К исходу пятого дня на горизонте показались клубы поднимающейся ввысь пыли, и великому правителю орского халифата стало совсем плохо. Он заперся в своей спальне и приказал никого не пускать. Сидя на мягких шёлковых подушках, Рахмед, как ему казалось, думал, а на самом деле всего лишь отсрочивал момент, когда он отдаст приказ пуститься в бегство. Внезапно ему послышались чьи-то приглушённые шаги.
— Я же сказал: никого ко мне не пускать! — не открывая век, зло выкрикнул взбешённый влыдыка халифата.
— Меня никто не впускал, я вошёл сам, — раздалось почти над самым ухом, и халиф почувствовал лёгкий запах грозы, принесённый вошедшим незнакомцем. То, что человек, стоявший подле его ложа, был незнакомцем, халиф не сомневался, ибо он никогда не слышал такого странного голоса. Чтобы лицезреть наглеца, посмевшего нарушить его одиночество, Рахмед распахнул веки. Незнакомец, стоявший перед ним, и впрямь выглядел странно. Его тощее, словно пересохшая вобла, тело, было облачено в тонкую чёрную тунику, прикрытую таким же чёрным с чуть заметным серым оттенком плащом. На ногах виднелись старые истрёпанные сандалии. Левая рука была опущена, в правой же он держал длинный, суковатый, на конце разделённый на трое посох.
— Как ты посмел войти? — воскликнул халиф, странным образом успокаиваясь в своей ярости.
— Я думал, что ты ждёшь меня, — уверенно заявил незнакомец, присаживаясь на край устилавшего постель покрывала. В другой раз Рахмед за подобную дерзость наказал бы дерзкого лишением головы, но в этот раз, к собственному удивлению, ничего не сказал и лишь озадаченно посмотрел на изборождённое ранними морщинами лицо незнакомца.
— Я Караахмед, — заявил тот так, словно его имя должно было объяснить его появление. Но халифу было незнакомо это имя, и незнакомец, широко улыбнувшись, счёл нужным пояснить. — Я — тот, кого ты ждал. Я — тот, кто отправил тебе столь благостное послание с обещанием помощи.
— И где же та помощь? — язвительно спросил халиф, которому уже стала надоедать явно затянувшаяся прелюдия.
— Я! — гордо заявил Караахмед. — Я и есть твоя помощь!
— Ты??? — глаза халифа округлились. — Ты — вся та помощь, которую я ждал, на которую надеялся? Да любой мой воин сможет раздавить тебя одним пальцем!
— Да? — брови совершенно не смутившегося нахала поползли вверх. — А так они могут? — спросил он, щёлкнул пальцами, и высокая мраморная колонна, поддерживающая своды халифской спальни с сухим треском лопнула и разлетелась на части. Свод накренился и, клюнув, стал заваливаться вниз.
— Что ты творишь! — в ярости вскричал халиф, вскакивая на ноги. — Останови, останови это!
— Хорошо, — всё так же спокойно ответил Караахмед и вновь щёлкнул пальцами. Огромная колонна, воссоединившись из тысяч мелких осколков, встала на место.
— Ты маг? — уже не так сердито спросил калиф, недоверчиво приглядываясь к сидевшему на его ложе незнакомцу.
— А что, требуются новые доказательства? — улыбка чародея стала ехидной.
— Нет, пожалуй, нет, но сможешь ли ты противостоять росскому воинству?
Чародей хмыкнул.
— У россов нет настоящих магов, и потому всех их сил недостанет, чтобы сломить мощь чарожников.
— Чарожников? — глаза халифа расширились. Ему ли было не знать о мощи этих великих воинов. — Но я думал, что от них давно уже остались одни воспоминания?!
— Ты не веришь? Что ж, когда взойдет луна, ты убедишься в обратном. Мощь и сила моих воинов несокрушима, но… — маг пристально посмотрел на вздрогнувшего от его взгляда халифа, — их магия сильна лишь ночью. Днём сражаться и умирать придётся твоим воинам. Смогут ли они продержаться день и ночь, до первого восхода кровавой луны? — маг замолчал и, глядя на халифа, почувствовал, как тот сжался, выбирая два взаимоисключающих ответа. Наконец Рахмед решился и, сжав кулаки, выдохнул:
— Да!
— Твоё "да" не слишком уверенно, эмиред. Если ты колеблешься, будут ли уверены в победе твои воины? Если нет — ты проиграешь. Я подскажу тебе, как выиграть первое сражение, только не отвергай моё предложение сходу, сперва хорошенько его обдумай.
— Что ж, я готов выслушать тебя. Если твой совет мудр — я последую ему, — эмиред опустился на свои подушки и изобразил вид почтительного внимания.
— Распахни ворота, — слова, сказанные чародеем, заставили калифа вновь вскочить на ноги.
— Ты сумасшедший! Страж!
— Не торопись, властитель, звать стражу! — Караахмед жестом руки остановил вновь впадающего в ярость Рахмеда. — Выслушай…
— …твой план хитёр и настолько опасен, что я, пожалуй, приму его! — несколькими минутами спустя сказал Рахмед, выслушав предложенное столь неожиданно явившимся магом. А про себя халиф подумал: "Если даже план не удастся, то ничто не помешает мне с верными людьми в последний момент покинуть стены города". — И ещё: ты принёс нам свою магию, — Рахмед в раздумье прошёлся до середины зала, — но будет ли она столь благостна для народа оркского, сколь ты убеждаешь? Чего потребуешь взамен? Крови? Золота?
Караахмед улыбнулся уголками рта.
— Крови на войне и без того предостаточно, чтобы выпрашивать новую. А золото? Золото мне ни к чему. Вольному чародею как вольному ветру достаточно лишь воли.
— Чего же ты хочешь? — повелитель халифата насупился. — Не говори мне о своём бескорыстии и желании безвозмездно помочь моему народу, я не поверю.
— Я бы и не стал убеждать тебя в этом, великий халиф, невозможно обмануть мудрость твою. Но пока мне действительно ничего от тебя не надо, а позже ты и сам поймёшь, что мои желания совпадают с твоими думами. Мы продолжим наш разговор позже, гораздо позже. А теперь ни о чём не думай. Помощь, которую я оказываю твоему народу сейчас, не требует воздаяния. Она — лишь свидетельство моих благих намерений.
Четырёхдневное стояние на реке Чёрной мало того что оказалось бесполезным (обещанный обоз с провизией так и не прибыл), но ещё и отрицательным образом сказалось на боевом духе войска. Растерянным интендантам пришлось сократить и без того не слишком весомый паёк рядовых ратников. Начавшееся брожение умов никоим образом не способствовало успешному началу задуманного дела. Утром 18 слякотня 3985 года росское войско перешло реку и ускоренным маршем двинулось вглубь вражеской территории. Полки королевской дружины преодолели небольшой хребет, перешли раскинувшуюся за ним долину и к вечеру оказались под стенами каменной крепости — столицы оркского халифата, города ста башен Адерозим — Манад. Высоченные, высеченные из огромных каменных глыб, стены казались неприступными. Нависавшие над местностью башни глядели на поднимающихся по склону россов сотнями глазниц-бойниц. Но, ни на стенах, ни внутри башен не было ни души. Не слышалось ни звона мечей, ни ржанья лошадей, ни стука башмаков по каменистой брусчатке. Казалось, всё вымерло, и лишь одинокая стайка голубей, неторопливо взмахивая крыльями, кружила над притихшими улицами города.
— Ваше Превосходительство, Вы видите? — располневший штабс-майор показал рукой в сторону ещё далекой от штабных кибиток крепости. — Видите?
— Что я должен видеть? — высунувшись из неспешно катившей кареты, недовольно спросил генерал-воевода, поднося к глазу сверкающую на солнце серебряную подзорную трубу.
— Ворота, Ваше Превосходительство.
— Что ворота? — недовольно проворчал генерал, всё ещё пытаясь поднести к глазу вздрагивающий на ухабах оптический прибор.
— Это удивительно, Ваше Превосходительство, но они распахнуты настежь!
— В этом нет ничего удивительного, полковник! Орки бежали, испугавшись нашей мощи! — самоуверенно заявил генерал. И тут же взмахом руки подозвав вестового, отдал приказ: — Кавалерию вперёд!
— Ваше Превосходительство, все выглядит слишком странно, это может быть ловушка. Нам необходимо провести разведку! — попробовал вмешаться один из старых многоопытных полковников-штабистов Феоктист Степанович Волхов, но был поставлен на место грозным взглядом генерала.
— Вперёд, я сказал! Или Вы хотите сами возглавить входящие в город колонны?
Полковник непроизвольно сглотнул, недаром был многоопытным, возглавлять входящие в ворота силы он не желал. И потому приказ командующего остался неизменным.
Стройные ряды закованных в железо конников втянулись в узкие улочки оркского города. Когда же последний из всадников въехал за крепостные стены, разделяющие их и пеших ратников, пространство вздыбилось. Подъёмный мост, заскрежетав цепями, рухнул в пропасть, а городские ворота со страшным скрежетом захлопнулись. Крики дерущихся и стоны умирающих воинов слились воедино, возвестив, что в городе началась бойня. Укрытых бронёй, но неповоротливых рыцарей били длинными тяжёлыми копьями, стаскивали с коней арканами и крючьями, утыкивали стрелами, попадая в приоткрытые забрала и глазные прорези. За каких-то полчаса росская дружина полностью лишилась своей кавалерии. И лишь кони, оставшиеся без седоков, ещё бегали по улицам, никак не желая идти в руки своих новых хозяев.
— Ничего! — орал нажравшийся самогона командующий. — Пусть гибнут! Пусть все гибнут! Остальные только злее станут! Один удар — и крепость рухнет, рассыплется, как песочный домик. Ты что, дурак, думаешь, — схватив за грудки какого-то полковника-тысячника, орал всё больше хмелеющий генерал, — я не предугадал замыслов врага? Врёшь, я всё видел, я понимал! Но я рискнул малым, чтобы сохранить большее! — будто гибель всего кавалерийского корпуса была действительно чем-то малым. — Пусть орки ныне торжествуют, пусть дудят на своих дудках! Они просчитались, завтра подтянется арьергард, я брошу в бой всю рать, и город падёт. Уже к вечеру на его месте будут дымиться одни развалины. Война кончится, едва начавшись…
Темнело, когда королевские войска пошли на приступ. И тотчас тысячи стрел, охваченных пламенем, словно карающие молнии, обрушились со стен на передние шеренги штурмующих. Ночь озарилась десятками, сотнями огней — это на стенах крепости запылала смола, наполнявшая большие крутобокие чаны. Минутой спустя первые из них, растекаясь огненной лавой, обрушились вниз на головы атакующих. Их крики потонули в топоте тысяч ног, в грохоте барабанов, в скрежете и звоне оружия, а пение тетив слилось в одну феерическую симфонию. Не имея лестниц, с одним, едва не развалившимся по дороге тараном, устилая трупами каменные плиты, заваливая своими телами крепостные рвы, россы, тем не менее, сумели завладеть одной из центральных башен и, добивая последние остатки врагов, забаррикадировали ведущие на лестницу двери.
— Андрей, сзади! — крикнул тяжело дышавший десятник, и сам едва увернувшись от удара, споткнулся и покатился на пол. А вовремя упреждённый им ратник отпрыгнул в сторону, развернулся и, молниеносным движением отбив рубящий удар орка, сразил его своим длинным мечом. Теперь его взгляд метнулся в поисках десятника. Оказалось, тот, перекатываясь по полу, едва успевал уворачиваться от короткого копья, скачущего вокруг него противника. В два прыжка преодолев разделяющее расстояние, Андрей выбил из рук орка копьё, улетевшее в широкое отверстие бойницы, и тут же ударом ноги отправил супостата вдогонку за упавшим с десятиметровой высоты оружием. Крик сверзившегося вниз орка заглушил треск разлетевшейся на части двери. Оба ратника мгновенно обернулись. В дверном проёме стояло страшное четырёхрукое чудовище — каменный урд. В каждой руке оно держало по большущей суковатой дубине.
— Это что за чудо-юдо? — оторопевший лейтенант-десятник при виде этой фигуры даже слегка попятился.
— Да пошло ты! — громко выкрикнул Андрей Иванович Дубов и, взмахнув мечом, рубанул чудище посередине одной из дубин. Да лучше бы ему было ударить по железу. От удара во все стороны полетели искры, кисть едва не разжалась от вспыхнувшей в ней боли. Дубов заскрежетал зубами и едва успел увернуться от обрушившегося на него дубья.
— Вот ведь угораздило! — ругнулся он и отскочил в сторону, уступая место другим, появившимся из-за его спины ратникам. Теперь народу на вершине башни стало больше. Сразу несколько солдат, поднявшись по сброшенной вниз веревочной лестнице, набросились на многорукого противника, но, увы, уже слышались быстрые шаги и тяжёлое дыхание множества поднимающихся снизу орков.
— Кончай с ним, ребята! — десятник проскользнул меж беспрестанно взлетающих дубинок и, извернувшись, вогнал свой клинок взревевшему урду по самую рукоятку в грудь. — Бей! — приказал он, силясь вытащить засевшее в рёбрах оружие.
Дубов пригнулся, поднырнув под руки противника, нанёс ему короткий удар в промежность. Чудище взвыло, швырнуло дубины оземь и, глухо завывая, бросилось вниз по лестнице, давя и расталкивая спешивших ему на подмогу орков.
— Не робей, ребята, сдюжим, не так ли? — попытался ободрить своих воинов десятник, но ратники, на глазах которых только вчера бесславно полегла вся королевская конница, угрюмо молчали. К чему слова, если у них осталось всего несколько мгновений, чтобы перевести дух — вновь возобновившиеся шаги по лестнице возвестили о приближении неприятеля.
Бой завязался снова. Но по мере того, как накапливались силы, оборонять башню становилось всё легче и легче. Наконец настал момент, когда ратники перешли в атаку, тесня теряющих свою прежную самоуверенность орков.
— К воротам, к воротам, братцы, порывайся! — зычный крик десятника, раздавшийся под сводами башни, подстегнул ратников. Разъярённые гибелью друзей, росские воины, сметая всё на своем пути, устремились вниз по лестнице. Несколько десятков ратников, словно малый ручеёк, стеклись к основанию башни и, устелив свой путь трупами отчаянно сопротивлявшегося противника, прорвались к воротам. Андрей тут же обрубил цепи и, раскурочив подъемные механизмы, опустил мост.
— Засов выбивайте! — видя, что мост опущен, прорычал всё тот же десятник, окровавленной рукой отбрасывая в сторону разрубленный на части и ставший бесполезным деревянный щит.
— Навались! — Дубов, упёршись левым плечом в край огромного бревна, служившего запором, напряг мышцы, и оно, заскрипев, чуть сдвинулось. — Давай, братцы, пошло, поехало!
Опомнившиеся орки повалили со всех сторон, охватывая немногочисленных ратников железным полукольцом.
— Дружнее навались, братцы! — десятник, увернувшись от предназначавшегося ему удара, раскроил черепушку ближайшему орку, сделав выпад вперёд, заколол другого и, отпрянув в сторону, полоснул остриём меча по руке третьего. Орки сомкнули свои ряды плотнее, передняя шеренга ощетинилась копьями. — Давай, давай! — задыхаясь от усталости, кричал десятник. — Сергий, Святолюб, к воротам! — приказал он, отправляя к никак не поддающемуся засову ещё двоих из числа и без того немногочисленных, противостоящих оркам ратников.
— Ну же, скорее! — вновь взревел десятник и рухнул на землю с прострелянной грудью. Его рука ещё пыталась уцепиться за стрелу и вытащить её, а сознание уже навсегда померкло. Бежавший вслед за ним Святолюб, не успев повернуться, взмахнул руками и, обагрив мостовую своей кровью, повалился навзничь. Сергий добежал до ворот и навалился на никак не желавший скользить по шкантам засов. Гигантское бревно, казалось, было приковано к своему месту цепями.
— Ах, ты, сволочь! — обругав не обременённый совестью древесный ствол, Андрей бросил быстрый взгляд в сторону. Силы ратников таяли с каждой минутой. Сейчас толпе орков противостояло не больше десятка россов, а у ворот вместе с Андреем осталось пятеро. Но и они один за другим падали, сражённые вражескими стрелами. Вот толстый орк, спрятавшись за спинами своих товарищей, с усилием размахнулся и с криком метнул своё копьё. Тяжёлый наконечник ударился в правое плечо Дубова и погрузился в него по самое основание. То ли от удара, то ли от ветхости, но древко копья хрустнуло и обломилось, упав на камни мостовой, оно загромыхало и откатилось в сторону. Побледнев от боли, Андрей заскрежетал зубами, но меча из рук так и не выпустил. Почти тут же орки разметали отбивающихся из последних сил ратников и устремились к тем, кто пытался открыть ворота.