И все бы шло замечательно, когда бы не проклятый умище. Чертов интеллект мешал ему радоваться жизни и вставлял палки в колеса позитива. Только Дима возликует очередному прибавлению прихода, а мозг ему: «Посмотри, сколько стало эмо. Чем больше вы их гнобите, тем им лучше. Им же только того и надо, чтоб их заметили и пнули. Только тогда все их постулаты типа „Меня никто не любит", „Весь мир против меня" и станут явью. Вы становитесь с позерами на одну доску — носите значки и нашивки с упоминанием их дурацкого названия. Орете на улицах: „Эмо — сакс" в спину маленьким девочкам, стремясь хоть на секунду отвлечь на себя внимание толпы. В общем, льете, как можете, воду на их мельницу».
Вот такой вредный мозг жил в голове у Димы Лазарева. Так ведь ненароком можно и начать считать себя ответственным за рост числа эмо. А тут и до дурки недалеко. И так на работе его странным считают, мол, с ним лучше не говорить, все одной эмо-темой закончится. Да он бы и рад про этих эмо забыть, да вот только как, если они его бесят? Вот, например, зачем они падонкаффских священных животных — «медведов» — узурпировали? Или вот: эмо до сих пор живы, потому что не умеют резать вены, надо вдоль, а они — поперек. Дмитрий им целую креативную инструкцию в Сети выложил, как правильно шпилиться, даже на себе проверил. А мозг проклятый опять нудит, что не хотят эти эмо умирать, а просто эпатируют друг друга, и главное — себя, видом крови, дети глупые. Ах дети глупые? Так надо их ремнем пороть почаще, решил Дима и собрал первый антиэмо-флэшмоб. Ой, давно это было. Ворочался-ворочался Дима Лазарев, а сон все не идет. Тогда начал он играть с мозгом в свою любимую игру «За что я их так ненавижу». Говорит Дима мозгу:
— Они пидорки, ни мальчики, ни девочки. Эмо — это оно.
А мозг ему в ответ:- Ну, девчонки эмо тебе, допустим, нравятся. А про гомоэмо ты тоже все знаешь. Это же самый легкий способ настроить против себя толпу. На восемьдесят процентов — чистая игра, и от общего числа их всего ничего. А выглядят они ничуть не эпатажней, чем звезды глэм-рока восьмидесятых. На тех косметики даже еще больше лежало. Возьми хоть старину Фредди. А панки эти из твоего антисообщества, поди, даже не ведают, что все их кожаные штаны да булавки, весь их панк-стиль родом из лондонского магазинчика под названием «Sex» для модников и извращенцев. А протопанки «New York Dolls» на концерты одевались как трансвеститы, а накрашивались так, что Билли Каулицу и не снилось. А Сид Вишес, чтобы всех бесить, носил футболку с ковбоями-педерастами. А знают ли эти панки, сколько в мире существует гей-панк-банд? А знают ли они, что одно из сленговых значений слова «punk» изначально было — пассивный гомосексуалист…
— Все, мозг, довольно себя разрушать. Хватит про панков, я понимаю, что у тебя на них личный зуб, давай про других.
— Ну, кто там у тебя еще пасется? Скины всякие, бонхеды, любители «зиг хайля». Я бы им напомнил про старого «доброго» педика Рема, дружка Адольфа и предводителя его штурмовых отрядов.
— Да уж, конечно. А я б не стал им ничего напоминать. Хорошо, что я тебя отключаю, когда в Сеть вхожу.
— Спасибо, друг. Хоть тогда отдохнуть от тебя можно да от эмо твоих. Да, кстати, про основной твой контингент забыли, тех, которые «я сам по себе».
— В смысле быдло?
— Ну зачем так грубо? Нормальные пацаны. У них кто авторитет? Тот, кто в тюрьме сидел. А в тюрьме какой секс? То-то и оно. Причем я не про «петухов» говорю, а про тех, кто их пользует, про «реальных мужиков». Таким быть не зазорно, а наоборот — уважуха.
— Ну, это, мозг, ты загнул. Откуда ты знаешь? Ты что, сидел?
— Я, Дима, в твоей черепной коробке уже двадцать два года чалюсь, и ты меня своими задвигами на эмо последнее время совсем зае…
— Так, довольно этой скользкой гомотемы. Вернемся назад. Я ненавижу эмо еще за то, что они режут напоказ свои ручонки.
— Ну тут опять без панков не обойтись. Кто первый стал резать вены на сцене? Милашка Игги Поп. И ничего, старый хрен до сих пор скачет самым крутым панк-козлом. Сиду Вишесу повезло меньше, он так вошел в образ, что стал резать вены не только на сцене, но и в ванной, что его и погубило.
— Ну вот, за это эмо и не любят, что они у всех всего понахватали, ничего своего, позеры позорные.
— Слушай, Митя! А может, ну их нах, этих эмов? Через пару лет о них никто и не вспомнит, а ты на них столько здоровья потратишь? Лучше б девушку завел постоянную, а то вроде и балагур ты, и весельчак, а девушки после ночи с тобой больше не показываются.
— Это не твое дело, мозг.
— Эт точно, тут тебе с другим органом пообщаться нужно. Хотя скажу тебе по секрету, я им непосредственно заведую. — Молодец, смешно пошутил. Позитиффчик. Антиэмо, сто пудов.
— Ну вот, опять. Дима, я серьезно беспокоюсь за свое здоровье. Мне из-за тебя в последнее время везде эмо мерещатся. И на работе, и во сне, и в зеркале. Ну, к эмо-Гитлеру я уже привык. А тут смотрю «Человека-Паука» и понимаю: все, писец. Он скрытый эмо — и одежда, и причесочка с челкой.
— Ы-ы-ы, мозг, какой же ты у меня креативный.
— Это так. Ой, Дим, а это что за уроды? Откуда клоуны?
— Так, мозг. Похоже, мы заснули. Пойду посмотрю.
Дмитрий уверенной походкой направился к своим гостям. Стояла чудесная летняя погода. Светло, тепло и безмятежно стало у Димы на душе. Все его дневные страхи улетучились, злосчастное убийство забылось, и он с интересом разглядывал колоритную парочку, сидевшую на кровати с черной подушкой и розовым покрывалом. Кровать стояла на ярко-зеленой лужайке, и Дима, идя к ней, с удовольствием топтал сочную траву, вминая ее в податливую землю босыми ногами. «Блин, я ведь в одних трусах, причем с надписью „Эмо — сакс", — подумал он. — Да плевать, это же сон». И тут на голове у Димы нарисовался черный классический цилиндр. «Вид, конечно, идиотский, но не более, чем у этих двух придурков», — утешил его мозг. «Это точно, мерзее парочки я не видел. Еще сидят, взявшись за руки, и ногами болтают, как дети. Может, зашвырнуть их вместе с кроватью куда подальше?» — подумал Дима и обратился к фрикам: — Вы хто?
Ответа он не дождался. Непонятно откуда раздалась музыка из любимого Диминого мультика «Нарру Tree Friends». Толстяк клоун с сардонической улыбкой в тридцать три лошадиных зуба, сам весь в красном, с красной рожей и в красном парике, поднял руку, и от его толстого пальца в воздухе прочертилась жирная красная пунктирная линия прямо до лица онемевшего Дмитрия. Пунктир осыпался. Клоун спросил сидевшего рядом с ним карикатурного эмо со страшно горящим прищуренным глазом:
— Это он? Ты уверен?
Тот отрицательно помотал головой. Черная челка на секунду сдвинулась, обнажив обуглившийся череп с пустой глазницей.
— Я видел его лицо долю секунды, когда после моего удара он упал и бандана съехала, потом он схватился за живот, а я уже рубился с другим.
— Вы хто? — уже с меньшим энтузиазмом настаивал Дмитрий, которому почему-то очень захотелось проснуться.
— Ну, судя по надписи на трусах, это наш клиент, по любому, — продолжал клоун. — Надо бы заглянуть ему в башку, покопаться слегка.
— Идите в жопу, а я иду домой. В Бобруйск, жывотные! Вы просто плод чьего-то воображения, — забеспокоился Дима, — может быть, даже и моего. Жалкие картинки. У меня столько креатива в последнее время, всего не упомнишь. Вот тебя, карикатура, я точно сто раз видел. А клоун, похоже, с какого-то тату-сайта прибился.
— Сообразительный, чубрик. Люблю таких. У них большой жирный вкусный мозг, — сказал клоун елейным басом. Тема из «Нарру Tree Friends» с новой силой заиграла у Димы в ушах. Пытаясь избавиться от нее и инстинктивно защищая голову, он пониже надвинул цилиндр.
— Сколько тебе лет? — спросил тощий.
— Двадцать два.
— А мне еще восемнадцати не исполнилось. Помнишь меня? Ты со своими дружками убил меня три дня назад. Хорошо повеселились?
Дима запаниковал. Напрасно он пытался обратиться за помощью к мозгу, того явно свело судорогой страха. Дима тщетно попытался проснуться, попробовал убежать от страшной парочки, но ноги словно вросли в землю и пустили там прочные корни. «Все, надо завязывать с Интернетом, не больше шести часов в день. Такой боян снится». Карикатурный эмо тем временем вскочил с кровати и в одно мгновение оказался прямо перед Димой. Его налитый кровью глаз заглядывал в Димину позитивную душу, словно пытаясь узреть в ней истину.
— Узнал меня?
— Нет, я вообще не понимаю, что за предъявы. Ты в моем сне. Так что забейся в угол, поплачь и умри. Эмо так себя не ведут.
— Много ты знаешь про эмо!
— Я про эмо знаю все. Я вашу мерзкую братию уже два года пиарю! А вы в благодарность мне каждую ночь в кошмарах приходите, правильно вас все гнобят.
— Так это ты третьего дня флэшмоб после концерта затеял? — поднимаясь с кровати, прокурорским голосом пробасил клоун.
— Нет, — на всякий случай соврал Лазарев, но тут поляна превратилась в комнату, вместо стен в которой стояли включенные мониторы, на них через один загорелись разные картинки. На четных засветился текст интернет-призыва на флэшмоб, а на нечетных побежали ролики побоища, выложенные в Сети. Опять заиграла проклятая музыка.
— Ах ты гаденыш! — услышал Дмитрий эмо-крик и получил в лоб эмо-крюк. Он запрыгал от боли и страха и проснулся в мокрой постели.
«Бля! Вот дерьмо! Вернее, моча. Какое счастье, что я все-таки проснулся!» Дима вскочил с кровати и побежал в ванную, переодевать трусы. На этот раз он надел черные с надписью «Эмо», где первая буква исправлена на букву «Ч». «Может, сразу желтые?» — продемонстрировал мозг свою полную реабилитацию. Последний раз Дима писался в постель во втором классе, когда посмотрел «Дракулу Брэма Стокера» и ему приснился кровожадный вампир. Но клоун и этот эмо напугали его гораздо больше.
«Я ведь никого не убивал, что же я так ссу? Нужно взять неделю за свой счет и уехать к родителям в Казань. Там никаких эмо. Хотя фиг знает. Они уже везде. Даже во сне. Лучше на рыбалку на Селигер или в Астрахань. Помедитировать на природе».
Дима зашел на кухню и налил себе колы. Зубы клацали о стакан. Он дрожащей рукой растворил в чашке большую шипучую таблетку снотворного, не сознавая, какую ошибку он совершает. Добравшись до постели, он понял, что его знобит. «Черт с ним, — подумал Дмитрий, — главное — забыться глубоким темным сном. А утром займусь здоровьем. Может, даже заброшу антиэмо, пусть кто-нибудь другой сообществом рулит. А что, энтузиастов до хрена. А я на покой, буду свои хохмы на „anekdot.ru" выкладывать. А эмо-киды сдохнут сами, эмо-кеды, эмо-педы… О! Круто! Надо запомнить эту эволюционную цепочку. Что, мозг, неплохой креатиффчег?» Мозг молчал. Зато ужасно болел лоб. Дима пощупал его и обнаружил странную рельефную шишку.
— Не понял. Комар, что ли, укусил.
Дима тяжело вздохнул и опять поплелся в ванную. Включил свет и уставился в зеркало:
— Что за шутки?
На лбу красовалась налитая кровью шишка в виде черепа с перекрещенными костями, а за спиной Димы стоял высокий бледный эмо из сна.
— Ахтунг! — просигналил мозг и скрылся в снотворном тумане.
— Эгор, ты видишь? Наш друг сменил трусы, — раздался снизу голос толстого клоуна, его аморфное тело заполняло Димину ванну. — Эти мне нравятся больше. Смотри, у них на заднице «кирпич».
— Ты забыл это, — сказал мрачный эмо и напялил на Диму черный цилиндр. — Ну что, Тик? Убивать мы его не будем. Он и вправду меня пальцем не тронул, а вот мозги ему промыть было бы неплохо. Ты вроде рвался с ними повозиться.
Дима молча смотрел в зеркало. Он не шевелился и всеми силами пытался проснуться. Но чертова таблетка оказалась на редкость действенной, только сердце билось все сильнее о прутья грудной клетки и тек из-под цилиндра холодный противный пот.
— Ну ладно. Давай его сюда. Только не урони. Потом ползай, собирай, — проворчал клоун и включил душ.
Эмо взял цилиндр двумя руками, провернул его на Диминой голове, как крышку на банке с огурцами, против часовой стрелки и снял вместе с верхней частью Диминой головы. Потом ловко, как заправский повар, выложил клоуну на грудь содержимое цилиндра.
— Четкаш, — похвалил его Тик-Так, — начинаем промывать. О, сколько здесь всякого хлама. Милейший, да вы интеллектуал.
Дима обрадовался комплименту, улыбнулся и скосил глаза на клоуна. Тот, лежа, держал в пухлых руках его большой мозг, покрытый серо-зеленой, местами белесой пленкой, и старательно полоскал его под душем. Дима наклонил голову и, закатив глаза наверх, заглянул в зеркало — голова стала похожа на пустую рюмку.
— Бугага, — сказал Дима, — первонах! Превед, медвед! Йа креведко. Сичас предед чилавег-свенья. Аццки жжом. Пацталом. Ржунимагу.
— Ни фига себе, — сказал клоун. — Я давно подозревал, что мозг здесь ни при чем.
— Жалкое зрелище, — сказал эмо. — Кончай плескаться, давай вернем все на место.
— У меня другая идея, босс. Кстати, мозг, как зовут твое тело?
— Дима, — пропищал мозг, пользуясь бороздками извилин для извлечения звука.
— Тики, ты о чем? — забеспокоился эмо.
— У меня отличная идея, тебе понравится. Дима, я выяснил, в чем ваша проблема. У вас розово-черная опухоль мозга, очень качественная, поздравляю. Так вот чего я тут подумал. Мой друг Эгор очень страдает без своего потерянного тела. Потерянного, кстати, благодаря вам. Ваше тело, конечно, не подарок. Но я думаю, Эгор будет и ему рад безмерно. А ваш черно-розовый мозг отлично проведет остаток своих дней в теле Эгора. Здорово я придумал?
Эгор вопросительно уставился на клоуна, как бы спрашивая, не шутит ли он, но Тик так серьезно надул щеки и сузил глаза, что вопрос отпал сам собой. Мозг Димы запищал, как устрица во рту:
— Нет, нет, нет!
Дима посмотрел в зеркало на скелетообразного одноглазого урода, потом на свой блестящий под душем мозг, и его глаза, давно уже державшиеся на одном честном слове, выпали на пол, как две дохлые медузы. Ничего не видя, он почувствовал, как ледяные пальцы коснулись его затылка, он запаниковал, сердце сбилось на рваный ритм R-n-B. Дима Лазарев сделал последнюю дерзкую попытку проснуться, перенапрягся и умер от обширного инфаркта.
ГЛАВА 12
Рождение поэта
Тяжело дыша, резко хватая черными губами воздух, Эгор, только что вернувшийся из кромешной топкой тьмы, сидел на кровати в Спальном районе и пытался прийти в себя. Клоуну гораздо быстрее удалось адаптироваться. Он стоял рядом с Эгором, участливо склонив голову набок, и виновато смотрел на Эмобоя.
— Он что, умер? — наконец спросил Эгор.
— Да, брат, случайно получилось. Одним гадом больше, одним меньше — чепуха, дело житейское.
— Не смей цитировать моего любимого Карлсона. Он был добряк. А ты только что убил человека.
— Виновного в твоей смерти.
— Косвенно! Мы договорились, что не будем его убивать, только посмотрим, что мы можем делать в этих чертовых снах.
— Хочу тебе напомнить, что ты первый зафинтилил этому гоблину в лоб. Дворовое детство проснулось?
— Ну да, не удержался.
— Вот и я не удержался. Люблю пошутить, дать, так сказать, позитива. Покойник, кстати, тоже слыл известным хохмачом, к тому же, если ты не понял, это именно он организовал тот убийственный флэшмоб.
— Это ужасно, Тик, выбираться из сна умирающего. Ничего более отвратительного со мной не случалось. Я насквозь пропитан его страхом и отчаянием. И сейчас меня грызут черви сомнения и раскаяния — эти мерзкие угрызения совести. — Эгор встряхнулся, как мокрый пес, и во все стороны от него разлетелись влажные сороконожки и мокрицы.
— Эй, чувак, — клоун пихнул Эгора в плечо, — не надо все так близко принимать к дырке в груди. Ты ни в чем не виноват. Кто же знал, что у этого парня такое трусливое сердце. И заметь, он испугался перспективы жить в твоем теле, а ты это тело получил благодаря ему. Так что нечего его жалеть. Это по одному они все такие жалкие и несчастные, а как собьются в стаю, разорвут любого, и без всяких сентенций.
— Я не такой, как они. И не хочу таким становиться.
— Но ведь тобой, как и ими, движет ненависть. Они ненавидят эмо, а ты за это ненавидишь их. Ты анти-антиэмо.
— Черт тебя побери, Тик! Я только хочу отомстить конкретным людям за их конкретное зло, и мне плевать, какая бирка на них при этом наклеена.