Хрупкая, нежная, эмоциональная, впечатлительная Гражинка в роли бизнесвумен становилась тверда как камень, и все об этом прекрасно знали. Но тут, видно, что-то в ней не сработало.
– …и тогда он стал какой-то другой – злобный, что ли. Хотя это скрывал – с виду все время был такой же обольстительный. Таскался за мной по саду, сквозь эти флористические видения, мы кофе выпили…
– В саду? – ехидно поинтересовался Витек.
– Нет, дома. В гостиной. И все никак не мог уйти, выходил, снова возвращался, в саду что-то показывал, мол, тут было бы красиво, а там надо бы так-то и так-то, ну, знаете, этакое «бла-бла-бла». И наконец ушел.
– А ты тогда что сделала? – быстро спросила Малгося. – Убрала со стола?
– Нет, я уже до того убрала.
– И что же ты сделала?
– Проверила, захлопнул ли он калитку. А потом заперла дверь. Я разнервничалась, сварила себе еще кофе и разложила на столе корректуру, чтобы успокоиться, вот здесь, на обеденном столе. Но даже начать не успела, потому что сразу пришел пан Рышард.
– Итак, ты не знаешь, стояла ли там еще зажигалка?
Гражинка устремила на нас взгляд раненой косули.
– Не знаю. Я не смотрела. Прикурила от чего-то, что под руку попалось. И почти тут же ушла.
* * *
Обсудив подробно всех прочих особ, рабочих пана Рышарда, столяра, Тадзичку и Витека, мы сошлись на кандидатуре садовника. Он озлился, что больше ничего из меня не выудит, и скомпенсировал себе разочарование.
Я твердо решила вернуть потерю.
– У тебя два варианта, – безжалостно заявил Витек. – Поехать к нему и дать по морде или сообщить в полицию.
– Ну-ну, в полицию! – презрительно фыркнула Малгося. – Да они палец о палец не ударят, учитывая ничтожность ущерба. Сколько она стоила, эта зажигалка?
– А я что, знаю? Сто злотых? Двести? Может, и больше – это ведь «Ронсон».
– Даже если б она стоила двести тысяч, всё равно ты ничего не получишь. Он от всего отбрешется, а ордер на ревизию им ни один прокурор не выдаст.
– На обыск, – поправила я, кивая, поскольку придерживалась точно такого же мнения. – Это называется «обыск». По морде?.. Тоже отвертится. Разве что пригрозить ему красоту испортить.
– О, это мысль! – одобрила Малгося.
Гражинка тяжело вздохнула и устремила взгляд на пустой бокал. Я тут же велела Витеку открыть очередную бутылку; указание выполнил пан Рышард, потому что был ближе к столу. Звякнул колокольчик у калитки, появился Тадзичка, который, обеспокоенный расспросами о зажигалке, решил заглянуть ко мне по пути с работы домой. Едва войдя, он тут же попробовал камамбер и уронил кусочек расплавившегося сыра себе на брюки, от чего малость разнервничался.
– Да пошли они в задницу, эти ваши законные способы, – заявил он с горечью. – Какой там по морде – связать колючей проволокой и подвесить над муравейником, вот это, может, что и даст. Не было еще случая, чтобы преступник возвращал ограбленному его имущество. Вы тут все что, дети?
– И что ты предлагаешь? – живо поинтересовался Витек.
– Так я ж говорю! Есть тут где-нибудь колючая проволока?
– Найдется немного, – с готовностью заверил его пан Рышард. – И даже муравейников хватает.
– Для начала надо удостовериться, точно ли это он, – вмешалась Гражинка с легким протестом в голосе. – Потому что, если не он, нам эти муравейники ничего не дадут. Мы должны как-то… хитростью…
У меня уже сложилось собственное мнение, которое, возможно, билось где-то под темечком с самого начала.
– Хитростью, да! Чтобы не догадался, а то спрячет ее или бросит в Вислу. Продать он, наверное, не продал, двести злотых – слишком слабая компенсация по сравнению с двадцатью тысячами. Надо проверить, как-нибудь к нему проникнуть и забрать зажигалку. Украсть или даже взять открыто, схватить – и ходу. И пускай тогда он, а не я, обращается в полицию!
Все радостно одобрили идею, потому что ни один полностью законный способ не давал никаких шансов вернуть украденное добро. Воров и грабителей иногда даже ловят, судят, сажают за решетку, а у потерпевшего – что пропало, то пропало, и никто ему этого возвращать не пробовал. Напротив, он еще и кормить бандита должен. Может, такой вот ограбленной жертве надо хоть немного снизить налоги?..
Среди всех участников обсуждения воцарилось полное согласие, единственным препятствием было отсутствие надлежащего опыта. Каким, к лешему, способом проникнуть в его жилище? Хранит он эту чертову зажигалку дома или нет? Держит ее сверху или где-то припрятал? Потому что, возможно, забрав ее из мести и по злобе, попросту выбросил в первую же помойку?..
– Мусор! – подскочила Малгося. – У тебя в среду по утрам вывозят, а днем она еще была! Завтра вывезут!..
Волшебное видение мусорных мешков, на дне которых могла покоиться зажигалка, всех подняло на ноги. Не знаю, что могли подумать соседи при виде шести человек, с безумием во взорах роющихся в помойке и с тысячами предосторожностей пересыпающих содержимое одних мешков в другие. Как-то так сложилось, что заполненные мешки были голубые, а теперь мы схватили черные, поэтому, возможно, зрители спишут всё на счет колористических предпочтений проживающей по соседству особы. Каждый имеет право на собственный пунктик…
В мусоре зажигалки не было.
– Да без толку всё, ее этот сеятель спер, – вынес приговор Витек. – Он мне с самого начала не нравился.
– По правде сказать, мне тоже, – поддержал его пан Рышард. – Я не хотел ничего говорить, потому что, может, чего не понимаю, но мне все время казалось, что Иоанна получает совсем не то, что хотела…
– А надо было сказать! – злобно рявкнула я.
– Если мы остановимся на взломе, – сказал Тадзичка, заходя в прихожую, – я поспрошаю приятелей-механиков, они мастера на все руки: замки, ключи – они в таких делах собаку съели, словом, справятся. Не знаю только, как там у него разобраться, где что.
Гражинка решительным шагом вошла в гостиную, выпила вина (по ошибке из Малгосиного бокала) и храбро заявила, что чувствует себя виноватой. Ведь это при ней Мирек-садовник слямзил мое имущество, а значит, на ней возлежит обязанность совершить все возможное, чтобы оный сувенир был возвращен. И она это сделает!
– То есть пойдешь к нему, дашь в морду, обмотаешь колючей проволокой? – уточнила Малгося. – Вообще-то это было мое вино, но не беда, я вполне могу выпить твое. А кстати, не хочешь ли позаимствовать у моей тетки муравьев? Наловить тебе в стеклянную баночку?
Выведенная из равновесия Гражинка окинула взором все рюмки, начала было извиняться, но раздумала, махнула рукой, выпила еще немного вина и обнародовала свои дальнейшие замыслы. Да, а как же, конечно, она туда пойдет, только без проволоки и муравьев, но что-нибудь подходящее с собой прихватит и соврет, мол, у нее какая-то его вещь, в прошлый раз оставил, вот она ему эту вещь и принесла. А еще она готова притвориться, что в него влюбилась, вполне убедительный предлог, по крайней мере в этом будет хоть какая-то доля истины. Да, действительно, предлог убедительный и послужит ей утешением и опорой, потому как врать она чертовски не любит, и малейшее вранье против нее же всегда и оборачивается. Но сейчас она соберется с духом и…
– Прекрасно, особенно, если учесть, что влюбленность ты сможешь изобразить вполне натурально, – безжалостно заметила Малгося. – И уж точно никому не повредит, если он поверит. К счастью, у тебя нет сада, который можно обустроить засохшими елочками.
– А что, если у него есть жена? – предостерегающе заметил Витек. – Кому-нибудь хоть что-то об этом известно?
Увы, о гражданском состоянии афериста-садовника никто из нас понятия не имел. Но я не сомневалась: жена у него есть – такие, как он, все женатые, третируют своих жен по-черному, а в конце концов разводятся и женятся по новой под натиском охмуренных баб, каждая из которых желает заполучить этого ботанического адониса. Впрочем, жена не помеха, может, он как раз сейчас и разводится.
– Про жену ничего не знаю, но это все ерунда, самое большее, эта баба поверит Гражинке и закатит ему грандиозный скандал. Да, кстати, у меня есть адрес, он оставил мне визитку с телефонами, рабочим и домашним, подождите, сейчас найду…
К собственному изумлению, я нашла-таки визитку в записной книжке под соответствующей буквой «С» – «садовник». Там был даже адрес. Тем временем остальные согласовали между собой, какой именно предмет Гражинка должна счесть его собственностью и пожелать непременно ему возвратить.
– У вас что, крыша поехала? – возмутилась я, вернувшись из кабинета. – Мало он из меня вытянул, так еще пожертвовать ему такие чудесные солнечные очки? Я их для себя покупала!
– Не огорчайся, он скажет, что очки не его и не возьмет, – успокоила меня Малгося.
– Ну уж конечно, не возьмет! Такой ни от чего не откажется!
– А она пусть не дает ему в руки, только издали покажет, – посоветовал Витек. – Пусть сделает вид, что ищет очки в сумке, а сама тем временем осмотрится…
Гражинка выглядела как человек, переоценивший собственные силы. Ее вполне могла бы взбодрить презентация садоводческих достижений красавчика-афериста, но уже стемнело и мало что было видно, а потому оказалось вполне достаточно продемонстрировать счета – они ее просто потрясли. Гражинка вновь была готова действовать.
– Иду! Прямо завтра! А может, сегодня?..
– Сегодня было бы даже вполне оправданно, – заметил Тадзичка. – Гражинка думала, что очки – пани Иоанны, и ждала ее приезда, а она приехала и сказала, что нет, не ее. Ну и Гражинка догадалась, что это его, и вот сразу ему отдает…
– Блестящая идея, – одобрила Малгося.
– Я поеду с пани Гражиной, – решительно заявил пан Рышард, не вызвав ни у кого возражений. – Отвезу ее, а сам подожду у дома с включенным двигателем – неизвестно ведь, как оно все обернется. Вдруг придется спешно удирать с этой зажигалкой?
В дальнейшем все признали, что пан Рышард как в воду глядел…
* * *
Садовник устроился со вкусом, в таун-хаусе – длинной череде домиков на одну семью, каждый с крохотным садиком спереди и сзади. Тесно там было до чертиков, и пан Рышард припарковался у входа с немалым трудом.
Дико волнуясь, но не теряя решимости, Гражинка позвонила в калитку, толкнула ее и вошла. Выглядела она в этот момент, по мнению пана Рышарда, словно ангел небесный, насильно приставленный к психопату-извращенцу. Она сделала еще несколько шагов, поднялась по ступенькам, позвонила в дверь, над которой горел фонарь, минуту спустя позвонила снова, наконец открыла дверь и исчезла в глубине дома.
Пан Рышард сидел с включенным двигателем и внимательно наблюдал.
Появилась какая-то баба с набитой пластиковой сумкой, приблизилась, присмотрелась к калитке, подозрительно оглянулась на стоящую у края тротуара машину и тоже вошла в дом садовника. Дверь она за собой закрыла, но тем не менее пронзительный крик достиг слуха пана Рышарда.
Звучал этот крик совершенно жутко, слегка приглушенно, но отчетливо, вопил один человек, между тем как известно было, что внутри находятся по меньшей мере двое, а может, и трое. Пан Рышард, не склонный к истерическим выходкам, молниеносно вырубил мотор, поставил переключатель скоростей на первую передачу, выбрался из машины и поспешил в направлении источника звука. Разумеется, по пути он пытался сообразить, что же произошло, но в уме промелькнуло столько предположений, что он не остановился ни на одном.
В доме он увидел сцену, от которой кровь застыла в жилах.
Городская скотобойня может отдыхать. Вся довольно большая комната была живописно разукрашена, скорлупки фарфора и куски стекла, а средь них – распростертый на полу садовник, пан Мирек, тоже весьма живописный, едва заметный в таком оформлении. У самой двери – Гражинка, в позиции, к счастью, вертикальной, застывшая, как мраморное изваяние, в своем красном жакетике идеально гармонирующая с обстановкой, с глазами, как блюдца, и ладонью, прижатой к горлу, с ужасом взирает на поле битвы. И баба, представляющая собой единственную подвижную деталь, – видимо, она, оценив происходящее, секунду назад сорвалась с места и теперь пыталась стукнуть Гражинку электрическим чайником.
Что Гражинку, это точно, потому как нечленораздельный вопль начал обретать смысл. Орущая баба давала понять, что Гражинка, личность исключительно низкого морального уровня, убила Миречка, жемчужину человечества, и теперь своё получит. Она не скроется, ею займется полиция, да будь она проклята и да сгниет она в каталажке. Порядок слов указывал, что проклята будет и в каталажке сгниет полиция, но это уже детали.
Электрический чайник оказал сопротивление, ибо был опутан нетипично длинным проводом, благодаря чему начало мести сильно задержалось. Пан Рышард сумел отвлечь взор от злодейской абстракции, посмотрел под ноги, узрел дополнительные следы разрушений, нанесенных содержимым туго набитой пластиковой сумки: расколотая стеклянная банка с требухой… при виде требухи его слегка передернуло… рядом валяются жареные куриные ножки, лопнувшая салатница с чем-то белым и разные другие продукты, упаковки которых еще держались. Пан Рышард огляделся, и взор его упал на отлично известную ему настольную зажигалку. Стоит себе на полке у стены, каким-то чудом не затронутая катаклизмом.
Если бы не эта чертова зажигалка, пан Рышард повел бы себя рассудительно. Позвонил бы в «скорую» и полицию, вместе с Гражинкой подождал бы, пока приедут официальные лица, дал бы показания… Вывел бы из ступора Гражинку, которой тоже придется давать показания… Ни единый обладающий – и даже не обладающий – здравым умом человек не смог бы поверить, что весь этот бедлам, с паном Миреком как частью сценического оформления, она умудрилась сотворить за одну минуту…
Однако зажигалка решила дело.
Чайник окончательно вывел бабу из терпения. Он стоял на шкафчике в обществе иных необходимых в быту предметов, как то: соль, перец, сахар, имбирь, кофеварка… Баба, повернувшись к этому набору и продолжая выкрикивать инвективы и угрозы, стала поспешно сдирать провод с чайника; взгляд ее упал на кофеварку, она схватила ее вместе с подставкой, хорошенечко размахнулась и выплеснула на себя добрых две чашки кофе вместе с гущей.
Это ее на мгновение остановило.
Мгновение может быть коротким или длинным. Данное мгновение относилось ко второй категории, и пан Рышард этим воспользовался. Сделав два осторожных, плавных шага, он приблизился к полке, взял зажигалку, вернулся на прежнее место и крепко схватил Гражинку за вторую руку – первую она по-прежнему прижимала к горлу.
– Уходим, – сказал он спокойно, но весьма настойчиво.
Гражинка, как автомат, покорно последовала за ним. Едва они успели выйти на улицу, изнутри о дверь ударилось что-то тяжелое – это указывало, что обидчица выбралась из кофейного разлива. Пан Рышард ускорил шаг.
Гражинка отвела ладонь от гортани и глубоко вздохнула, только когда села в машину.
– О боже, – невнятно пробормотала она, слегка задыхаясь. – Что это… Что это было?.. Что… что… что там могло… случиться?..
– Ничего, ничего, – успокаивающе произнес пан Рышард. – У меня тут вода, в бардачке. Вы попейте. Сейчас мы всё обсудим. Самое главное – зажигалка у нас, вы это здорово придумали.
* * *
– И что же, о господи, вы натворили?! – воскликнула я в ужасе, выслушав отчет об операции.
– Из всего этого следует, что вернуть свои вещи вовсе не так уж легко и просто, – одновременно со мной высказался Витек. – Если б не баба… Кто это был?
– Не жена, – прожурчала Гражинка, уже немного пришедшая в себя после коньяка, кофе, воды и вина. – Такой жены у него быть не может. Мегера старая.
– Ты успела заметить? – удивилась Малгося.
– Так это ж в глаза бросалось…
Пан Рышард подтвердил ее точку зрения. Он отнюдь не утратил здравый рассудок и все как следует рассмотрел: по его предположению, это могла быть сестра садовника. Явно старшая, поразительно на него похожа, но смахивает на карикатуру. Что у пана Мирека красиво, то у нее преувеличено, что у него мужественно – у нее тоже, а женщина с мужскими чертами лица особых восторгов не вызывает. Кроме того, она ему принесла поесть, пан Рышард собственными глазами видел, типичная ситуация, старшая сестренка заботится о младшем братишке, совершенно очевидно неженатом.