– С тобой все в порядке? – спросила вдруг Алиса, дернув меня за рубашку и выбив из замкнутого пространства моих мыслей. – Тебе так скучно?
– Нет, вовсе нет, – соврал я.
– Но ты же все пропустишь, а ведь сейчас будет самое красивое!
– Дай мне минуту.
– Окий, – сказала Алиса и нахмурилась. Она так иногда говорила, когда злилась – заменяла буквы в словах. «Окий» вместо «Окей». Полнейшая чепуха, но я быстро привык, и вскоре эта Алисина черта стала казаться мне даже милой.
В общем, она нахмурилась, а мне не хотелось выяснять, что я испортил на этот раз. Я просто закрыл глаза и снова тут же сорвался внутрь себя, потому что мне нужна была подзарядка. Я не спал уже больше суток, и за это время произошло столько странного, что хватило бы на год моей привычной жизни. Наверно, мне стоило бы радоваться, что стою сейчас рядом с Алисой, но я уже так успел привыкнуть к одиночеству, что испытывал в нем какую-то наркотическую потребность. В тишине и пустоте с закрытыми глазами я пытался скрыться от реальности хотя бы на мгновение. Мне хотелось уйти от холодного осеннего ветра, от грязи, от этой давящей со всех сторон печали и даже от прекрасной Алисы со всеми ее странностями…
– Ну, посмотри же! – Алиса снова дернула меня за руку и вернула к жизни. Я открыл глаза и взглянул на нее, и мне показалось, что в ее глазах были слезы. Каждый раз, когда я открывал глаза, Алиса менялась, и мне никак не удавалось ее понять. Все приходилось начинать с самого начала.
Снова заиграла траурная мелодия. Лицо покойного закрыли покрывалом и достали цветы из гроба. Организатор похорон – я угадал его по тому, как он держался – сказал сухим формальным голосом: «Гражданин такой-то-такой-то закончил жизненный путь. Пусть добрая светлая память сохранится в наших сердцах на долгие годы» или как-то так. И это все. Это был конец для того незнакомого старичка, который, возможно, в семнадцать лет был самым сумасшедшим мечтателем из всех. А теперь он, мертвый, одинокий и никому неизвестный, лежит тут рядом с миллионом других бывших семнадцатилетних мечтателей, пока рабочие закупоривают его лакированной крышкой.
Родственники бросили горсть земли, Алиса тоже это сделала, хотя я и попытался ее остановить – все было без толку. А потом рабочие начали закапывать могилу.
– Я бы хотела посмотреть на свои похороны со стороны, – прошептала мне Алиса, – Я бы лежала в красивом платье в гробу с белой обивкой и черной каймой, бледная, молчаливая… идеальная. Как думаешь, как бы я выглядела, м?
– Думаю, ты бы выглядела мертвой, – сказал я. – Пошли уже.
Было уже что-то около часа дня, когда все закончилось. Мы зашагали сначала по хрипящей гальке, а потом, пройдя под аркой при выходе с кладбища, свернули на неровный асфальт.
– Спасибо, – тихо сказала Алиса, когда мы направились к дальним новостройкам. Она спрятала руки в карманах моей куртки, которая была ей велика, и уставилась вниз.
– За что? – удивился я.
– Не знаю, за это, за все. – Она запнулась. – Я даже как будто почувствовала себя… живой.
– А у тебя так всегда, когда погуляешь по кладбищу?
– Я серьезно. Я ведь так давно ни с кем вот так глупо не общалась, не ходила туда-сюда без дела… не была с кем-то рядом, понимаешь?
– Понимаю, и тебе спасибо. За то же самое, – кивнул я, а потом добавил: – И за лекарства ты меня прости, я не знаю, что на меня нашло. Сам не пойму, зачем их от тебя спрятал.
– Ничего. – Алиса подняла глаза и посмотрела на меня, кажется, впервые так открыто. – Я что-нибудь придумаю, как обойтись без них. Раньше же люди как-то отдавали концы без «special k»?
Это была такая Алисина шутка, но мне не хотелось улыбаться. Какое-то время мы шли молча. Вскоре кладбищенский забор остался позади, и вместо него по краям дороги появился новый, бетонный. Всегда так: всюду эти бесконечные московские пустыри, бетонные заборы. Куда бы я ни шел, непременно оказываюсь на грязном пустыре, как будто кто-то постоянно меняет местами бетонные блоки, ржавые трубы и голые деревья, а место остается одним и тем же.
Алиса села передохнуть на очередную придорожную оградку и спросила, куда мы теперь идем. Я и сам не знал, поэтому пожал плечами. Я тоже чертовски устал шататься, и настроение от недосыпа было хреновое, но все же был рад, что Алиса сказала «мы». Это ведь означало, что я ей до сих пор не наскучил! Мне захотелось ее успокоить, и я сказал, что обязательно придумаю, как нам выбраться отсюда. Она встала с оградки, и мы пошли дальше – никуда конкретно, но идти нам в любом случае было далеко, потому что вокруг на километр ничего не было, даже тротуар под ногами внезапно кончился. Мы волочились по обочине, когда какой-то упырь, который гнал не меньше восьмидесяти по полупроселочной дороге, облил нас с ног до головы. Тогда Алиса показала ему вдогонку средний палец и выругалась так, что я окончательно в нее влюбился.
– Это было прекрасно, – честно признался я.
– Правда? – Алиса улыбнулась. – Я еще и не так могу!
– Ну-ка, валяй.
Мы пошли дальше, и Алиса начала перечислять разные грязные слова. Запас у нее оказался неплохой. Если слово или выражение мне особенно нравилось, я просил, чтобы Алиса сказала его по буквам или употребила в контексте – тогда она разыгрывала для меня какую-нибудь пошлую сценку, чтобы донести весь отвратительный смысл. Идти стало намного интересней. А потом, когда матерные слова и выражения кончились – хотя Алиса обещала обязательно вспомнить еще – я предложил поиграть в игру: мы должны были по очереди вспоминать и называть имена знаменитых самоубийц.
– Кобейн, – начал я, улыбнулся и кивнул на принт на Алисиной майке.
– Эй, так не честно! – Она притворилась, что обиделась и застегнула куртку.
– Тебе на «н».
– Ладно, дай подумать… Сейчас… Как звали того актера, который играл в «Убить Билла»? Он еще удавился, пока пытался кончить, м?
– Дэвид Кэррадайн?
– Черт, не подходит! – Алиса поджала губы.
– Да и, по-моему, никакой он не самоубийца, – сказал я. – Думаю, он просто хотел как следует оттянуться.
– Не будь таким занудой, может он убивал двух зайцев сразу? – сказала Алиса, а потом задумалась и почти сразу же воскликнула: – О, Николай Первый, который император! Он же, вроде, отравился?
– Вообще-то это имя, а не фамилия. – Я специально сказал это отвратительно занудным голосом.
– Ну уж нет, не отвертишься, тебе на «й»! – Она ударила меня по плечу и засмеялась.
Ее улыбка, короткие смешные волосы и сверкающие глаза. В такие моменты я отказывался верить, что Алиса твердо решила умереть. Такой живой она казалась, когда смеялась.
Мы шли, говорили, несли подобную чушь, пока не добрались до высоток. И вдруг я узнал это место: мы были на юго-западе Москвы, в районе, с которым у меня было связано много неприятных воспоминаний, относящихся к тем временам, когда я играл в группе, и часто околачивался неподалеку, потому что здесь был репетиционный подвал. Не стану рассказывать о том, что случилось, но, в общем, после всего я оставил гитару пылиться в углу, поступил в универ, и больше сюда не приезжал. Думаю, у каждого есть внутри такие вот истории, связанные с каким-нибудь городским районом. Идешь по улице – и вдруг наваливаются воспоминания и начинают душить. Никуда от них уже не сбежишь.
Короче говоря, меньше всего мне хотелось оставаться в этом районе одному, а Алиса как назло вдруг начала открыто сливаться. Она снова сказала, что благодарна, что рада, что провела день с кем-то, пожелала мне, чтобы я собрался с духом и тоже исповедался в клубе самоубийц, что отсюда до метро ходят автобусы, и что она, наверно, уже поедет. Она начала, как это обычно бывает, когда прощаются навсегда, вываливать все в кучу, а я думал только о том, как бы заставить ее остаться. Мне уже дико хотелось спать, но я вдруг всерьез подумал, что ради Алисы могу согласиться на то, чтобы никогда больше не закрывать глаза. «Но ведь день еще закончен, сейчас всего два часа дня!» – сказал я. «И что же ты предлагаешь?» – устало спросила Алиса. Я предложил ей пойти в бар, вернее, затащил ее в первый попавшийся по дороге. Просто это было первое, что пришло мне тогда в голову.
10.
Было еще совсем рано, и в баре было пусто, даже бармен странно на нас покосился из-за своей стойки, когда мы садились за столик в углу. Алиса сразу сказала, что не пьет и что останется «только на один безалкогольный коктейль». Но никто из нас не разбирался в коктейлях, поэтому мы по ошибке заказали алкогольный – Алиса не сразу это поняла, а потом было уже поздно, и обратного пути не было. Вскоре мы перешли на виски и быстро разговорились. Это был один из тех пьяных разговоров, когда мне совершенно не приходилось думать о том, что сказать, все выходило само собой, и мы просто понимали друг друга, а ведь с Алисой этого добиться нелегко, я-то знаю.
Мы говорили обо всем подряд минут сорок, а потом я откинулся и у меня закружилась голова. Обои в рябящую полоску, потолок и даже угрюмый бармен показались мне прекрасными, настолько я уже был пьян.
– Ты хороший, – сказала вдруг Алиса.
– Ты пьяна, – сказал я.
– Нет, послушай меня… я не закончила.
– Ну.
– В общем, ты хороший, но я тебя раскусила. – Она наклонилась ко мне, чуть не расплескав содержимое наших стаканов. – Ты разбил мой кет, потому что хочешь со мной мутить.
– Что еще за «кет»?
Алиса засмеялась.
– Ну, блин, кетамин. Я его так назвала – кет, чтобы короче было.
– А, понял, – сказал я и неуверенно закачал головой. – Нет, кажется, не поэтому.
– А чего тогда разбил?
– Сказал же, что не разбивал. Случайно это вышло. Я просто сунул в карман, а потом ты на меня прыгнула.
Алиса громко вздохнула, как будто все было не так и я все придумал. Потом запустила руку в художественных порезах себе в волосы, положила голову на стол и уставилась на меня. Какой же в тот момент она была красивой! Мы оба были уже сильно поддатые, поэтому ничего не стеснялись и смотрели друг другу прямо в глаза. Это длилось всего несколько секунд, совсем недолго, а потом, когда это странное волшебство прошло, мы вернулись к чепухе, к глупым разговорам.
– Вот зачем ты мне врешь? – спросила Алиса и улыбнулась.
– Я не вру, мы слишком пьяны, чтобы врать, – ответил я и тоже улыбнулся.
– Ты меня напоил.
– Ну да, сама ведь эти коктейли выбирала! Я даже без понятия, чего там понамешано и сколько все это может стоить, – сказал я и вдруг задумался, что действительно – не знаю. Выпили мы немало, у меня бы в любом случае не хватило, чтобы расплатиться.
– Ты чего? – спросила Алиса.
– Ничего, – сказал я. – Просто думаю о деньгах.
– Оу…
– Что?
– Да так. – Алиса притворилась, что разочарована. – Просто не знала, что ты один из этих.
– Из кого?
– Из тех, кто думает о деньгах.
– Ты меня раскусила. Знаешь, давно хотел сказать тебе правду. – Я перешел на полушепот, как будто делюсь большим секретом. – Дело в том, что я не миллионер.
– Да ну? – Алиса заулыбалась.
– Серьезно.
– Черт, и про яхту на Москве-реке ты тоже все придумал?! – Алиса изобразила возмущение и обиду. Она была в маске превосходного настроения, и я со всех сил ей подыгрывал:
– Да, детка, я врал, но для твоего же блага! Знаешь, на самом деле я ведь агент под прикрытием, и у меня очень опасное задание.
– Ох, а я так и знала! И какое же?
– Не могу сказать. Оно очень опасное и очень секретное.
– Ну, пожалуйста, скажите мне, господин агент, обещаю, что сохраню вашу тайну!
Она схватила меня за руку, и я притворился, что тут же сдался от ее прикосновения.
– Хорошо, скажу, – Я сделал паузу. – Дело в том, что я обязан выяснить, почему некая Алиса так сильно хочет умереть и так боится попробовать начать все с самого начала.
Я сказал это и улыбнулся, потому что шутка показалась мне удачной, но когда я встретился глазами с Алисой, то понял, что ее это совсем не развеселило. Она даже как будто сразу протрезвела, убрала руку, и в одно мгновение отдалилась от меня, ее мысли унесли ее прочь от нашего столика куда-то совсем далеко, туда, где она, наверно, стояла совсем одна, и волны разбивались о бетонные утесы под ее ногами… Тогда, взглянув в эти Алисины глаза, ставшие вдруг холодными и безжизненными, я понял, что сказал что-то не то. Мне захотелось исчезнуть.
– Прости, это не мое дело. Мне не стоило так говорить.
Алиса закачала головой.
– Я совершила такое, что никогда уже меня не отпустит. Я убила свою младшую сестру, – проговорила она совсем тихо, ее голос дрожал. – Я до сих пор иногда ее вижу. И не только во сне. Но знаешь, что самое ужасное?
Я не знал.
– Самое ужасное, что я до сих пор считаю ее виноватой.
Мы замолчали. У меня все еще кружилась голова от выпитого, но обои, потолок и бармен за стойкой, да и весь мир вокруг, уже перестали казаться мне прекрасными. Мне захотелось обнять Алису, прижать ее как можно ближе к себе, но я знал, что не могу этого сделать. Только не в такой момент, только не сейчас.
– Знаешь, – сказал я и грустно улыбнулся, – а мне стал иногда мерещиться розовый слон. Помнишь, тот, что нарисован мелком на задней стене в клубе самоубийц? И я вижу его не только во сне. А еще у меня и правда нет денег, так что я не знаю, как мы будем расплачиваться.
Алиса грустно улыбнулась в ответ и сказала, что денег у нее тоже нет, зато у нее, как и у меня, были кеды. Тогда я предложил бежать, потому что это было первое, что пришло мне в голову.
По счету мы рванули с места и кинулись к дверям. За нами никто не гнался, бармен только лениво кинул вдогонку что-то вроде «эй», но мы все равно пробежали не меньше сотни метров до первого перекрестка и завернули за угол. «Черт, это было круто, – сказал я. – Надо будет как-нибудь повторить». Я сказал это и только потом понял, что сморозил глупость. «Только если в другой жизни». – Алиса улыбнулась.
Мы простояли там, на этом углу, наверно, с минуту и просто смотрели друг на друга. Нужно было уже уходить, но я притворялся, что мне надо отдышаться. Я и сам знал, что просто оттягиваю неизбежное, что нам с Алисой придется прощаться, но мне так хотелось, чтобы время остановилось здесь, сейчас, на этом углу. Я пытался запомнить Алису, потому что думал, что уже никогда больше ее не увижу. Мы неизбежно расстанемся, и она будет искать верный способ убить себя, а я ей не буду нужен. Я этого не хотел. «Слушай, я знаю этот район, – сказал я, пытаясь придумать что-нибудь, – мы могли бы еще пошататься, я бы показал тебе место, где я когда-то начинал играть на гитаре. Место жуткое, отвратительное и чрезвычайно грязное, тебе должно понравиться». Но Алиса только качнула головой, оторвав от меня свои потухшие глаза. «Проводи меня до остановки», – сказала она, и у меня внутри что-то сжалось, так сильно сжалось, что стало физически больно. Я подумал, какого черта, и взял Алису за руку. Она на стала сопротивляться, и мы пошли под руку, грязные, уставшие, к остановке. Все было совсем неправильно: ее рука была холодная, да еще начался дождь. И Алиса вдруг спросила: «За что ты там, говоришь, не любишь осень?».
Это была такая Алисина шутка, но мне от ее шуток никогда не было слишком весело. Вот и тогда я не улыбнулся. Мне просто хотелось вечно идти так, держаться за руки, и чтобы все остановки в мире рассыпались в прах к чертовой матери.
11.
Алиса не разрешила мне поехать вместе с ней, и тогда я попросил ее хотя бы обменяться телефонами. Свой номер Алиса не оставила, чем меня неслабо обидела, но мой все же записала. Я еще раз извинился за ампулы, отдал ей те три упаковки, что уцелели, а потом спросил, где она теперь живет. Она ответила, что все там же, в их с матерью старой квартире, недалеко от реки. «На каком этаже?». «На девятом». Я улыбнулся: «Одна моя соседка как-то упала с одиннадцатого этажа и осталась жива. Просто хочу, чтобы ты знала и не наделала глупостей». «Я учту это, – пообещала Алиса, – буду действовать наверняка».