Белокурый паренек выругался, бросил дубинку и, не раздеваясь, плюхнулся в реку.
Йошт отчаянно бьется, будто попавшая в сети птица, запутался в сетях, воздух в легких сгорает, удушье цепкими лапами начинает давить горло. Леденящий ужас полоснул живот, венед страшно выпучил глаза и забил руками во все стороны, обреченный крик сорвался с губ.
Вдруг его кто-то грубо дернул и потянул вверх. Йошт хотел было сопротивляться, но сил почти не осталось. Сознание затуманилось. Перед глазами кружат разноцветные огоньки. Но вскоре глаза больно резануло светом. Йошт закашлялся. Его кто-то больно хлестанул несколько раз по щеке, щеку будто ожгло кипятком. Карпенец с усилием поднял отяжелевшие веки, глаза тут же больно защипало. Перед ним возвышается расплывчатая фигура, свет струится по ее очертаниям. Йошт медленно выдохнул, разлепил губы, чтобы поприветствовать духов, пришедших за ним. Но те заговорили вполне человеческим голосом:
– Ну что, тать недобитый, очухался? – сердито спросил белокурый.
Йошт удивился: неужель на небе прознали, что он сотворил? Плохо дело, пронеслось в голове венеда, значит будут люто карать… Он попытался сказать что-то в оправдание, но лишь еще раз зашелся кашлем. И тут же щеку ожгло болью – светящаяся фигура опять залепила ему пару пощечин.
Йошт попытался отмахнуться, пальцы врезались во что-то мягкое, венед снова махнул рукой, но на этот раз удар вышел как-то вяло и дух без труда ухватил за запястье и проворно скрутил, резкая боль пронзила плечо и шею. Йошт вскрикнул, попытался вывернуться, но боль с двойной силой навалилась на спину, шею и плечи. Молодой карпенец уткнулся в песок и бессильно застонал.
– Ты что, гад, делаешь? – зло прохрипел дух, одной рукой он заломил венеду руку, а второй потирает полыхавшую зверским огнем скулу. Сквозь пальцы проступает кровоточащая царапина.
«Ого, дух, а кровянка как у человека», – отметил Йошт с удивлением.
– Ну гадина рыжая, держись! – грозно бросило неведомое мелкое божество и с удвоенной силой навалилось на венеда. Тот натужно захрипел. – Я тебе покажу, как своими корявками размахивать.
Йошт из последних сил дернулся, и держащая его рука соскользнула. Венед попытался вскочить, но голова пошла кругом, и он повалился на четвереньки, походя успел лягнуть обидчика в нижнюю челюсть.
Белокурый паренек аж ахнул, повалился на бок, но тут же вскочил, ухватил улепетывающего на четвереньках Йошта за ногу и завалил, в небо взметнулись мириады песчинок. Венед отчаянно отбрыкивается, дергает ногами, но паренек, как клещ, вцепился в него и не отпускает, старается притянуть к себе, чтобы наградить тумаком.
Йошт больно треснулся головой о неудачно подвернувшийся камень, искры сыпанули из глаз, он наугад машет руками, несколько раз кулак встретил что-то мягкое, в ответ слышалось чертыханье и айканье. В руки венеду попалась какая-то палка, он без раздумий перехватил ее покрепче и стал размахивать в разные стороны.
Послышалось шипение. Белобрысый паренек вскочил будто ужаленный и тут же повалился на задницу, но скрученного пленника не высвободил. Йошт удивленно посмотрел на него, молодой кузнец ошалелыми глазами смотрит на его руку и почему-то отстраняется. Венед перевел взгляд на руку с чудо-палкой.
По берегу пронесся вопль. Йошт увидел прямо перед собой раскрытую змеиную пасть, она злобно шипит, жуткие острые зубы готовы вонзиться в плоть.
Внезапно Йошт освободил заломленную к груди руку, резко вскинул, в руке зашипела змея. Йошт заверещал, гадюка зашипела громче, клацнула зубами возле самого лица. Йошт подскочил, раскрутил за хвост зверюгу и бросил что было сил подальше в реку аспида.
Оба сидят на песке молча, громко дышат, отплевываются, щупают синяки и шишки. Белобрысый что-то бормочет невнятное, косится то на Йошта, то в сторону колоды, откуда минутой раньше выпрыгнула га-дюка.
Йошт осторожно щупает нос, смотрит на пальцы, насупившись, бережно трет ушибленные места. Покосился на беловолосого парня.
– Тебя как звать?
– Борятой кличут, – пробормотал молодой кузнец.
– Дурак ты, Борята… В мирных людей камнями бросаешься, топишь, потом руки еще выкручиваешь, – Йошт кивнул в сторону валяющейся дубинки. – Вон и башку готов проломить…
– Это как же ни за что ни про что? – недоуменно воскликнул Борята. – А как же лодка, рыба, сеть моя, наконец? Почто чужое цапаешь?!
– А, ну тебя…
Венед поднялся, но кровь пудовым молотом ударяет в голову. Йошт охнул и повалился на землю. Он мотнул головой, встал на четвереньки и пополз к реке. Чертыхаясь, он принялся умываться, речная вода отчего-то показалась теплой, потом очень холодной, будто и не вода вовсе, а кусок льда скользит по лицу. Пальцы начали дрожать.
– Эй, тебя чего шатает из стороны в сторону?
Йошт медленно обернулся. Борята вновь кажется склоненной фигурой какого-то духа.
– Я ж не сильно-то тебя вроде, так, проучить…
– Не сильно вроде, проучить… – пытаясь передразнить, проговорил заплетающимся языком Йошт. – Ты на руки свои глянь, такими кулачищами зашибешь и не заметишь.
Йошт пошатнулся, угодил рукой в обжигающую воду, едва сдержал равновесие. Вода из прозрачно синей медленно превращается в зеленую болотную, затем краснеет, потом опять становится небесной голубой. Йошт мотнул головой, вновь чуть не упал.
– Э-э, да ты горишь весь, – пробормотал белокурый паренек, его голос показался слишком громким, таким, что закладывает уши.
Йошт подрагивающей рукой потрогал лоб, но ничего не почувствовал.
– Да тебя змеюка укусила! Смотри! – вдруг громко воскликнул белокурый, Йошт аж сморщился, голос больно ударил по голове, точно большая палка с высоты птичьего полета брякнулась на макушку.
– Где?
– Да вот же, на руке.
Йошт посмотрел на ладонь, которая недавно сжимала гадюку, взгляд скользнул ниже, кожа почему-то то темнела, то светлела. И точно, возле запястья краснели две аккуратненькие дырочки. Венед бы их и не заметил, если бы этот увалень Борята не показал.
– Точно, – с трудом произнес Йошт. – Видно, когда я ее… того…
Вдруг ужас ледяной лапой ухватил за самое сердце, лицо сделалось белее мела, рыжеволосый карпенец с широко раскрытыми от испуга глазами смотрит то на руку, то на Боряту. Тот что-то ему говорит, но Йошт ничего не слышит, перед глазами все плывет, только две ранки-точки горят кроваво-красным.
Внезапно перед глазами ярко вспыхнули разноцветные огоньки, потом угасли, перед взором лишь жуткая чернота. Все тело ожгло что-то мокрое, будто он угодил в котел с кипящей водой.
Йошт изо всех сил старается подняться, но на тело обрушилась такая ломота и слабость, что и пальцем не пошевелить. Он огляделся – кругом черно и тихо, как под землей. Йошт нервно сглотнул. «Может, я уже и вправду того, – с ужасом подумал он, – так вот она какая смерть».
Йошт почувствовал, как куда-то бежит, испуганно озирается по сторонам, спотыкается, но ничего не видит, пытается что-то крикнуть, но голос теряется в пустоте, затем ноги его подкосились и, несмотря на все усилия удержать равновесие, Йошт упал, больно треснулся головой.
Потом перед глазами блеснул свет, стал приближаться, и теперь Йошт отчетливо мог разобрать человека в богатом княжеском одеянии посреди поляны, залитой светом, рука князя крепко сжимает золотой посох-наконечник в виде топора, а один конец плавно переходит в морду какого-то невиданного зверя. Сбоку у испещренного священными орнаментами кушака висит изумительный, тончайшей работы древний меч.
Позади него полукругом стоят волхвы и воины, некоторые бриты наголо, лишь с макушки свисает длинный оселедец. Посреди просторной поляны горит огромный каменный очаг, пламя поднимается до небес, языки пламени облизывают огромную глыбу из золота. Внимательно присмотревшись к ней, Йошт ахнул: это исполинская статуя женщины из чистого золота, вместо рук расправленные в стороны лебединые крылья. Лицо оживает, глаза горят странным свечением. Йошт встретился с ней взглядом, он почувствовал одновременно страх и небывалый восторг, прилив сил – дай в руки подкову, сожму и завяжу в узел…
Боль огромным валуном обрушилась на голову. Йошт скривился, пытаясь отгородиться, но боль нарастает, накрывает гигантской волной. Он закричал. Видение меркнет, тает, как льдинка на теплой ладошке. Вновь упала чернота. Перед глазами лишь стоит князь с посохом, жертвенный огонь и лицо лебединокрылого идола.
8
Солнце больно резануло глаза. Даже сквозь закрытые веки проникает и царапает. Йошт сморщился, голова все еще гудит, горло першит. Он потихоньку поднимает веки, свет жалит еще сильнее, из глаз брызнули слезы.
Постепенно пелена перед глазами спадает, и Йошт видит перед собой два лица: одно изборождено морщинами, с бородой, длинные седые волосы перехвачены кожаной повязкой, глаза ясные, но смотрят строго, с укором. Что-то шлепает губами, но что говорит, не слышно – слова тонут в пространстве.
– …Давай, Борята, прикладывай, прикладывай, – наконец-то отчетливо услышал Йошт слова в ослепляющем свете размазанного лица с белой бородой, оно указывает кому-то на него. – Осторожно! Пальцы не заляпай!
Йошт ощутил сильное жжение, застонал, такое чувство, что кожу лица сильно тянут в разные стороны, кажется, слышен треск кожи.
– О! Очнулся вроде, – произнесло другое лицо с соломенными волосами. – Глянь, и вправду действует!
– Ну, здрав будь! – ласково сказал седобородый и приложил ладонь прямо на глаза. – Возвращайся к свету! Пора!…
Поначалу ладонь приятно холодит лоб, нос и щеки, но потом свет постепенно растворяется в глазах, меркнет. Йошта будто кто-то сильно тянет за ноги обратно в черноту. Вновь острая боль огромным молотом бьет в голову, пульс с силой отдается в висках, можно услышать скрежет перемещающейся в жилах крови.
Йошт провалился в темноту, пытается закричать, но крик теряется в оглушающей пустоте, он лишь, как рыба, шлепает ртом, глаза страшно выпучивает.
Потом свет вновь резко колет глаза, проникает за плотно закрытые веки, режет зрачки, слезы стекают крупными каплями.
Перед Йоштом опять склонилось молодое лицо, теперь Йошт мог более отчетливо его распознать, очень знакомое лицо – белокурые волосы, голубые глаза, морщинистый лоб. Ага, вспомнил Йошт, это тот молодчик, с которым он сцепился на пристани из-за лодки.
– Ну вот, думал, все уже – не успею, – произнес белокурый паренек и кивнул в сторону старца. – Но смотри ты, выжил! Видать, сильный, да?
– Ну телом он слаб, а вот духом силен, ничего не скажешь.
Йошт старается что-то ответить, но слова теряются в горле, он лишь облизывает пересохшие губы и смотрит то на одного, то на другого.
– А разве с болячкой может справиться не тело, а дух? – изумленно спрашивает белокурый у старца. – Я думал, только сильное тело хвори не берут. Как говорится, в теле сила и дух… тело в силе и душе… Сила в… Да как же там правильно?
– В здоровом теле – здоровый дух, Борята, – поправляет старец, лоб морщит, лицо сосредоточенное. – Так-то оно так, только не все решает плоть крепкая. Да и хвори разные бывают, не все и распознать можно. Держи повязку, вяжи рану покрепче, да не так сильно – рука окоченеет.
– Так почему же не все решает сила? – вопрошает белокурый Борята.
– Потому, что часто дух сильнее тела… Не раз в жизни случается, когда тело бессильно, на помощь приходит сила иная – духовная.
– И у тебя так случалось?
– И у меня так случалось, – ответил старец, Йошт шлепает губами, силится что-то сказать, аж покраснел. – Боюсь, что и у тебя так, Борята, будет, и не раз. Так что мотай на ус и дух крепи.
– А как это?
– Делами благими да словом добрым. С богами чаще общайся, требы подноси, славь их. Оттого и дух твой будет крепче, чем гранит горный, и хворь не возьмет никакая. Вон, смотри, спаситель твой сказать чего-то хочет.
– Где… где я? – наконец вымолвил Йошт.
– Ты в моем доме, – ответил старец. – Но главное – в безопасности! А меня Веславом можно звать, я здешний волхв, ну и знахарь, куда ж без этого. А ты у нас кто таков?
– Ты настоящий волхв? – вместо ответа спросил еще слабым голосом рыжеволосый паренек. Белокурый вдруг захохотал, аж голову закинул.
Веслав озадаченно чешет затылок – все верно, служить богам не значит еще, что истину за хвост поймал. Ай да мудрый малый! Волхв довольно закивал:
– А ты что же, никогда волхвов не видел?
– Издалека только, всяк у нас знает – превратить в червя или обратить в пыль им ничего не стоит… они ж волшебники! Горами могут шевелить и реки двигать вспять!
Белокурый паренек засмеялся еще громче, охнул, схватился за живот. Рыжеволосый покосился на него:
– Чего это он?
– Да так, смешинка залетела, – уклончиво ответил Веслав. – Так ты не сказал, кто ты и откуда…
– Я Йошт… Йошт из Карпени, – отвечает сиплым голосом Йошт. – Что… что со мной было?
– Да гадюка тебя цапнула, там, на пристани, помнишь? – весело произнес белокурый паренек.
– Помню… как же, забудешь такое, – пробурчал Йошт, попытался привстать на локтях, поморщился, боль и ломота еще окончательно не отпустили, и он обессиленно бухнулся на перину. – Сколько я уже здесь?
– Третий день.
– Ого! – восклицает Йошт и вновь пытается встать, но безуспешно.
– Ну будет тебе, слаб ты еще, – добродушно говорит волхв Веслав. – Ты у самой черты стоял, еще бы чуть – и отправился бы к пращурам. Но сдюжил, не без нашей помощи, конечно. Зато благое деяние совершил – себя не пожалел, друга защитил.
– Да не друг он мне…
– Раз жизнь мне спас – значит, друг, – весело говорит белокурый паренек. – И вообще, я твой должник.
– Должник, Борята, недоброе слово, – укоризненно говорит волхв. – Должник от слова «долг», а долг возвращается чаще кровью. Тот, кто жизнь спас, другому становится больше чем просто другом – он твой кровник, уразумел?
– Вроде… – неуверенно отвечает Борята. – И что теперь?
– Ну теперь вы словно скреплены между собою, связаны. Глазом не приметно, а связь есть. – Волхв многозначительно держит палец кверху. – Поверье есть: кто жизнь спас человеку, тот вроде как ответствует в будущем за него. Так Покон глаголет!
– Ничего себе! И что же… теперь я за этим… этим бугаем теперь должен… ходить по пятам и былинку каждую сдувать, так, что ль?
– Ну почему же? Просто если кто в беду из вас попадет, выручить – дело чести. Это, как говорится, и в радости и в горе. Так вообще всем людям жить до́лжно – и радоваться вместе, и беду всем родом пересиливать. Такое любо богам нашим.
Волхв нарочито громко произнес последнюю фразу уже у самой двери, потом отворил деревянную дверь и, опомнившись, добавил:
– Ему побольше питья надо, можно немного теплого меда. И отдых, сон вообще лучший боец с хворью… Я опосля, к вечеру, приду.
Дверь скрипнула и захлопнулась за волхвом.
– И в радости и в горе… – недовольно пробурчал Йошт. – Тоже мне, кровничек.
– Ну чего ты все время злишься и зубоскалишь? Между прочим, это ты мою лодку хотел угнать. Забыл?
– Да вернул бы я тебе эту лодку…
– Это как же? По течению пустил бы обратно?
– Мне бы за караваном поспеть. Я тогда по реке быстро бы их нагнал… а теперь что же? И все из-за тебя, дружок-кровничек.
– Вот те раз! – Белокурый паренек выпрямился, подбоченился. – Выходит, Борята еще и виноват остался!
– Да ну тебя… – отмахнулся Йошт.
Сын кузнеца стоит, переминается с ноги на ногу, видно, хочет помочь выздороветь новоиспеченному другу, ну хотя бы подбодрить, но рыжеволосый юнец отвернулся к стене, молчит.
– Ладно, пойду я, и так сбежал, а отец, наверное, уже с полей возвернулся, – вздыхает Борята, щупает рваную у ворота рубаху. – Ох, и попадет мне за подранную рубаху.
Новенькие онучи бойко простучали по половицам, скрипнула дверь.
Йошт, кряхтя, привстал на локтях. В открытое окошко волхвовской избы увидел, как стоит Борята, опустив голову, рядом брат что-то говорит, горячо жестикулирует, вышел отец Боряты, лицо суровое, на всю правую щеку большой шрам от ожога, недовольно покачивает головой. Борята достает из-за пазухи нанизанные на ивовые прутья толстые рыбы, робко протягивает отцу, он лишь обреченно махнул рукой, развернулся и исчез в избе. Борята вздыхает, брат наградил затрещиной.