Оба в гражданке выглядели прикольно. Непривычно. Ну, с Юркой Семёновым ладно, в Москве пересекались, понятное дело — хоть и не дружили близко, но вместе работали. А вот тут, в Луганске, Буран видел его без формы впервые. Даже с Настей он на Новый год обжимался в военном.
Да, Настя… Вот чёрт, ещё и Юрка в ситуации с нею приплюсовался! Отбил, получается, командир девушку у боевого соратника… Блин, как всё запуталось-то! И вроде он, Алексей, не прикладывал к этому ни малейших усилий, чтобы всё запутать. Фактически по течению плыл…
Да, а вот что касается Витьки Максимова, уральского казака с некоего Сарафанова, что лежит в Челябинской области возле озера Большой Еланчик (откуда и позывной), то его Алексей вообще в гражданке никогда не видел. А лучше не видел бы и сейчас: Витька, с его простецким, немного неправильным лицом и носом картошкой одет был явно с чужого плеча. А потому представлял собою нечто среднее между клоуном Олегом Поповым и солдатом Швейком на рисунках в классической книжке.
Он вообще производил ложное впечатление, этот основательный сельский казачок, небольшого роста и ухватками плюшевого мишки. Первая мысль у всех без исключения, кто его видел впервые, была о его недотёпистости. Нет, не увалень, но такой… будто Винни-Пух из мультика. И только те, кто видел его в бою, в деле, получали представление, что у Винни-Пуха этого реакция настоящего медведя — быстрая и сильная. Увалень куда-то вмиг исчезает в реальной схватке, а вместо него появляется неизвестно откуда взявшийся сгусток силы, энергии и скорости. Винни-Пух со стальными когтями. И зубастой пастью под плюшевой мордой…
В общем, при взгляде на него в деле сразу начинаешь понимать, каковы были те легендарные пластуны, которых набирали из таких же, как Витка, уральских казаков. Пластуном его и хотели было назвать, но как раз в отряде у Бэтмена уже был один Пластун — довольно известный и успешный воин почему-то с отчаянно свёрнутым на сторону носом.
Они, собственно, и познакомились с Еланцем (так видоизменился его позывной от уменьшительно-ласкательного Еланчик уже в разведке, когда увидели парня в деле) из-за его тяги уже здесь, на Луганске, приклеиться к казакам.
Дело было совсем недавно, в декабре, двенадцатого, кажется, числа. В Красном Луче вручали боевое знамя 4-й бригаде Народной милиции ЛНР, в которую влилась в конечном итоге ГБР «Бэтмен». Сам же Сан Саныч стал в ней начальником штаба и пригласил друга и сослуживца Бурана поприсутствовать на торжественном событии. Алексей оказался тогда свободен, да и отказывать Бэтмену, естественно, не хотел.
Поехали с Юркой Злым, ему тоже хотелось повидать-обнять недавних сослуживцев. Позвали Митридата — не без задней мысли, конечно, воспользоваться его гэбэшной машиной с халявным бензином.
Погода была, что называется, нелётная: мелкая водяная дрисня в воздухе вместо дождя, туман и типовой такой декабрьский мокрый холод. Ну, тем не менее, прошло всё на уровне: выступления премьера, командира корпуса, представителей общественности. С десяток бойцов наградили медалями, одного — орденом. Состоялось вручение знамени, затем торжественный марш. С точки зрения настоящей армии выглядел он, конечно, не ахти — разномастая униформа на бойцах, строевой шаг нетвёрдый, кое-где и в ногу не попадали. Но при этом смотреть на них было приятно — чувствовалось, как веяло от этого нескладного парада настоящим боевым духом. И Алексей, который на службе сам был небольшим сторонником шагистики, хотя и понимал необходимость и вящую пользу строевой подготовки, был более чем далёк от критического отношения к этим бойцам. Вычитанную в одной книжке фразу: «Воюют они лучше, чем маршируют», которой будто бы в раздражении на своих солдат оправдывался царь Александр Первый перед союзниками на параде в только что взятом на штык Париже, он понимал в противоположном ключе. То есть: хрен с тем, как они маршируют, — лишь бы воевали отлично.
А когда всё кончилось, и зрители направились осматривать образцы боевой техники, что были выставлены через квартал тоже в видах военно-патриотических, Буран со Злым обнялись с Сан Санычем, с ребятами, потрепались о том, о сём. А когда возвращались к машине, к Алексею обратился незнакомый ополченец небольшого роста, курносый, в казацкой папахе с синим верхом:
— Товарищ капитан, я тут эта… Видел, вы с нашими командирами, ну, общались. Как друзья. Вот. А не могли бы вы, ну, поговорить с ними. Чтобы меня перевели к казакам. А то меня записали в химики. А до этого командовал «Ноной». А какой с меня химик, я же казак уральский, с-под Челябинска…
— Хм, — весело посмотрел на кургузого дядьку Кравченко. — Что-то ты непохож на сурового челябинского мужика, у которых струя настолько мощная, что перерезает рельс…
К Сан Санычу, конечно, подойти с этим нетрудно. Но надо хоть понять, что это за мужичок.
Боец улыбнулся этак смущённо. Но сказал довольно жёстко:
— Так я и не мужик. Мы, казаки, мужиками никогда и не были.
Ух ты! Лёшке понравилась этакая упрямая решительность в ситуации, когда просящему выгоднее было бы пропустить подколку.
— Рельсу, может, и не перережу… — между тем, раздумчиво продолжал тот.
Нет, ну это уже наглость! — он, может быть, не перережет рельсу струёй мочи!
— …но всяко разное могу делать по-нашему, по-уральски, — рассудительно закончил фразу казачок. — Наш атаман, ну, наш, на районе, сказал, что из меня пластун хороший получился.
На фоне его маленького роста и простецкой физиономии, излучавшей, казалось, только добро, это звучало забавно, но интересно. Ишь ты, пластун! Спецназовец казачий!
Стало интересно. Так и разговорились. Пообещал Лёшка перемолвиться с тем же Бэтменом, но в процессе разговора с муж… э-э, с казаком постепенно сдвигал своё мнение к тому, что тот вполне подошёл бы и ему самому.
Как следовало из рассказа, подвигли уральского не мужика, но казачка на донецкую войну два обстоятельства — трагедия в Одессе и ревность по отношению к своему родному войску:
— Душа-то болит, всё по телевизору-от видать! Во-от. А тут в Одессе-то людей-то пожгли, помните? Ну, я… Я обротился к своёму атаману, говорю: «Как это так? Донские казаки есть, кубанские казаки есть, они там, а мы-от, оренбургские, тута, на диване». А он говорит: «Ну, вот, Витька, понимашь, у нас приказа-то нету! От президента».
— А ты, что ли, реестровый? — тут же спросил сам казак Митридат.
— Да. Ну вот. Я и грю: «Ну как же тогда нам быть?» А он грит: «Ну, как будет приказ, так-то и двинем».
А потом дальше-то что? Не даёт приказа президент! А в Москве есть такой общественный деятель, помните? Крылов. Тоже казак. Он в Москве и везде. Я говорю: «Костя, надо так и так как-то, чтобы мы тоже принимали участие, казаки-то». А он говорит: «Ну ладно, Витька, решим вопрос».
А есть же общественные организации всякие. И вот через общественные организации, это, с Магнитогорска, им повезли гуманитарный груз. Шестого июня. Ну, в Ростов. Ну, казаки. Ну, и я с ними. Костя-то им сказал.
Вот. Приехали. А потом мы — в лагерь. Ну, для подготовки, учебный. А из лагеря уж сюда. Воевать.
— Это ты добровольно остался? Как бы из конвоя сбежал, что ли? Или было предусмотрено, что вы остаётесь?
— Да-а, да-да. Хотя я-то об этом поначалу не знал. Хоть и просился. Я по ходу движения только узнал, что разрешение дали. Всё же оно как-то… не разглашатся.
«Не разглашатся»! Алексей обожал это уральское глотание гласных на конце слов!
— Ну, не сбежал я, значит, а хоть и не президент, а начальство моё, казацкое, разрешило. Уйти, значит, в ополчение-то.
Потом приехали. Там нас собрали, и в лагерь, на тренировку. Ну, там, стрелять и всё такое прочее. Попал я на БТР, вот, пулемётчиком.
Во-от, и потом в Дмитревку, под Снежном, может быть, знаете, — Дмитревка?
Ну, кто же не знает Дмитревку под Снежным! Хотя Мишка-то, наверное, знал, вон, кивает вдумчиво…
— Вот. Ну, там начинал воевать или как-от сказать. Начали воевать. Ну, а это, вот так началась жизнь-то какая интересная…
— И как первый бой?
— Да какой там бой! Как начали нас бомбить, эти, нацики! И «градами», и миномётами, и ещё там чем! Мы как тока мыши — в разные стороны! Жить-то всем охота!
Ну вот… Вот так они начали нас тренировать к военной жизни. А потом был бой, это, за Кожевну. Кожевну знаете? Там очень тяжёлая была обстановка. Вот…
Ну, вот месяц мы отвоевали там, в Дмитревке, и я поехал домой. Нас вызвали опять домой. В Челябинской области село наше.
— А семья-то у тебя большая?
— Семья-то у меня большая. Ну, это… У меня… сколько ребятишек? Ну, в паспорте-то трое зописано. А ещё у Аньки двое и у Наташки один. Но это всё мои дети, да жёны мои… ну, были. Я от них не отказывался и не отказываюсь. Ну, жисть такая.
Нет, это было нельзя слушать без улыбки! Даже Злой всё как-то от фразы к фразе шире в улыбке расплывался. Хоть и пытался её прятать.
А казачок, между тем, продолжал вести речь на полном серьёзе, разве что забавно растягивая и одновременно глотая гласные:
— Так я что хотел те рассказать-от? Когда в Дмитревке-то воевали, там сбивали самолёты, эти, «сушки». И вот сбил самолёт… Ну, я, из ПЗРК. «Игла», есть такая штуковина.
Оп-па, а вот это уже серьёзно! Не каждый владеет подобным умением! Алексей переглянулся со Злым. Дядька-то непростой! А главное — перспективный!
— И вот висит этот парашютист, а мы, значит, вычислям, где его ловить, — между тем, продолжал «дядька». — Вот…
И вот домой приехал — и снится мне сон, что он ко мне на озеро приземлятся, этот парашютист. Ну, возле дома мово. Что такое, ххе! А в обед эсэмэска приходит от комбата: «Витька, срочно выезжай!».
Нну-у…Комбат всё же, дядька серьёзный. Я хоп сразу: пойду, думаю, займу денег. Пошёл, занял денег на дорогу и опять в Ростов.
— А как семья на твои военные дела смотрела? Что так вот — взял и поехал, от деток, от женщин своих, — подавляя улыбку, спросил Алексей. — Земляки как?
— Земляки? Ну если вот честно… Честно если, то когда я туда поехал в июне, то со мною никто не поехал. Они говорят: «Ты что, Витька, дурак, чё ли, тут сено надо косить, а ты на коку-то войну собрался». Вот… Жёны как кинулись на меня!
— Что за жёны?
— Ну чё за жёны. Вот, допустим, я к вам прихожу, зову: «Ну чё, Иван, пойдём повоевать?» Так ваша жена же нокинется на меня: «Ты куда мово мужика тянешь, тут своих хлопот хватат, шоб на коку-то Укроину ехать…»
В общем, один я поехал. Вот… Правда, взял я одного с собой, Серёжку. Он пьяный на берегу лежал, я ему: «Серёжк, поедешь? На войну-то?» А он: «Да я! Ух! Поехали!»
В Ростове-то он протрезвел, правда. Но до войны зашёл всё же, так, немножко. Вот только во второй раз уж не поехал. Второй раз я уже один поехал. Из нашего села. Вот.
Да. А там нас комбат собрал и мы уже в августе, 1-го или 2-го, у нас, это, батальон собрался, и мы сюда в Ровеньки попали. Вот. Сопровождали этот, гуманитарный. Груз. Не, не белые эти, как их, КАМАЗы. От кого-то ещё. От ростовских, что ли…
Так там и остались. А потом уж дали нам пушки, «Нонки». Я стал командир расчёта «Ноны-К», есть такая пушка. Танки дали нам. Хорошо снарядили.
Так я лейтенантом стал, да. А был рядовым.
Ого! Но между прочим, сейчас на плечах казачка были погончики с тремя латунными птичками — сержант. Или урядник, если по-казачьи.
— Ну-ка, ну-ка… Это как так у тебя получилось — из рядовых в офицеры, из офицеров — в урядники? — поинтересовался Мишка.
— Ну, это, здесь нет таких названий. Здесь я это, сержант. Ну, это, здесь военные звания.
— Так здесь получил или в войске своём?
— Ну, здесь присвоили, да, но тут не казачьи звания, а армейские. Дело-от было как? Когда формировали этот…. Это, батальон. И там начали, это, штаты сбивать. Меня — командиром взвода. Я ж с опытом. А командир взвода — значит старший лейтенант.
— А почему не просто лейтенант? Как командир взвода-то?
— Чё написали, то я вам рассказываю. Написали бы генералом, я бы сказал, что генерал. Я хоть и казак, но самозванцем быть неохота.
Ну, а люди-то тоже немножко завистливые, и всё такое прочее. Ну и немножко меня съели, разжаловали, через пять званий. И стал я сержант.
Да шут с ним, не в этом дело. Я сказал: «Ну и хрен с вами, сержант так сержант».
И мы сначала начали. Хрящеватое, помнишь, бомбили? Это в конце августа было. А последний бой у нас был — Луганский аэропорт. Это было 3 сентября.
— А там разве бой тогда был? Раньше было, а тогда, помню, вроде их просто покрошили… — заметил Алексей.
— Кого? Там били мы их етими, пушкими, по им.
— И эрэсами там всё накрыли… — подтвердил Злой.
— Ну, так и я про то! Вот наша батарея, наша батарея, лично по аэропорту выпустила, как нам командир сказал, 30 тонн снарядов, в тот день.
Ну а потом всё. Вся моя боевая деятельность закончилась, потом я домой съездил, опять потом сюда приехал, это уже в октябре. Вот. В сентябре уехал, в октябре приехал, а тут уже никаких боевых действий нет. Идёт формирование армии, вот.
— А чё ты про папаху заикался?
— Про каку папаху? А! Щаз же формируют вооруж… это, армию. Видишь, как нас всех одели. Мы уже не разно… это, не разнопёрстые.
— Так с папахой-то что за история?
— Ну, эта… Тут был щас парад. Смотрю — казаки идут. Ёлки-палки, думаю, надо же к своим попасть! Вот. И… Вот и подошли мы к комбригу. Так он лично разрешил папаху носить. Можно и в своём подразделении носить. А к казакам не отпустил, нет.
— То есть был ты на БТРе, на «Ноне», а сейчас кто?
— «Нонкой» я, это, управлял, когда мы били Луганский аэропорт. Щас я уже в третий раз зашёл. В третий раз зашёл… И щас я в РХБЗ. Ну, в общем, пока нас формируют, тренируют.
— А как так получается — то артиллерист, то пулемётчик, то вот «химик»?
— Понимаете, я же всё в добровольном порядке. Куда меня пошлют, туда я и иду. Вот как у нас было в лагере? Ты кем на грожданке был? Трокторист. На танк! Ты кем был? Водитель. На БТР. Кем был? Никем не был. Иди в пехоту. Вот и всё распределение было раньше.
И второй раз было так же. Но во второй раз меня тут уже знали. Что я не сильно плохой человек. Меня хоп — командиром расчёта поставили.
Ну, чё ещё рассказать? Вроде больше нечего рассказать. Вот на Новый год хочу домой съездить, к детишкам.
А третий раз, опять же чё хочу рассказать. Когда я сюда приехал, это, в первый раз, там это, жена говорит, чё надо сделать, когда вернёшься. А мне комбат дал телефон поговорить. «Ладно, — говорит, — до успокой ты свою жену. Вам ещё деньги будут плотить». Я: «Каки деньги?». «Какие-какие… Жалованье положенное. Мы ж теперь армия!». Да ничё себе! Ххе!
Ну, я этой сферы, конечно, не знаю… Это другие люди, там, из Чечни или афганцы… Они всю эту кухню-то знают. Это я ничего не знаю! Вот и удивился: так тут ещё и деньги плотят? О-о, да шо ты! Хха! Мы там уже… Ну, а теперь контракт подписал. Щас вот нам, щас же армия, да?
Алексей переглянулся с Юркой. Похоже, у них были одинаковые мысли. Хороший, трудящий дядька, исполнительный и умелый. Вот бы его как-то к себе перекинуть, в роту. Да и понравился, что уж там. Непосредственностью этой своей, что ли… Или этим простым, ровным отношением к войне, в глубине которого ровно ясно тлеет уголёк справедливости, сочувствия, желания биться со злом, воплощённом в данном случае в зверином украинском нацизме, сжигающем людей заживо…
«Вот он, воин империи, — подумал тогда Алексей. — Живая связь между прошлой и будущей страной. Без рисовки, без глянца. Просто душой, просто за справедливость, просто против неволи под маской интересов якобы нации…».
— Деньги платят. И то хорошо. Я уже отослал домой-то, так Оксанка за свет заплатила и пацану ботинки купила, — рассказывал, между тем, казак, словно бы подтверждая, что высокое и бытовое вполне уживаются в нынешней борьбе за империю — о которой, правда, мужичок этот уральский наверняка и не думал. — Во-от… Значит, отослал деньги Оксанке. Так она, жена, там уже — окошки пластиковые вставлять, рада, вот… Ну, это нормально же.