко заухало – очевидно, от невыразимого удовольствия. Детеныши – их было пятеро, – будто по сигналу, ссыпались по склону вниз один за другим: Обручеву мигом пришло на ум сравнение с воронятами, скатывающимися с крыши. Одна из самок неспешно последовала за ними; другая осталась наверху, бдительно оглядывая окрестности. Людей она то ли не заметила – охотники затаились в нагромождении валунов под обрывистым склоном, – то ли не сочла достаточно близкой угрозой.
Травянисто-зеленые молодые ящерята носились вокруг старого самца, издавая странные щебечущие трели. Вначале геолог не мог понять отчего, а потом вдруг сообразил – динозавры играли. Выглядело это особенно смешно оттого, что неуклюжие… птенцы, решил про себя геолог, были размером с ломовую лошадь. Раньше Обручеву никогда не доводилось видеть, чтобы детеныши рептилий проявляли способность к игре – даже мысль об этом не приходила в голову. Возможно, гигантские создания и впрямь относились не к ящерам, а к некоему промежуточному отряду позвоночных, сочетавшему черты рептилий, птиц и зверей.
– Даже жалко таких стрелять, – прошептал Жарков, скорчившись за глыбой риолита.
– Днесь всяка тварь веселится и радуется, – протянул Злобин певческим басом, – яко во святую Пасху Господю.
Идиллия рассыпалась внезапно. Самка-сторож на краю обрыва вскинулась всем телом, поднявшись на задние лапы, и над долиной разнесся уже знакомый Обручеву долгий полустон-полувой гигантской трубы.
Ящер-вожак встрепенулся. От долгого лежания в холодной воде у него, должно быть, закаменели мышцы: он несколько минут не мог встать, беспомощно поводя плоским хвостом из стороны в сторону. За это время вторая самка успела отогнать присмиревших детенышей к склону под смотровым постом вахтенной динозаврихи. Протяжный вопль не умолкал; тяжело вздымались полосатые бока, набирая воздух в легкие. Видно было, что звери напуганы, но пока никто из охотников не мог понять – чем.
Пока на краю обрыва с другой стороны долины не показалась – силуэтом на фоне бледного неба – первая стимфалида.
Они двигались молниеносно. Лапы вожака не успели коснуться дна долины, а на краю обрыва раскинули крылья прусскими орлами остальные хищники – две… три… четыре стремительные пернатые твари. Геолог не успевал разглядеть их как следует: каждая из полуптиц замирала на мгновение, оценивая обстановку, покуда остальные ртутными каплями раскатывались вдоль русла, обходя застывшее семейство гигантских ящеров, и затем срывалась с места, в то время как паузу делала другая.
Черный гигант взревел пароходной сиреной и принялся переминаться с ноги на ногу. Самка-сторож ссыпалась вниз с обрыва так торопливо, что Обручев абсурдным образом испугался за нее: а ну как шею переломает? Хотя для остальных ящеров такой исход был бы, пожалуй, наилучшим: занятые беспомощной добычей хищники позволили бы им уйти. Детеныши жались к бокам родителей.
– Что делать? – хрипло просипел Жарков, стискивая в руках винтовку.
– Ждем, – не услышав приказа от лейтенанта, отозвался Горшенин. – Сейчас эти птички детеныша завалят и примутся пировать. Тут-то мы их и постреляем.
Обручев пожевал губами. Уверенность боцманмата казалась ему необоснованной. Неведомые хищники выглядели гораздо более опасными, чем львы или волки, прежде всего потому, что не походили на известных животных. Или птиц – несмотря на оперение. Невозможно было предугадать, как поведут они себя при виде людей, как отреагируют на выстрелы… и долго ли проживут, получив пулю. Если судить по детенышу травоядного динозавра, которого добыли охотники двумя днями раньше, животные Нового Света были не слишком чувствительны к быстро летящему свинцу.
Или все же птицы? Тела и передние лапы хищников покрывало пестрое оперение – даже, решил про себя геолог, пестренькое; очертания тел рассыпались галькой. Своего рода маскировочная расцветка… но вдоль ленты маховых перьев – тоже нелепость, зачем маховые перья существу, неспособному оторваться от земли? – шли алая и белая полосы, бившие по глазам, стоило зверю вскинуть лапы. Это походило на сигнальные флажки. Хищники переблескивались из-за камней, сжимая кольцо вокруг яростно и тоскливо ухающих динозавров, но сами не издавали ни звука.
– Что они делают? – недоуменно прошептал Жарков.
– Эх, молодежь! – крякнул Горшенин. – А еще охотники. Детеныша скрадают, вот что.
Чернобокий ящер сделал пару шагов вперед, опустив голову и поводя из стороны в сторону плоским хвостом. Одна из зверептиц вскочила на валун, раскинув крылья, и впервые за все время охоты издала звук: дребезжащую короткую трель придушенного кларнета. И тут остальные бросились разом.
Все произошло так быстро, что геолог лишь несколько минут спустя осознал, насколько умно и ловко действовали хищники. Тот, что подал сигнал, отвлек травоядных на долю мгновения, но этого оказалось достаточно. Четыре пестрые стрелы мелькнули в воздухе. Два хищника ложными бросками отвлекли внимание самок. Остальным достался детеныш: на него набросились две твари разом, будто одна страховала другую.
Предположения Никольского оказались верны. Местные хищники действительно впивались в горло жертвы зубами и одновременно били сверху вниз когтистой лапой. Ящеренок не успел вскрикнуть от боли: должно быть, захлебнулся собственной кровью, прежде чем кишки его выпали из распоротого брюха.
Два вожака – черный великан и припавшая к земле противоестественная пернатая тварь – на миг застыли, впившись друг в друга взглядами немигающих глаз. Потом великан качнулся вбок, хлестнув хвостом. Полосатый чешуйчатый флаг поймал одну из зверептиц – ту, что металась перед самым клювом у младшей самки, – в прыжке.
Хрустнули кости. Тварь отлетела под обрыв, и самка, исторгая из легких мучительный гул, раздавила ее тяжелой лапой и продолжала топтаться на размазанных по камням перьях, мстительно ухая и пританцовывая.
А вожак продолжал яриться. Движения его обрели странный, рваный ритм: шаг вперед – удар хвостом – шаг, шаг вбок, уходя от прыжка, от растопыренных когтей и зубов – удар хвостом, шаг в сторону – удар – шаг вперед, удар лапами, удар! Чудовище, превосходившее размерами слона, двигалось с убийственной грацией скакового жеребца. Сама его масса служила оружием, хвост резал воздух, точно бич. Но хищники не отставали. Оставив мертвого детеныша, две твари отгоняли самок, в то время как остальные продолжали смертельный танец с вожаком, но теперь уже не пытаясь отвлечь. Птицезверей обуяла жажда крови. Она сверкала в глазах, она виднелась в каждом движении.
Старшая из тварей, припав на миг к воде, взмыла в невообразимом прыжке – на миг Обручеву померещилось, что она взлетит, – приземлившись прямо на загривок вожаку. Жуткие когти пропороли шкуру, потекла кровь, но ящер встряхнулся с такой силой, что тварь отлетела, не удержавшись. И тут же попала под удар тяжелой передней лапы, такой короткой в сравнении с задними конечностями, что забывалось, какая сила может в ней таиться. Все же звери были отменно живучи: тварь продолжала дергаться, расплескивая ледяную воду ручья, но ясно было, что ей уже не подняться. По крайней мере до того, как тяжелая пята динозавра втопчет ее в дно.
Поняли это и три оставшиеся твари. Очевидно было, что им не справиться с осатаневшим вожаком, не говоря уже о двух самках. Добыча есть, и теперь главное – не лишиться ее в бессмысленной схватке. Хищники принялись отступать; они не переставали делать ложные броски в сторону детенышей, но без особого прилежания, в основном стараясь не подвернуться под удары страшного хвоста.