Потерявший память отшвырнул свой трофей и с тоской подумал, что ему не помешает хоть какое-то оружие. Тут же, впрочем, зловредное подсознание заменило «не помешает» на «не поможет», но он попытался отогнать эту мысль. Хотя бы стул… ведь должен был быть в этой комнате стул? Но увы – стула нигде не было.
Он снова вышел в погруженный в мерцающий полумрак коридор, только теперь осознав, что коридор идет не прямо, а плавно загибается, образуя, по всей видимости, кольцо с довольно большим радиусом. В какую сторону идти – налево или направо? Куда ни пойди, все равно не разглядишь заблаговременно, что скрывается за поворотом… Он прислушался. Ни слева, ни справа не доносилось ни звука; гнетущую тишину лишь иногда нарушало электрическое потрескивание неровно горящих светильников.
Он пошел направо. Под ногами был все тот же грязный пол – сколько лет здесь не делали уборки? Впрочем, он уже не жалел, что приходится идти босиком, – это позволяло двигаться практически беззвучно. Слева тянулась глухая стена, справа – двери, подобные той, из которой он вышел. Или, может быть, не совсем подобные – судя по расстояниям между ними, не за всеми из них скрывались столь же маленькие каморки. Но у него не было желания заходить внутрь и натыкаться там… черт его знает, на что там можно наткнуться. Его задача – выбраться отсюда как можно скорее, а значит, надо идти к выходу. Должен же где-то здесь быть выход?
Тусклый дрожащий свет нарушал ощущение реальности, мешал ориентироваться, создавая впечатление, что все это – просто кошмарный сон, в котором он так и будет вечно шагать по грязному мрачному коридору, не имеющему ни начала, ни конца. На какой-то момент он настолько уверился в этом, что принялся себя щипать. Разумеется, без всякого результата. Впрочем, припомнилось ему, на самом деле щипать себя – это предрассудок, болевые ощущения тоже могут сниться, правда, обычно они слабее, чем наяву, но спящий об этом не догадывается – а щипок и наяву не очень-то болезненен… Но если он столь логично размышляет о сне, то, наверное, все-таки не спит. Однако что, если он и впрямь уже описал по этому коридору полный круг и пошел по новой? Если выход за одной из этих одинаковых дверей… Или выхода нет вообще, тут же всплыло в голове. Да ну, бред! А разве не похоже на бред все то, что окружает его с тех пор, как он пришел в себя?
Эти мысли опутывали его липким холодным страхом, который он тщетно гнал от себя. Всему должно быть объяснение. Всему должно быть…
Да, конечно. Но кто сказал, что оно тебе понравится?
Он тряхнул головой. Надо было как-то пометить дверь, из которой он вышел, тогда бы он точно знал, пройден или нет полный круг. Пометить? Чем? Собственной кровью?
Да нет же, прикрикнул он на взметнувшуюся истерическую мысль. Оставить открытой, что может быть проще! А может, он так и сделал? Закрыл ли он дверь, когда вышел в коридор? В первый раз – точно да, естественное желание закрыться человека, сообразившего, что он голый… а вот во второй… он не мог вспомнить.
Тут же, впрочем, он получил доказательство, что еще не описал полный круг.
На очередной двери справа все в той же манере, буро-красным с потеками (кровью, признай уже это, кровью), было написано: «УБЕЙ СЕБЯ СЕЙЧАС».
– Обнадеживающе, – пробормотал он. Это было первое слово, сказанное им за то время, что он себя помнил. Обычно таким оборотом обозначают всю жизнь, но в его случае… черт, а ведь прошло, наверное, всего минут десять. Хотя у него ощущение, словно он блуждает по этому жуткому зданию не меньше часа… Ему не понравился звук собственного голоса. Какое-то хриплое карканье. Наверное, перед этим он молчал очень долго.
А может быть, наоборот – сорвал горло от крика?
Он замер в запоздалом испуге, прислушиваясь. Может, даже это его невразумительное бурчание привлечет каких-нибудь неведомых тварей из сумрака коридора? Или даже прямо из-за этой двери…
Но вокруг по-прежнему царила тишина.
Хр-р-р… щелк… хр-р-р… крак!
Человек вздрогнул от неожиданности. Один из плафонов впереди вдруг погас, погрузив свою секцию коридора во тьму. Что там за этой секцией дальше, не было видно из-за кривизны коридора. Очень легко было представить, что…
Человек напряженно ждал, вглядываясь в темноту. Нет, сказал он себе, плафон просто вышел из строя. При таком скачущем напряжении, явно далеком от номинала, это неудивительно. Он снова перевел взгляд на дверь. Вряд ли тот, кто оставляет подобные призывы, его друг. А если враг пытается тебя отпугнуть, глупо идти у него на поводу. Будь за дверью реальная угроза, едва ли его стали бы предупреждать о ней, даже таким экзотическим способом… Он дернул ручку – дверь покорно уехала в стену – и вошел.
Похоже, это была какая-то лаборатория. Вот именно что была. Здесь обнаружился тот же яростный разгром, что и на столике в его каморке, только в более крупных масштабах. Весь пол был усеян останками истерзанных, раскуроченных приборов, с мясом выдранных из стоек и стеллажей; теперь уже трудно было сказать, для какого вида исследований они предназначались. Тут же валялись обломки вращающегося стула, который неведомый вандал, видимо, пытался использовать в качестве кувалды, но пластик стула оказался слишком легким и непрочным для такого применения.
Потерявший память сделал несколько осторожных шагов, боясь поранить ноги. Но, кажется, осколков пробирок и предметных стекол здесь не было – насколько, конечно, можно было разобрать в таком хаосе и при таком освещении. Значит, скорее физика, чем биология или химия… хотя кто знает – отсюда могло осуществляться лишь дистанционное управление оборудованием в какой-нибудь герметичной камере… Среди обломков пластиковых корпусов и плат попадались какие-то металлические пластины, сердечники, катушки, обмотки – но, кажется, ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия. И весь этот погром был учинен давно, обломки успели зарасти пылью… пылью, почти скрывшей бурые пятна на полу. В углу возвышалась массивная металлическая станина некой установки, оказавшаяся не по зубам разрушителю. И на ее борту красовалась очередная надпись, сделанная все тем же образом: «ТЬМА БЫСТРЕЕ СВЕТА ХА ХА ХА». От последней палочки последней буквы «А» тянулась вниз струйка с каплей на конце. Прямо на этой капле сидел белесый таракан… нет, скорее жирный круглый паук, словно бы выползший попить крови. Но на самом деле и струйка, и капля давным-давно засохли.
Брезгливо кривясь – пауков он жаловал не больше, чем тараканов, – человек все же подошел поближе, желая рассмотреть членистоногое. Окажется ли представитель другого вида таким же мутантом-уродцем или все-таки нормальным пауком? То есть уродство здесь – отклонение или норма?
Он приблизился медленно, не желая спугнуть тварь, но предосторожность оказалась излишней. Паук не двигался. Он был давно мертв. Так и присох к кровавой капле – похоже, ему не хватило ума убраться, когда она начала загустевать… Человек поднял с лабораторного стола обломок прозрачного полимера, некогда, вероятно, бывший частью экрана, и ковырнул им высохшее белесое тельце. Паук упал на стол поджатыми ножками кверху. Ног, как и положено всем паукам, было восемь. Три справа и пять слева.
Человек вернулся в коридор. На сей раз он сознательно оставил дверь открытой. Для ориентации, сказал он себе, хотя на самом деле скорее для того, чтобы не видеть надпись на ней. Но стоило ему об этом подумать, как надпись со всеми ее потеками встала у него перед глазами. «Убей себя сейчас…» Что бы там ни было прежде, в этой лаборатории, пока что поводов для самоубийства он не видел. Для оптимизма, впрочем, тоже…
Внезапно человек вздрогнул, настигнутый новой волной липкого страха. Физика, лаборатория, мутанты – все это словно слилось вместе, выщербив из отсекшей его память стены еще одно понятие: радиация. Что, если в этом все дело? Если это странное здание (исследовательский центр? клиника?) стало эпицентром некой ядерной аварии, поэтому здесь все давно заброшено и весь этот затхлый воздух пронизан медленной смертью. Если мутировали даже насекомые и пауки, куда более устойчивые к радиации (откуда-то он это знал), то человек здесь наверняка обречен. Поэтому и «убей себя сейчас» – пока еще можешь сделать это без больших страданий. От лучевой болезни умирают в жутких муках…
Но зачем персоналу, спешно покидавшему здание после аварии, крушить оборудование? Злость на технику, которая подвела, конечно, понятна, даже ученый может сорваться, но когда для спасения дорога каждая секунда… И все эти кровавые надписи? Голый труп в ванне? Кто-то, кто забрел в запретную зону уже после катастрофы и слишком поздно понял, что наделал?
А может, не было никакой эвакуации? Может… их просто списали? Власти желали скрыть правду о катастрофе и никого не выпустили… Или все-таки не радиация, а какая-то биологическая дрянь, и они все оказались заражены… заражены и опасны… Кстати, способна ли радиация предотвратить разложение? А может, какой-то вирус как раз способен…
Но он? Кто в таком случае он? Кто-то из брошенного здесь персонала или подопытный? Как он мог выжить здесь столько времени – ведь с момента катастрофы, похоже, прошел не один год? Что он пил, что ел? Не тараканов же… От этой мысли его передернуло.
Есть ли другие выжившие? И чем грозит встреча с ними? Кто оставляет эти надписи? Сначала он думал, что слово «отчаяние» написал перед смертью тот человек в ванне. Но он истекал кровью, он не мог добраться в таком состоянии оттуда сюда или наоборот… а все надписи сделаны словно одной рукой. Тогда логично предположить, что это рука убийцы, – но где новые жертвы, чьей кровью писали здесь? Куда-то утащены, может быть, еще живыми? Зачем? А зачем надписи, зачем громить технику? Безумие, безумие…
Он вдруг почувствовал себя очень усталым. Не столько даже физически, хотя голова оставалась тяжелой, – бесконечная, безнадежная усталость накатывалась от этих попыток рационально обдумать положение, мучителен был сам процесс мышления. «Никто не выжил», – вырвалось вдруг, словно выдох агонии, из глубин сознания. Катастрофа затронула не только это здание, все гораздо, гораздо хуже, на свете вообще не осталось людей, никого, только мутировавшие пауки и тараканы, и он никогда не выберется отсюда, никогда, никогда…
Он глухо застонал сквозь зубы, привалившись к покрытой чем-то липким стене, сам пораженный силой охватившего его отчаяния. Отчаяния, да. Не в таком ли состоянии делаются эти надписи? «Убей себя сейчас…»
Нет, он должен бороться. Он не позволит этому месту победить, чем бы оно на самом деле ни было. Надо искать выход («Нет! – испуганно пискнуло подсознание. – Не ищи, не надо, только ничего не ищи!») Надо искать, твердо повторил себе он и, собравшись с силами, заставил себя шагнуть во тьму неосвещенной части коридора.
Несколько мгновений он двигался вперед, осторожно переставляя ноги и каждый миг ожидая, что нечто холодное и скользкое из мрака вот-вот схватит его за лодыжку. Неосвещенный отрезок коридора оказался длиннее, чем он ожидал, – должно быть, произошло каскадное отключение нескольких светильников подряд. Но вот впереди из-за поворота забрезжил неровный свет. Еще несколько шагов – и…
Холодное и скользкое оказалось под его ногой и впилось ему зубами в ступню.
Пронзивший его импульс страха заставил его не отпрыгнуть, а замереть на месте – что было не слишком разумно. Однако паралич, длившийся пару бесконечно долгих секунд, позволил ему сообразить, что челюсти, разжавшиеся под его ногой, слишком вялые и совершенно не пытаются его кусать… и что он попросту наступил на лицо трупа.
«Убей себя сейчас». Неужели кто-то все же последовал совету? Или вернее все-таки, что кому-то помогли…
Голова мертвеца повернулась (не сама, запоздало сообразил он, это просто потому, что он давил на нее своим весом), и нога, соскользнув, ткнулась в пол. Но вместо привычной уже грязи и мусора он почувствовал под подошвой нечто иное. В следующий миг он понял, что стоит на длинных слипшихся волосах, раскинувшихся вокруг головы трупа. Это женщина?
Наверное, следовало более тщательно обследовать тело, хотя бы на ощупь, а лучше – вытащить на свет, но отвращение, а также страх, что убившее женщину может все еще таиться где-то здесь во мраке, перехлестнули любые рациональные соображения. Человек сорвался с места и помчался на свет, словно за ним гнались адские демоны. Его импровизированная юбка свалилась, но он рефлекторно успел подхватить падавшую клеенку. Через несколько мгновений он уже переводил дух, стоя под очередным мерцающим плафоном. Его никто не преследовал. В затхлом воздухе слышалось лишь его тяжелое дыхание.
Успокоившись – насколько это вообще было возможно в его положении, – он привел свое одеяние в порядок и снова двинулся вперед. Вскоре его усилия были хотя бы отчасти вознаграждены – справа открылся проход, уводивший, очевидно, к центру кольца. Но не успел он порадоваться этому зрелищу, как заметил нечто иное, далеко не столь обнадеживающее.
Это были кровавые следы босых ног, шедшие по коридору ему навстречу и сворачивавшие в этот самый проход. И не только ног… тут и там между отпечатками ступней темнели крупные кляксы, кое-где сливавшиеся в целые дорожки, похожие на следы огромных червей. Так что версию о том, что кто-то просто прошел по кровавой луже, приходилось отбросить. В этом случае, кстати, каждый следующий след был бы виден слабее предыдущего, чего отнюдь не наблюдалось. Нет, кровь текла ручьями по ногам шагавшего, но он упорно шел вперед, превозмогая боль…
«Ладно, – подумал человек, – что бы с ним ни случилось, оно случилось там, откуда он шел, а не там, куда», – и свернул в проход.
Здесь свет горел совсем тускло. Некоторые плафоны периодически гасли совсем, затем – вероятно, когда какие-то конденсаторы успевали накопить заряд – со щелчком вспыхивали на краткое время. Эти вспышки не столько помогали, сколько слепили, мешая глазам приспособиться к полумраку. Идущий почувствовал под ногой какой-то небольшой плоский предмет, скользнувший по полу; присев на корточки, он поднял эту штуку и встал под ближайшим плафоном, надеясь рассмотреть находку.
Это была небольшая, длиной примерно с ладонь, прямоугольная пластинка – скорее всего, металлическая, а может, и из твердого пластика. Определить точнее ее материал было трудно, ибо она вся была густо покрыта засохшей кровью. Кое-где к ней присохли короткие кудрявые волоски – скорее с тела, нежели с головы.
Когда нашедший разглядел это, его горло сжало коротким спазмом отвращения и он чуть было не отшвырнул пластину, но тут же заставил себя мыслить более здраво. Какое-никакое, а оружие… причем он, очевидно, был не первым, кому пришла в голову эта мысль. Один из углов пластины был остро заточен.
Человек принялся ногтями отскребать находку от крови. Пальцы почти сразу ощутили бороздки на одной из сторон. Кажется, на пластине была выдавлена некая надпись.
Наконец предмет был очищен целиком. Это оказалась табличка из золотистого металла (но явно не из золота, судя по весу). Надпись, сделанная определенно не вручную, состояла из единственного слова: «ГИПЕРИОН».
Он попытался вспомнить, что значит это слово. Поначалу сознание упиралось все в ту же глухую стену. Гиперион… гипер… гипер… кажется, это какой-то персонаж из греческой мифологии. (Минуту назад он не подозревал о самом существовании греческой мифологии.) Но это объяснение не удовлетворило его. Оно возникло слишком поспешно, словно пытаясь заслонить его от непонятного страха, плеснувшего со дна сознания. Страха перед чем-то, что едва ли имело отношение к Древней Греции.
Да и место, где он находился, могло быть чем угодно, только не музеем Античности.
Впереди сверкнула очередная вспышка, выхватив из мрака лежащее на полу тело.
Живой с опаской подошел к мертвому. В том, что лежавший был мертв, не было никаких сомнений – как и в том, что это именно он оставлял кровавые следы. Тело скорчилось в теперь уже засохшей луже крови, спиной вверх, с подсунутыми под живот руками. Вероятно, пытался зажать рану…
Но не это произвело самое тяжелое впечатление на потерявшего память. Человек на полу был практически голый – единственную его одежду составляла импровизированная юбка, свернутая из чего-то вроде грязной клеенки.
Точно такой же. Возможно даже, это и была вторая половина той самой.