Валя попыталась выяснить, как и при каких обстоятельствах это случилось и каким образом Володя очутился за рулем машины. Но Пивоваров ответил:
— Никаких вопросов, пока идет следствие. Ясно?
Все эти дни Валя была уверена, что произошло страшное недоразумение. Но теперь, здесь, в этом зале, впервые услышав официально произнесенные слова обвинения, она поняла, что дело гораздо серьезнее, чем она думала.
— «Вечером 15 августа в районе Воронинского шоссе пошел дождь, в связи с чем асфальтированное покрытие проезжей части находилось в мокром состоянии…»
«Дождь, дождь, дождь…» Это слово почему-то задержалось в сознании Вали, и она все время повторяла его про себя.
— «Это обстоятельство в силу требований статьи… Правил движения по дорогам СССР… накладывало на водителя, в данном случае на Харламова В. А., повышенную ответственность за безопасность движения, ибо останавливать автомашину путем торможения на мокром асфальте гораздо труднее, чем на сухом…»
Вале казалось, что громоздкие, тяжеловесные фразы судьи окружают Володю чем-то похожим на частокол, отделяют, отгораживают его от мира других человеческих слов, от всего, что живет там, за окном этого зала.
— «Однако Харламов такой ответственности не проявил, — чуть повысив голос, продолжал судья, — и на сорок втором километре Воронинского шоссе совершил наезд на Саврасова Д. Е., не остановился и следовал дальше, пока на сорок третьем километре шоссе не был задержан постовым милиционером…»
«Наезд, наезд…» Теперь Валя твердила это слово. Значит, так называется несчастье, когда машина сбивает человека, и он лежит с разбитой головой, с переломанными ногами.
«Вот как бывает в жизни, — думала Валя, — все хорошо: светит солнце, дорога Бидна, и вдруг дождь, темнота, и все летит в сторону, вкривь и вкось… Наезд! Но что с этим Саврасовым? Почему судья ничего не говорит о нем? „Телесные повреждения, опасные для жизни…“ Как это понимать? Жив ли он? Сколько ему лет? Шестнадцать? Боже мой, почти мальчик… Неужели все это правда? Неужели Володя сшиб его и даже не остановил машину?..»
— «Допрошенный в качестве обвиняемого Харламов показал, что не видел велосипедиста, а также наезда на него, слышал лишь негромкий удар и, будучи в этот момент ослепленным светом фар встречной машины, решил, что звук удара явился следствием попадания камня из-под колеса машины в крыло. Под влиянием неопровержимых фактов, предъявленных Харламову во время осмотра места дорожного происшествия, последний на предварительном следствии целиком признал себя виновным… Тяжесть причиненных Саврасову телесных повреждений установлена судебно-медицинской экспертизой. В настоящее время Саврасов находится на излечении в Калининской районной больнице…»
«Жив!» — наконец перевела дыхание Валя. Она снова уставилась на Володю, мысленно уговаривая его хотя бы посмотреть в ее сторону. Но Володя по-прежнему не видел ее. Он глядел в окно, глаза его были широко раскрыты и неподвижны.
Судья сделал короткую паузу и перевернул страницу.
— «Допрошенный в качестве обвиняемого Васин В. Ф. показал, что он передал Харламову управление машиной по настойчивой просьбе последнего, предъявившего ему, Васину, удостоверение на право вождения автомашины и сказавшего при этом, что имеет опыт вождения. Виновным себя в том, что он незаконно передал Харламову управление автомашиной, Васин целиком признал…»
Когда судья упоминал имя Васина, тот покорно и согласно кивал головой.
Валя вспомнила: еще в детстве кто-то говорил ей, что, если смотреть на человека долго и пристально, он обязательно почувствует на себе взгляд и обернется. Она попыталась сосредоточить всю свою волю и пристально глядела на Володю. Но он так и не повернул головы.
Думая только о Володе, Валя пропустила многое из того, что читал судья. Она услышала лишь заключительную фразу:
— «…подлежит рассмотрению в народном суде Калининского района, Зареченской области», — и увидела, как судья захлопнул свою папку и полошил ее на стол перед собой.
2. Володя
— Подсудимый Харламов, встаньте! Вы должны смотреть на судью, когда к вам обращаются, а не в окно.
Володя медленно повернул голову к судье.
— Вам ясно, в чем вас обвиняют? Признаете себя виновным?
— Да, — тихо ответил Володя. — Видимо, я в самом деле сшиб… В этом я виноват.
— Зачем вы попросили Васина передать вам руль управления?
Володя молчал. «Ну, отвечай же, отвечай, — мысленно молила его Валя. — Почему ты молчишь?»
— Вы намерены отвечать, Харламов? — чуть повышая голос, спросил судья.
— Да.
— Вам задан вопрос, и вы должны…
— Что же мне теперь говорить? — с той же затаенной горечью спросил Володя.
— Вопросы суду не задают, — строго, но не повышая голоса, сказал судья. — А говорить надо то, что вы считаете существенно важным. Отвечайте на вопросы суда честно и правдиво. Ясно?
Володя молчал.
— Итак, зачем вы попросили руль?
Володя, казалось, задумался и ничего не ответил.
— Вы же понимали, — продолжал судья, — что, уговаривая Васина передать управление автомашиной, вы сами нарушали закон и толкали на преступление Васина! Закон-то вам известен?
— Да, — тихо произнес Володя, — закон мне известен…
— Вот видите! А вы как поступили? Разве можно нарушать закон?
— Я всегда считал, что закон нарушать нельзя, — задумчиво и словно отвечая самому себе, сказал Володя.
— Однако вы его нарушили! Почему?
Несколько мгновений длилось молчание.
— Все это теперь ни к чему, — вздохнув, сказал наконец Володя.
— Подсудимый, — вновь повысил голос судья, — помните, что в ваших интересах говорить суду правду. Это вам ясно?
— Мне все ясно, — ответил Володя, помолчал немного и добавил: — Решительно все.
— Послушайте, Харламов, — чуть наклоняясь в его сторону, сказал судья, — я не могу понять вашего поведения. Если вы признаете себя виновным, то скажите об этом суду ясно и просто. Если же нет, то защищайтесь! Вам, очевидно, разъясняли еще на следствии, что советский закон предоставляет обвиняемому широкие права. Я еще раз задаю вам вопрос: зачем вы взяли руль?
— Спросите у Васина, — глухо ответил Володя.
— Допрос Васина впереди. Сейчас суд задает вопросы вам. Итак?..
Володя по-прежнему молчал.
— Хорошо, — сказал судья, — будем считать, что свой легкомысленный поступок вы ничем не можете объяснить. Тогда ответьте на другой вопрос. — Он полистал дело, нашел нужную страницу и, придерживая ее указательным пальцем, продолжал: — На предварительном следствии вы показали, что, услышав звук удара, спросили Васина, что бы это могло значить. Верно? Когда же вам зачитали показания Васина, в которых он этот факт отрицал, вы не пожелали ничего возразить. Почему?
— Понял, что… бесполезно, — как бы нехотя ответил Володя.
— То есть как это бесполезно? — удивился судья. — Если вы слышали звук удара во время наезда и спросили Васина о причине, значит, вы самого факта наезда не видели. Видимо, это вы и хотели доказать на следствии. Ведь так?
— Я не видел наезда.
— Но это надо доказать! На следствии Васин заявил, что вы к нему не обращались. Следователь дал вам очную ставку с Васиным. Читаю лист дела шестнадцатый: «Протокол очной ставки. Начата в 12 часов 30 минут, закончена в 12 часов 40 минут 17 августа 1964 года. Я, следователь Калининского райотдела милиции Пивоваров, на основании и так далее… произвел очную ставку между Харламовым Владимиром Андреевичем и Васиным Вячеславом Федоровичем…» Вы помните все это?
— Забыл. — Володя безнадежно махнул рукой.
— Тогда я вам напомню. Читаю дальше. «Вопрос к Васину: — Спрашивал ли вас Харламов что-либо относительно звука удара по крылу автомашины во время следования по Воронинскому шоссе? Ответ Васина: — Нет, не спрашивал».
Судья поднял голову, держа указательный палец на той строке, которую только что прочел.
— Итак, Харламов, выдвинутая вами во время следствия версия, будто вы не видели наезда, ничем не подтверждается.
— Какая «версия»? — с недоумением спросил Володя.
— Не прикидывайтесь, будто не понимаете. Вы пытались сослаться на свое якобы обращение к Васину, чтобы доказать, что не видели наезда, хотя и слышали какой-то звук. Так? Подсудимый Васин! Обращался к вам с таким вопросом Харламов?
— Там все написано, — ответил Васин, вставая.
— Вы подтверждаете то, что говорили на очной ставке?
— Подтверждаю.
— Подсудимый Харламов! Как следует из протокола следствия, вы не сумели ничего возразить Васину. Верно?
Володя молчал.
— Разрешите? — Это сказал прокурор, поднимая голову с аккуратно расчесанными на пробор волосами. — В деле имеется, — продолжал он медленно и очень четко, — характеристика, выданная по просьбе следствия с места работы подсудимого Харламова. Я прошу суд огласить ее. Полагаю, что при определении общего облика подсудимого этот документ имеет немаловажное значение.
Судья торопливо полистал дело и прочел:
— «Справка отдела кадров Энергостроя. Харламов Владимир Андреевич, 1941 года рождения, работает на 5-м участке Энергостроя с 1962 года в качестве электромонтера. Как работник проявляет себя с отрицательной стороны, груб, недисциплинирован, не пользуется уважением со стороны товарищей…»
— Вот так, Харламов, — укоризненно покачав головой, сказал прокурор. — Надеюсь, вы не будете отрицать, что все это правда? Как же вы дошли до жизни такой? Почему взяли руль? Почему на следствии заявили, что спрашивали Васина об ударе?
Володя молчал.
— Подсудимый Харламов! — громко сказал судья. — Вы намерены говорить суду правду?
— Правду?.. — переспросил Харламов таким тоном, словно впервые услышал это слово и не понимает его значения. — Вас действительно интересует правда?
— Подсудимый Харламов, — резко заметил судья, — ведите себя прилично и с уважением к суду! Совершенно очевидно, что суд хочет выяснить правду, и вы находитесь здесь для того, чтобы давать правдивые показания. Вам ясно?
Володя опять промолчал.
— Стыдно, Харламов! — сказал судья. — Вы обвиняетесь в тяжелом преступлении. По вашей вине находится при смерти человек. Вам это известно?
— Да. — Володя опустил голову.
— Перед вами за этим столом, — продолжал судья, — сидят взрослые, опытные люди. Двое из нас могли бы быть вашими родителями. И как же вы себя ведете? Вам должно быть стыдно!
— Да, — тихо сказал Володя. — Мне очень стыдно…
— Ну, вот так. — Судья удовлетворенно помолчал. — Скажите, у вас есть родители?
— Нет.
— Где они? Разошлись, умерли?
— Умерли.
— При каких обстоятельствах? — впервые подала голос пожилая женщина, сидевшая слева от судьи.
— Отец погиб. На фронте. Мать умерла… Давно.
— Вот видите! Отец погиб на фронте! — воскликнул судья. — Вам двадцать три года, возможно, вашему отцу было немногим больше, когда он пошел на фронт.
— Ему было сорок лет, — сказал Володя.
— Это ничего не меняет. Миллионам людей было меньше лет, чем вам сейчас, когда они пошли сражаться за Родину. Они проливали свою кровь за то, чтобы вы, Харламов, могли жить счастливо! Надеялись, что вы оправдаете их доверие! А разве вы его оправдали? Разве вы оказались достойным вашего отца?!
Лицо Володи резко побледнело. Валя увидела, как он пригнулся, словно от удара. Но в следующее мгновение выпрямился и впервые за все это время высоко поднял голову.
Судья будто не заметил внезапной перемены, которая произошла с Володей.
— Видимо, вам безразлична память о вашем отце, — продолжал он укоризненно, — вам все равно, за что он погиб…
— Вы не смеете так говорить! — неожиданно звонко воскликнул Володя, вскакивая со стула.
Милиционер предостерегающе протянул к нему руку.
— Подсудимый Харламов! — сказал судья, и лицо его покраснело. — Я снова предупреждаю вас: ведите себя прилично!.. Почему это я не смею так говорить? — произнес он уже более спокойно. — Советская власть создала для вас все условия… Вы имели все возможности жить и работать, как подобает молодому советскому человеку… А что же получилось на деле? Слышали, как вас характеризуют на производстве?..
Он полистал страницы дела, как бы еще раз убеждаясь в правоте своих слов.
— Когда я сказал, что вам все равно, за что погиб ваш отец, вы возмутились, — продолжал судья уже своим обычным, ровным голосом. — А ведь я могу сказать и другое. И с не меньшим основанием. Предположим, что вы, такой, каким являетесь сейчас, жили бы тогда, накануне войны. Разве вам, безответственному, недисциплинированному человеку, можно было бы доверить оружие? Разве на вас можно было бы положиться? Что бы вы делали, если бы перед вами стоял враг?..
— Если бы передо мной стоял враг, — медленно, отчетливо произнося каждое слово, сказал Володя, — я бы знал, что надо делать. — Он помолчал. — А если… друзья?
— Не понимаю, — пожал плечами судья. — Поясните свою мысль.
Володя молчал.
— Вы все время либо молчите, либо говорите как-то туманно и не по существу. — В голосе судьи послышалось раздражение. — Советский суд предоставляет подсудимому право сказать все, что обвиняемый считает нужным. Суд учтет все ваши показания и будет действовать совершенно беспристрастно. Если у вас есть что сказать по существу дела, — говорите.
— Здесь? — с горечью спросил Володя. — За этим барьером?
— Вы оказались за барьером по собственной вине. Никто вас не заставлял брать руль у Васина и сбивать человека. Ведь все это было?
— Было.
— Вот видите. Таковы факты. А вы пытаетесь запутать суд туманными, многозначительными фразами. Стыдно так вести себя, Харламов! Садитесь!
«Володя, Володя, — мысленно воскликнула Валя, — что ты наделал, зачем? Сколько раз я тебе говорила… Сколько раз умоляла тебя подумать о себе, обо мне… Ведь ты соглашался со мной, обещал стать сговорчивей, мягче, и вот теперь снова… Зачем? Ты восстанавливаешь против себя суд, а твоя вина ведь и без того велика…»
— У меня есть вопрос, — сказал старик в старомодных очках, сидевший по правую сторону судьи. До этого он не произнес ни слова.
— К кому? — спросил судья.
— К Харламову. Меня все же интересует, почему вы, Харламов, сказали судье, что забыли очную ставку с Васиным? Почему? Встаньте, пожалуйста.
— Потому что я… хотел забыть ее, — усталым и снова безразличным голосом ответил Володя, вставая. — Все эти дни я старался забыть ее…
— Вам было стыдно, что вас уличили во лжи? — спросил судья.
Глаза Володи мгновенно блеснули.
— Вы уд-дивительно п-правильно поняли меня, — чуть заикаясь, ответил он.
— Харламов, еще раз предупреждаю, измените свою манеру отвечать. У вас имеются вопросы к Васину?
— Пожалуй, да, — ответил Володя. — Скажи, Слава, когда состоится твоя свадьба?
Судья с недоумением уставился на Володю.
Васин молчал.
— Наверное, скоро? — продолжал Володя. — Ты говорил, ее Катей зовут… Что ж, желаю вам счастья.
«Какая Катя? При чем тут свадьба?!» — с удивлением спрашивала себя Валя.
Васин по-прежнему молчал, но его рыхлое, одутловатое лицо налилось кровью.
— Что все это значит? — вмешался судья. — Какое это имеет отношение к делу?
— Вероятно, никакого, — тихо ответил Володя.
— Тогда к чему все эти вопросы?
Володя промолчал.
— У меня есть еще один вопрос к Харламову, — снова сказал старик в очках. — С производства вам дали резко отрицательную характеристику. Хотелось бы узнать, применялись ли к вам меры воспитательного характера?
— Применялись, — коротко ответил Володя, и в голосе его Вале снова послышалась все та же затаенная горечь, как в начале допроса.
— Какие?
Володя не ответил.
Женщина, сидевшая слева от судьи, вновь подала голос.
— Подсудимый Харламов, — сказала она, — вы, видимо, не понимаете, что вам хотят добра, когда просят правдиво отвечать на вопросы. Я просто понять вас не могу!
Володя внимательно посмотрел на нее.
— Я и сам многого понять не могу, — тихо сказал он. — Только я очень прошу… — голос его неожиданно зазвенел, — очень прошу не желать мне добра… Мне уже многие этого желали…