Игорь придвинул лежащий на столе свой богатый пояс и снова извлек клинок.
- Обычный хороший меч с ножнами стоит семь дюжин монет. Вдумайтесь, средний мужик-наемник и за год не заработает! А этот, снятый с «нашего» жреца – стоит не меньше сотни. И плюс пояс, который оружейник ярла оценил монет в 25-30.
- И насколько... в общем, неплохо? – оживилась бухгалтер.
- После распродажи всего, что мне посоветовали скинуть, у нас, по моим прикидкам, появилось около трех кг серебра. Из них наш неприкосновенный запас - почти три марки (34) или 420 гельдов монетами - неслабая сумма. И есть еще чуть больше двух килограмм всякого хлама. Это еще примерно на шесть с половиной – максимум семь марок. Можно даже какое-то дело придумать, хотя здесь, в Эверберге, живут и работают только члены племени.
(34) Марка – основная денежно-весовая единица измерения у фризов, содержащая дюжину дюжин (144) гельдов серебра – 244,8 гр.; при этом отчеканенный металл стоит минимум на четверть дороже, поэтому М. серебром (ломом металла) будет весить не менее 306 гр., если ее менять на монеты.
- Да, я еще сделал несколько ответных подарков ярлу. За гостеприимство. Вы не в курсе, конечно, но он же нас принимает, как близких родственников. Смотрите: поселил отдельно и уж никак не в тесноте – у нас двенадцать жилых комнат и этот зал, - всего лишь на четверых. А кормят не то, что не хуже его хускарлов, у которых статус очень не простой, а практически, как их десятников.
- Ладно тебе оправдываться, - толкнула его в бок Наталья, - мы же видим, ты тут как свой стал. Надо было – значит надо!
- Убедил, повод праздновать точно есть. Давайте, уже выпьем что ли?! – предложил Анвар под смех остальных.
* * *
Прошлой ночью Игорь надо признаться согрешил. О, нет, не подумайте чего совсем плохого! Он не крался по ночным коридорам цитадели и не сгребал трясущимися руками все, что плохо лежит, не убивал и не лжесвидетельствовал. Если быть точным, речь шла о прелюбодеянии, хотя сам попаданец предпочитал даже мысленно использовать слово «разговелся». В его оправдание стоит заметить, что случилось это хоть и под вино, но зато впервые за все время в новом мире.
Пожалуй, еще можно было бы поставить в вину, что в некий кульминационный момент тот несколько раз произнес имя Господа всуе, но не судите строго, вряд ли парень тогда так уж связно соображал. Вообще, нельзя не признать, что три недели воздержания все-таки оказались бы и вовсе штукой неподъемной, если бы не ежедневная тяжелая работа в дружинной оружейной мастерской и тренировки последних дней...
Первые дни в Эверберге, после того, как правитель формально передал их долю добычи и предложил за небольшую долю привести в порядок всю эту кучу окровавленных мечей, копий, ножей и брони, журналист впал в детство и все свободное время бродил вокруг мастеров. Еще через день прибавилось участие в оплаченной подгонке под его размеры дорогой кольчужной брони убитого жреца.
Довольно легко освоивший какой-то минимум слов, парень втянулся в местную атмосферу мужского братства, преклонения перед красотой боевого железа, и вдруг осознал, что ему там просто нравится. Ежедневные беседы с ярлом, наверное, благодаря мосту разумов, оказались серьезным подспорьем в языке. По крайней мере, он был уверен, что говорит на Фриза намного лучше любого из своих спутников.
В итоге всей этой толкотни, через неделю местные ветераны, которым льстила явная заинтересованность рослого чужеземца, решили, что меч у него, безусловно, отличный и стал бы впору даже великому хевдингу, но этого мало и поделились мыслями с кем надо. Поэтому ничего удивительного, что уже наследующий день, во время очередной посиделки с ярлом, в тронном зале появился капитан дружины, и в свойственной ему грубоватой манере поинтересовался, умеет ли уважаемый гость биться мечом. Не начавшийся диспут завершился рекомендацией исправить эту глупость.
- Ингвар, время, конечно, упущено и будет намного тяжелей научиться, но броня у тебя очень хороша, потому в случае чего - сразу не убьют, а как не зарезаться самому - мы тебя научим, - хохотнул Дитмар. – Шансы выжить в бою у тебя будут.
Вот после нескольких дней суеты под 18-20-килограммовым грузом оружия и брони, после такой непривычной, но волнительной потогонки, Игорь и оказался участником спонтанной вечеринки. Его спутники, осознавшие, глядя на кучу серебра, что дела их намного лучше, чем казалось, самозабвенно ринулись веселиться. Груда персиков стремительно таяла под некрепленое светлое винцо, но народ очень быстро захмелел.
Первая половина грузного трехлитрового кувшина была выпита едва ли не в полчаса. Случилась даже пара попыток запеть, но голоса так гудели под высокими каменными сводами, что напрочь убивали ощущение уюта в колыхании единственного факела. Как-то само собой темп праздника замедлился и, смакуя сладкий бледно-желтый напиток, народ принялся вслух размышлять на тему будущего.
Через какое-то время, Игорь поймал себя на остром желании схватить и вжать, растворить эту молодую русоволосую женщину. Такую тонкую, бесконечно нежную, и в то же время далекую от хрупкой беззащитности. Он с такой невыносимой жадностью мечтал к ней прикоснуться, что пришлось даже сжать кулаки, чтобы суметь удержать руки на месте и не накрыть ее тонкие длинные пальцы, неуверенно и задумчиво теребящие края глубокой деревянной чащи. После недавнего тоста за удачу, вина в ней осталось едва на глоток, поэтому время от времени они соскальзывали, и начинали бродить, исследуя обнажившиеся стены. Не выдержав этой болезненной слежки, мужчина сначала с силой зажмурился, а потом медленно и осторожно, стараясь не привлечь внимания странной порывистостью, отвернулся.
Промучившись еще почти час и выпив до дна несколько глубоких порций, Игорь осознал, что смысла сидеть нет. Прежняя бесшабашная веселость сегодня больше не вернется, а значит лучше пойти и, хотя бы выспаться. Все так же опасаясь смотреть на девушку, он сосредоточился на желании не выдать неуместное замешательство. Собравшись с силами, и пропев несколько строчек из «Черного ворона» сопровождаемый отзывчивым эхом, наконец-то справился с волнением и получил уверенность, что голос «не даст петуха».
- Дорогие друзья, - начал он голосом эстрадного конферансье, приподнимаясь. – С глубокой скорбью и неизъяснимой радостью доношу до вашего сведения, что уже поздно, и вынужден вас покинуть. Радость в этом факте нахожу в том, что чем раньше я это сделаю, тем быстрее смогу проснуться, и снова насладиться созерцанием ваших приятных, а в большинстве своем – еще и прекрасных лиц!
Сопровождаемый смешками и подтруниванием про не умеющую пить молодежь, Игорь начал выбираться из-за стола. Огибая пятиметровую громаду, он воспользовался тем, что находился вне света факела и бросил прощальный взгляд на Катерину. И чуть не споткнулся, насколько призывно смотрели ее глаза.
«Она придет! - в восторженной уверенности подумал он. – Она точно придет!»
* * *
Только ближе к полудню Игорь смог вынырнуть из гулкого забытья, и ощутил животом горячее бедро спутницы раньше, чем окончательно проснулся. В памяти всколыхнулись приятные воспоминания прошедшей ночи, где-то внизу снова зародилось желание и снова ужасно любопытно стало, что же в ней не так. Чем эта молодая женщина, к которой он сейчас прикасается, лучше и притягательней любых других.
- Ты меня любишь? – немного сбила накатывающее сумасшествие Катя.
Девять из дюжины отведенных туристам комнат располагались на втором этаже цитадели, вокруг отдельного зала с единственным входом. Одну из них замкнули дверью на железных массивных петлях и устроили склад, для хранения серебра и оставленного «для себя» оружия. В другую – принесли невысокую кадку диаметром метра полтора, и двухсотлитровую деревянную же бочку, которую ежедневно наполнять водой для горничных было самым муторным делом. Три - заняли переселенцы, и три – пока ждали своей судьбы.
Еще три комнаты – с отдельным трехметровым балконом, - были на этаж выше, но попасть туда можно было только по винтовой каменно-деревянной лестнице из общего зала. Этот отнорок в свое время журналист и выбрал. Вход в Катину комнату располагался рядом, факты эти действительно не были никак связаны между собой, но сейчас Игорь был искренне рад счастливому совпадению. Сидеть на предпоследней верхней ступеньке и качать ногами в темной пустоте пришлось недолго.
Народ разошелся практически сразу. Первым – Анвар, потом – Наталья извинилась, что очень хочет спать. Катя, сполоснув чаши после вина, погасила факел в стоящем под держателем ведре, и решительно двинулась в сторону своей комнаты. Дойдя до лестницы, она замерла, не торопясь идти к себе. Сидящий в темноте, он был уверен, что невидим. Мало что мог рассмотреть и сам. Заранее решив, что не станет мешать чистоте «эксперимента» старался даже не дышать, но в какой-то момент смалодушничал. Негромкое покашливание пробило какую-то плотину, и девушка неторопливо двинулась вверх.
Когда лицо нижегородской барышни приблизилось, Игорь вдруг понял, что снова стал самим собой и вместо непонятного смятения ощущает наполняющую чувством парения радость. В юности счастье, замешанное на удивлении и где-то даже недоверии, что это все происходит с ним, случалось намного позже. Когда после взаимного ощупывания он уже входил в белеющую под ним женщину или девчонку-ровесницу. Высокие, средние и низкие, они каким-то волшебством превращались в чудесных существ подходящего роста и всегда занимали почти одинаковую часть кровати.
Он все еще помнил это незабываемое искреннее недоумение, когда приходил вопрос: отчего эти чудесные и приятные на ощупь существа идут с ним?! Но о любви вчера действительно не говорили. Поэтому услышав одновременно простой и неоднозначный вопрос на мгновение задумался.
«Ты меня любишь? А действительно…»
У Игоря, конечно, хватало недостатков, но особенно ему не нравился юношеский комплекс «не врать ради секса». Прекрасно осознавая свое «расстройство» и, насколько получалось, стараясь сгладить проблему, каждый раз он все равно оказывался неспособен соврать в ответ на прямую и недвусмысленную настойчивость. Не всякие женщины, к сожалению, в такой момент оказывались достаточно разумны, чтобы не искать «правды» чересчур сильно. Поэтому наш герой ловчил с полуправдой лишь до определенного момента:
- Даже выбравшись из самолета, я не был так счастлив, - абсолютно искреннее сообщил он.
- Вообще-то, я спросила немного другое, - все еще безоблачно улыбаясь, уточнила она.
- Катя, милая Катя, - понизив голос, и как можно проникновеннее заговорил попавший в собственный капкан парень, на мгновение, прикусив болтливую губу. – Некоторые из нас, мужчин, утверждают важные вещи только со ста тысячапроцентной уверенностью. Это, для меня, очень важно! И мне очень-очень хочется быть с тобой, но я ни в чем не уверен… совсем ни в чем. Не уверен, что просто буду жив уже завтра! Поэтому я просто хочу, чтобы у всех у нас все было хорошо! И одно знаю точно: ни кому из нас не станет лучше, если мы продолжим этот разговор. В итоге в этом, при других раскладах страшно романтичном месте, мы будем по отдельности бродить, перебирая по-настоящему ни кому не нужные слова, и мучатся несбывшимся…
То, что Игорю не хватало в сдержанности, он нередко добирал красноречием и логикой. Вполне заслуженно получив поцелуй сначала куда-то, скорее, в нос, потом – один-второй-пятый - в щеку и усы. Между делом, не отвлекаясь от поцелуев, он принял и молчаливое сообщение о перемирии.
И снова в губы, опять куда-то в подбородок, и опять в губы. Стало совершенно понятно, что сейчас, они оба решили забыть ни кому не нужную размолвку. Она - не стала развивать щекотливую тему, рассчитывая, как тысячи женщины до и после, извлечь эту занозу в более подходящий момент. Он – уже давно догадываясь, что секс ничего не решает, как и многие мужчины до него, все равно принялся наверстывать не вовремя сказанное, жаром сердца и старанием тела.
Не стоит осуждать этот сговор. Все-таки если отбросить традиционные детско-юношеские заблуждения и старческие нотации: им обоим хотелось хоть ненадолго спрятаться от засевших в памяти обломков потерянного мира, всей этой не контролируемой мистики, крови и поджидающих в будущем непредсказуемых опасностей.
Молодые люди, конечно, пока не знали насколько усложнит им жизнь весь этот глупый максимализм и ненужная тяга к откровенности. Но прямо сейчас им было вообще не до размышлений…
* * *
С очередной вечерней тренировки, Игорь ушел не только привычно измотанным, но еще и изрядно побитым. В этот раз возиться с ним в первый раз выпала очередь флегматичного одноглазого ветерана, спокойно реагирующего на обращение «Аренд». Учитывая, что с фризского это Орел, легко догадаться о местной тяге к юмору и традициях его воспринимать. Можно было ожидать, что все пройдет как обычно, но не тут-то было.
Сначала седой кряжистый мужик с глубокими скорбными складками у рта, виденными даже сквозь жидкую бородку, послал сменить шлем. Вместо обычно надеваемой удобной кожаной шапки с металлическими пластинами, пришлось подвязать перевернутую тяжелую коническую «рюмку» с накладками на ушах, несколькими соединенными друг с другом пластинами на шее и откидывающейся вверх, стальной личиной в виде морды гневной совы. Труды были не зря: сохраняя прежнее ровное выражение лица, новый наставник принялся методично избивать обалдевшего подопечного.
Если кто-то считает, что в кольчуге до колен и с длинными рукавами, можно плевать на удары метровой деревяшки изображающей меч, то забудьте. Не помогали, ни железные накладки от ладони до локтя, на груди, боках и животе, ни красивые и удобные бронзовые поножи, покрытые стилизованной под виноградную лозу чеканкой. Тренировочный меч и отличный овальный щит, укрепленный бронзовыми же пластинами, скорее связывали руки, чем служили для защиты или уж вот совсем смех - нападения. Все прикрытое лишь кольчугой ныло и стонало, но переломов или травм парень чувствовал, не было. Броня уверенно спасала лишь кожу.
При каждом подходе Игорь успевал сравнительно разумно принять первый, максимум – второй удар. Потом переставал улавливать даже место нахождения наставника, а не то чтобы, видеть его атаки. Происходящее только раз вызвало заметную реакцию присутствующих, когда измучанный тумаками парень напал первым. Приученный предыдущей почти часов пассивностью, истязатель позволил нанести ровно четыре удара. Первые два – приняв на щит, от третьего – увернувшись, и парировав четвертый едва заметным движением кисти. Практически без паузы журналист получил толчок ногой в центр щита, и покатился, разбрасывая оружие, кольчужные рукавицы и остатки ироничности.
Неизвестно, что осмысленного сумел бы сообщить окружающим раздосадованный репортер по поводу такой манеры преподавания, но вскочив на ноги и справившись с застежкой лицевой пластины, он обнаружил доброжелательно нависающего предводителя дружины.
- Тодс, Ингвар! – сообщил здоровяк.
- Тодс, Дитмар! – невольно согласился всклокоченный репортер.
Спустя полчаса, оставив на богатом поясе лишь меч и соответствующий ему короткий столовый нож, он обмакнулся по пояс в неподъемную дубовую бочку у кузни, и сейчас сидел на родном табурете в тронном зале. Смешанное ощущение боли и удовольствия знакомо многим начинающим и не очень спортсменам, умеющим разумно распределять нагрузки. Правда, сейчас причина была скорее магической, ведовской или какой-то еще.
Стоило лишь войти в зал и поздороваться, ярл подозвал к себе, и на несколько секунд приложил руку к левому плечу. Игорь впервые зашел на возвышение для символа местной власти, но значительно важнее ему были попытки разобраться в том, что же он испытал за тот короткий момент прикосновения. Поэтому участвуя в неторопливой беседе ни о чем, тщательно перекатывал в памяти, не ставшие откровением пояснения правителя, что боль бывает и полезна, а ему лишь нужно было прибавить немного сил.
- Так твое тело укрепится и станет сильным заметно быстрее. Теперь каждый вечер после тренировочного поля заходи ко мне. Я смогу помочь испытывать меньше боли и ускорить учение, - между делом сообщил собеседник.
* * *
И вот уже час Игорь размышляет, как узнать: откуда такая забота. Когда после битвы ему не дали умереть, тут все было просто: бился за ярла и есть возможность, тебе обязательно помогут. Дружину за обучение, как ему намекнул Дитмар, нужно будет угостить на фестивале в честь самой длинной ночи (35) в году. На Земле что такое праздновали в конце декабря, значит, учитывая, что уже должен был начаться август, сделать это предстояло через четыре-пять месяцев.