На плечо Хейзита легла тяжелая рука. Он встрепенулся и сообразил, что сам невзначай заснул.
— Кто это там спит в моей постели? — негромко поинтересовался над ухом голос Гийса.
— Почему это в твоей? В моей.
— Хочешь поспорить?
— В твоей? Извини. Это я в темноте перепутал. Не буди ее. Пускай себе отоспится.
— Кто она? — Гийс обошел костер и склонился над Beллой, рассматривая ее спокойное лицо. — Ты мне не говорил, что у тебя есть девушка. Да к тому же симпатичная.
— Это не моя девушка. Ее зовут Велла. Она моя сестра. И говори тише, чтобы не разбудить.
— Если ее не будил весь этот шум снаружи, то мой голос должен быть для нее колыбельной песней. Что она тут делает?
— Спит, как видишь.
— Вижу. А до этого?
— Пришла вместе с остальными справиться обо мне. Послушай, Гийс, хоть ты мой друг, мне не нравится, как ты ее разглядываешь.
— А ты, Хейзит, хоть тоже мой друг, мог бы сделать вид, что не замечаешь моего интереса. Должен же я знать, кто поселился у меня в шатре.
— Она здесь не поселилась. Завтра я отправлю ее к матери вместе с остальными с хорошими новостями, что я жив-здоров.
— До завтра еще дожить надо, приятель. Да и куда так спешить. Покажи ей свою гордость — печь. Своди на карьер. А хочешь, я ее свожу…
— Потише говори!
— Сам не ори!
— Я не ору…
— Вы так всю ночь будете болтать? — послышался полусонный голос Веллы.
— Нет, нет! Спи! Не обращай внимания. — Хейзит поймал удивленный взгляд Гийса и скорчил злобную гримасу. — Никто тебя не тронет.
— А я и не боюсь. — Она пошевелилась под шкурами и резко села. «На меня похожа, — не без гордости отметил Хейзит. — Я тоже не люблю разлеживаться». — Я, случаем, не ваше место заняла, хелет?
— Ну что вы, какой там «хелет»! Просто Гийс. А вы, миси…
— Просто Велла. — Она потянулась и перевела хитрый взгляд с собеседника на брата. — Уже можно говорить доброе утро?
— Еще даже рано желать спокойной ночи, соня.
— Это точно, — хмыкнул Гийс. — Пойду-ка я в караул.
— Куда же вы? — Велла выбралась из-под шкур и трогательно застыла на коленях. Коса распустилась. Русые волосы лежали на плечах как продолжение короткой шубки, которую она, разумеется, даже не думала снимать. Губы обиженно подрагивали.
Гийс остановился. Глянул через плечо на Хейзита, который в этот момент изображал само равнодушие. И молча вышел.
— Кто это был? Твой приятель?
— Единственный здесь человек, на которого я могу положиться.
— А я? На меня ты не можешь положиться?
— Могу. Только ответь на один простенький вопрос. Как ты можешь спокойно спать, когда твои подруги убиваются над трупами?
Велла растерялась и в первое мгновение не знала, что сказать. Они оба прислушались. Словно опровергая слова Хейзита, на улице воцарилась тишина.
— Так ты бы хотел, чтобы я сейчас была не с тобой, а с ними? — Сестра встала с колен. — Пожалуйста. Я уйду.
— Да погоди ты! Я не просил тебя делать глупости. Просто я тут кое о чем подумал… Это касается всех нас. Постой, говорю! — Он поймал ее за руку и остановил уже на пороге. — Никуда ты не пойдешь!
— Пойду! Пусти!
— Тогда я пойду с тобой.
Они вышли на ночной холод. Решимость Веллы резко поубавилась, и она охотно позволила обнять себя за плечи. Повсюду горели факелы. Часть из них тоненькой змейкой извивалась в сторону далекого замка. Это те, кто не выдержал бездействия, стремились вернуться домой вместе с телами своих родных. «Следовательно, — подумал Хейзит, насчитав десяток факелов, — ночью нас будет еще меньше, чем я предполагал. Покойников несут мужчины. Сегодня их руки гораздо больше пригодились бы нам здесь…»
Велла смотрела туда же, куда и брат, но думала о своем. Укладываясь спать, она сразу почувствовала, что это не его постель. Пахло от шкур иначе. Тогда она не придала этому значения, однако, разбуженная жарким спором и поначалу не признавшаяся в этом, невольно принюхалась и пришла к выводу, что запах ей нравится. Он был мужским, но каким-то мягким и чистым, вовсе не таким, какой она привыкла с неприязнью ощущать, снуя между столами в таверне. А потом она открыла один глаз, второй, заметила в полумраке шатра собеседника брата… и с тех пор думала только о нем. Нет, влюбиться она, конечно, не влюбилась. Любовь — это когда тебе горько и сладко одновременно, когда ты ищешь встречи и боишься ее, когда мечты о будущем влекут и пугают. Мысль о том, в чьей постели она нечаянно заснула, была лишена горечи и страха. В этой неожиданной встрече скрывался какой-то невнятный для нее пока смысл. Но смысл гораздо более важный, чем поиск брата, к счастью увенчавшийся успехом. Такого не могло быть, но она именно так выразила бы свое ощущение, если бы, скажем, держала сейчас отчет перед матерью. Гверна наверняка подсказала бы, что с ней творится. И откуда взялась эта несуразная радость, придавшая ночи яркость и уют.
— Откуда пришли те люди? — Она не поворачивала головы, но знала, что брат смотрит на нее, быть может, даже любуется.
— Те, что на нас напали? Вон оттуда, с реки. Их следы видели вчера утром на опушке Пограничья. Ты знаешь, а ведь я говорил с ними! — Хейзит обнял сестру сильнее. — Мы уже почти решили дело миром, когда примчались люди Ракли и заварили всю эту кашу. Если бы не они, я уверен, все обернулось бы совершенно по-другому, тихо и спокойно.
— Это были не люди Ракли, — перебила его Велла.
— Что?! В каком смысле?
— Я слышала, что Ракли еще вчера схватили и заключили под стражу.
— Ты в своем уме? — чуть не задохнулся Хейзит, а голос внутри повторял: «Я знал! Я так и знал!»
— Говорят, он собирался сбежать вместе с сыном. Испугался шеважа.
— Говорят? И ты веришь тому, что говорят? От кого ты это слышала? Перестань, Велла! Ты уже большая девочка, чтобы понимать, когда врут. Локлан сбежал как раз от него, причем уже достаточно давно. И кто теперь главный в замке?
— Почем мне знать! Ротрам сказал…
— Так это Ротрам тебе рассказал? — Хейзит вздохнул. — Жаль. Ему можно верить.
— …он сказал, что к власти пришли силфуры.
— Ротрам — мастер выражаться загадками.
— А что здесь непонятного? — Велла отстранилась от брата, будто расхотела стоять рядом с таким простаком. — Раньше, у кого была власть, тот не нуждался в силфурах. Теперь, у кого есть силфуры, у того и власть.
— Это я и сам знаю, радость моя. Вопрос в том, кто именно заплатил большую цену. — Хейзит поднял взгляд на звезды, отвлекся от навалившихся на него сомнений и наконец ухватил за хвост до сих пор ускользавшую куда-то в сторону мысль. — Велла! Послушай! Кажется, я крупно влип.
— Ты о чем? — Она снова слушала внимательно, не понимая, что случилось с лицом брата, перекошенным, словно от боли.
— Все может пойти насмарку…
— Что пойти?
— Да все это! — Хейзит ткнул пальцем поочередно в сторону печи, стены мастерской, карьера, собственной груди. — Я получил это место только потому, что рассказал о своей задумке Локлану и Ракли. Ты правильно сказала, что у них была власть, и потому им были не слишком нужны деньги. Если их сменят люди при деньгах, скажем, тот же Томлин или Скирлох, они наймут своих гончаров и вышвырнут меня со стройки как ненужную тряпку. Тэвил! А если рассуждать дальше, то после этого никто уже не будет думать о том, чтобы в первую голову спасать наши брошенные в Пограничье заставы. Все камни пойдут на продажу богатым эделям. Простой люд тоже не получит ничего. Эдели будут возводить новые замки, торгаши зарабатывать все больше силфуров, а вабоны — гибнуть. Прекрасно! Теперь ты понимаешь, о чем я?
Велла кивнула, не сводя с брата потрясенного взгляда. Она никогда прежде не предполагала, что Хейзит умеет так просто и так проницательно видеть суть вещей, суть происходящего. Это было по-настоящему страшно…
— Надо бы найти старика Харлина. Он-то наверняка знает, если подобное происходило прежде, как поступили вабоны.
— Но Харлин погиб в пожаре…
— Очень хорошо, что ты так думаешь, милая сестрица. Кстати, его дом подожгли именно из-за тебя.
— Из-за меня?!
— Это долгая история. Я не хотел тебе об этом говорить, да и сейчас жалею, что упомянул имя Харлина. Но уж раз брякнул, знай: он жив-здоров, я надеюсь, правда, неизвестно где. Когда я видел его в последний раз, он был в кругу друзей. Они бы ни за что не дали ему погибнуть. Пожалуй, если меня отсюда вышибут новые хозяева, я займусь его поисками. Изгои обычно держатся вместе.
— Не наговаривай на себя, пожалуйста! Ты не изгой. Что вы, мужчины, за народ такой! Чуть что — паника и полное разочарование в собственных силах.
— Тебе почем знать?
— Вижу. — Велла ободряюще улыбнулась. — Знаешь, мне кажется, прав был тот, кто первым сказал: «Утро вечера мудренее».
Она больше всего на свете хотела сейчас, чтобы Хейзит зевнул, как он любил делать по вечерам, особенно в ее присутствии, и отправился спать. Она-то уж видела, чего ему стоили эти дни. Держится храбрецом, но глаза ввалились, белки покраснели, сам весь дерганый какой-то, то и дело хватается за бок, будто его там муравьи кусают. Но ведь не пошлешь же его отсыпаться. Только хуже можно сделать. Уж она-то знала, помнила, как по малолетству лезла в бой и пререкалась с ним по поводу и без. Упрямый, тэвил. Молодец, конечно. Сейчас только так и нужно себя вести. Тем более когда тебе такую махину строить доверили. Мать вон как им гордится! Даже наедине с Веллой ни разу Хейзита не попрекнула. А ведь он своими успехами у многих в округе зависть вызвал. Такую, что люди шушукались между собой и норовили их таверну обходить стороной. Прибыль за последнее время страшно упала. В надежде на чудо мать продолжала закупать продукты для стряпни, но многое оставалось невостребованным, и кое-что даже приходилось выбрасывать. Толстуха Мара им больше не помогала. Хейзит что-то такое наговорил про нее Гверне, что та, воспользовавшись резким спадом посетителей, дала помощнице расчет. Не появлялся с тех пор и Диг, ее муж, который раньше исправно ездил на рынок за покупками. И ни слова упрека. Велла слышала, будто родители обычно больше любят младших детей. Хейзит был старше ее, но это не мешало ему ходить у матери в любимчиках. Что-то она скажет ему теперь, если он окажется прав в своих опасениях? Да ничего не скажет. Посмотрит разве что строго, а ей, Велле, крикнет, чтобы не ловила мух, а обслуживала голодных посетителей. Если они когда-нибудь вернутся, конечно. Люди не любят, когда кому-то из соседей слишком хорошо (а ведь про доходы Хейзита с продажи его глиняных камней не судачил в их округе только ленивый), но, когда у соседей неприятности, это тоже мало кого привлекает. Мать всегда их учила, что нужно стараться быть как все, не бросать силфуры на ветер, временами, даже когда деньги в доме есть, не бояться брать в долг, одним словом, не кичиться достатком. Эх, мама, мама… О чем ты сейчас думаешь? Ведь не спишь же. Переживаешь. Хорошо, если догадаешься выйти навстречу каравану с факелами и трупами. Велла успела шепнуть кое-кому, чтобы передали Гверне: все ничего, Хейзит даже не ранен, но остается у карьера, Велла пока с ним. Обещали весточку донести. Могут и не сдержать слово. У самих-то горе какое… Ну да Велла тоже не промах: сразу нескольких попросила. Авось кто совестливым окажется — донесет. А нет, так должна сама догадаться, что, если бы что нехорошее с сыном стряслось, дочь вместе с остальными вернулась. Раз нету, видать, не так все страшно, есть надежда. Как есть надежда и на то, что с печкой все обойдется и Хейзита никуда со стройки не попрут. Где же этот Гийс?..
— Похоже, мне сегодня сомкнуть глаз не удастся, — словно услышав ее мысли, пробормотал Хейзит. — Ты иди ложись-ка да поспи. Все лучше, чем тут мерзнуть. А я пойду Гийса поищу.
Он был так замотан, удручен и задумчив, что не обратил внимания, с какой легкостью ему удалось уговорить сестру вернуться в шатер. Когда же он сам вошел в него через некоторое время несолоно хлебавши, так и не найдя Гийса среди напряженно вглядывавшихся в обступившую их маленький лагерь тьму стражей, оказалось, что шкуры скручены валиком, а Веллы нет. Если бы шкуры не скатали, изображая спящего человека, Хейзит не на шутку разволновался бы. Но так поступить могла только сама Велла, находясь в полном здравии. С одной стороны, она пыталась отвлечь его внимание, но с другой, прекрасно зная, что он быстро заметит подвох, как бы говорила: смотри, я просто пошутила, мне нужно побыть одной, не ищи меня.
Одной ли? Хейзит почти угадал намерения Веллы. Но в последний момент его мысль сбилась на собственный вопрос, который он ей задал насчет чистой совести. Как это он сказал: «Неужто ты можешь спокойно спать, когда твои подруги убиваются над трупами мужей и отцов?» Дело ясное. Она пошла к ним. Утешать. Сочувствовать. Все-таки ее проняло! Что ж, в таком случае не стоит за нее особо переживать. Пусть исполнит свой женский долг.
Хейзит не подозревал, как близок он к правде и как далек от нее одновременно. Велла и в самом деле готовилась исполнить «женский долг», по-своему, разумеется, и вовсе не на груди зареванной подруги, а в робких объятиях удивленного Гийса.
Она нашла его у самого дальнего костра, где он сидел в обществе покалеченных, но не утративших желания попотчевать себя добрым ежевичным кроком товарищей. Подойдя, так и сказала:
— Ежевичкой балуемся?
Все головы дружно повернулись в ее сторону. Велла по привычке улыбнулась, стараясь не коситься на Гийса, который замер с кружкой у рта.
— Ну и нюх у тебя, подружка! — хрипло прошамкал один из воинов, имевший довольно свирепый вид, особенно благодаря бледному рубцу, пересекавшему левую бровь.
— Это у нее работа такая, — хохотнул другой, закрытый пламенем костра. — Я ее узнал, она в таверне прислуживает.
— Не прислуживаю, а угощаю, — поправила его Велла. — Прислуживают те, кто больше ничего не умеет.
— Может, ты и нас угостишь чем-нибудь? — поинтересовался первый. — Я бы не отказался.
— А я бы отказалась. — Она решительно приблизилась к костру. — И что бы ты тогда сделал?
— Не лезьте к ней, — встал с деревянной чурки Гийс. — Это сестра нашего Хейзита.
— Вашего, а не нашего, — поправил шепелявый с рубцом.
Однако никто не стал возражать, когда Гийс галантно протянул Велле руку и повел обратно к шатрам.
Только сейчас она заметила, какие голубые у него глаза. И белесые, будто выгоревшие на солнце, брови и ресницы. Обычно она не вдавалась в подробности внешности людей. Особенно мужчин. Она воспринимала облик человека в целом и тем ограничивалась. Она не могла бы сказать о дурном человеке: «Какие красивые у него глаза!» Потому что не обращала на глаза внимания в отдельности. Сейчас же рядом с ней шел воин, к которому она с первого взгляда стала испытывать необъяснимую расположенность, даже, можно сказать, привязанность, и которого хотела узнать и рассмотреть во всех подробностях.
— Вы почему не остались спать? — начал он, глядя себе под ноги. — Хейзит знает?
— О чем? — Она смотрела на него и едва сдерживала улыбку.
— Что вы тут бродите одна…
— А разве я одна?
Он впервые осмелился взглянуть на нее. Тоже улыбнулся.
— Теперь нет.
— Тогда какое имеет значение, что думает Хейзит?
— Он ваш брат, и я полагаю…
— А вы?
— Что?
— Не что, а кто? Вы кто?
— Я — Гийс. Фултум.
— Как?
— Помощник свера.
— Понятно. — Велла слегка сдавила пальцами его теплую ладонь. — И это все?
— Что именно?
— Что вы фултум Гийс. И что мы сейчас вдвоем. Вы не боитесь?
— Боюсь?! Кого?
— Меня. У вас рука дрожит.
— Дрожит? У меня никогда не дрожат руки.
— А сейчас дрожат. Давайте не пойдем спать. Там Хейзит, а я на него обижена.
— Обижены? За что?
— Просто так. Семейные дела. У вас есть невеста?