Длинный барон, гордо восседавший на своем караковом скакуне, был исполнен, по своему обыкновению, величайшего самодовольства и торжественности.
«Точно священнодействуют оба, — подумала Лика; — интересно было бы узнать, о чем говорят они с моей дражайшей сестрицей?»
Как раз в это время мистер Чарли повернул голову в сторону Рен, отчего его высокие воротнички так и впились в худую, длинную шею, и говорил что-то невидимому очень серьезно, потому что выражение торжественности приняло еще более значительный отпечаток на его лице.
«Пари держу, он говорит о том, какие рекорды побил он на последнем состязании велосипедистов, а по виду точно решает дела государственной важности», — заключила Лика и невольно рассмеялась своим мыслям, громко и весело, на весь манеж, как давно уже она не смеялась за последнее время.
— Наконец-то! — услышала она подле себя веселый голос и перед ней предстала кругленькая, маленькая Бэтси Строгонова, чрезвычайно миленькая и смешная в своей синей амазонке и съехавшим на лоб высоченном цилиндре.
— Что «наконец-то?» — не могла не рассмеяться снова при виде ее забавной фигурки Лика.
— Смеетесь вы, наконец! — весело отвечала ей девушка, помахивая перед собою своим изящным хлыстиком, — а то сидит такая скучная-скучная. Знаете, вам не идет скучающее лицо, мадемуазель Лика, — серьезно прибавила она, — а впрочем, ваш брат говорит, что вы в серьезные минуты делаетесь похожи на святую Женевьеву.
— Толя? Это очень любезно с его стороны! — засмеялась Лика. — Братья редко восторгаются своими сестрами, милая m-lle Бэтси, но мой брат, кажется, искренне любит меня. А у вас тоже есть брат? — осведомилась она у своей сверстницы.
— Ах, разве вы не знаете моего брата, m-lle Лика. Если бы вы видели его! Какая это бесконечная, редкая доброта! Он только и думает о том, чтобы всем жилось хорошо и радостно на земле! Зато и его любят же наши рабочие, вот любят, если бы вы знали! А на заводе у нас так вслух говорят о нем: «Совсем не видно, что купец наш, Сила Романович, будущий заводчик, со всеми за панибрата держится». Я вас обязательно познакомлю с ним. Ведь вы не побрезгуете, что мы купеческого звания? — лукаво усмехнулась Бэтси.
— Какие вы глупости говорите! — полушутливо, полусердито проговорила Лика, — не все ли равны: купцы, князья, нищие, крестьяне. Все умирают рано или поздно, и их бренные останки превращаются в прах… Впрочем, вы немножко кривите душой, Бэтси. Ведь вы — графиня Строгонова, как мне пояснила Рен.
— Ха, ха, ха, — весело расхохоталась Бэтси. — И не думала даже никогда быть графиней! Храни Господи! Чур меня, чур! Я купчиха, и дядя купец-заводчик, и брат двоюродный Сила тоже. Что вы делаете такие удивительные глаза? — еще веселее рассмеялась хохотушка, заметив удивление на лице Лики.
— Но… как же? ведь вы, как я слышала, происходите от тех знаменитых Строгоновых, которые помогали Ермаку в покорении Сибири и были возведены потом в графское достоинство.
— Ах, нет! совсем нет! — нисколько не смущаясь, весело вскричала Бэтси. — Мы просто Строгановы, понимаете? Стро-га-но-вы! — растянула она с тем же смехом. — Но вашей сестрице показалось гораздо удобнее заменить «а» — «о» и придать моей фамилии сходство с именем титулованных Строгоновых. Около нее не должно быть купеческих имен, вы поймите…
— А! — протянула Лика и густо покраснела от слов своей собеседницы. — Неужели же Рен — уж такая глупенькая и пустая? — досадливо пронеслось в ее голове, и ей стало стыдно за сестру.
— Мы очень богаты, — между прочим, болтала Бэтси, — накопленные до нас еще столькими трудами по заводу капиталы Строгановых дали нам большое наследство, и мой дядя и двоюродный брат Сила, кроме того, потрудились немало для завода. Вот почему они и помогли благотворительному обществу княжен Столпиных, вы слышали, верно, где участвует ваша мама, и Мария Александровна в благодарность пригласила меня бывать у вас, а Рен приблизила к себе, заранее попросив только изменить для вида мою фамилию и называться Бэтси, как настоящая аристократка. Ха, ха, ха, отчего было не потешить ее! Если б вы знали только, как брат мой вначале смеялся над этим! Да он у нас славный — Сила! Добряк, каких мало, настоящая русская душа, чуткая и отзывчивая на всякое доброе дело.
— Ах, Боже мой! — почти не слушая ее, задумчиво роняла Лика, все еще углубленная в свои мысли. — Да неужели же Рен такая? И вы можете уважать и любить ее? Ведь вы постоянно вместе с нею, Бэтси?
— Я очень уважаю ее! — спокойно и вполне серьезно произнесла молоденькая Строганова, — но… — тут глаза ее лукаво блеснули, — вы понимаете, это — маленькая военная хитрость с моей стороны. Вы не осудите меня за нее? Не правда ли, Лика? Ведь находясь в дружбе с Ириной Валентиновной, я могу бывать в великосветском обществе. А великосветское общество — это моя маленькая слабость. У моего дяди и опекуна (вы знаете, что я круглая сирота и живу у него в доме) не бывает так весело, как здесь, а веселье и смех — моя жизнь! — подхватила Бэтси.
И, вспомнив о них, об этих песнях, Лика запела «Addio Napoli» (прощание с Неаполем). Аккомпаниатор чуть слышно вторил ей на мандалине. И рыдание серебристых струн инструмента слилось со звучным, сочным молодым голосом Лики.
Нежный, мягкий, чарующе-красивый, он так и лился теперь серебристой волной прямо в зал, впиваясь в мозг и сердца слушателей таких равнодушных и выдержанных светских господ и дам.
И Лика уже не волнуется больше, как за минуту до этого. Она видит благоухающий юг, голубое небо, тетю Зину и дорогого учителя и точно забывает обо всем остальном.
И, когда девушка замолкла внезапно, оборвав свою песню на высокой ноте, и услышала бурные аплодисменты по своему адресу, она точно очнулась, точно проснулась от долгого и сладкого сна.
Публика не унималась, продолжая выражать свои восторги.
Она неистово хлопала, требуя новых песен, нового исполнения.
И Лика пела одну песенку за другою, пела просто и искренне, выбрасывая слова и звуки мелодий из самых недр своей девичьей души. Это было и красиво, и трогательно в одно и тоже время, и все больше и больше наэлектризовывало вечно скучающую, вечно резонирующую петербургскую толпу.
Когда Лика, наконец замученная, усталая покинула под оглушительный гром аплодисментов эстраду и вошла в свою уборную, ей казалось еще, что ее сон продолжается наяву.
Здесь посреди комнаты стоял высокий пожилой цыган в красивом, расшитом золотом, костюме, с гитарой, обвязанной широкой лентой.
Что-то знакомое показалось Лике в лице пожилого цыгана в его огромных печальных глазах.
— Князь Гарин! — машинально произнесли губы девушки, и она стала внимательно разглядывать симпатичного ей человека в его новом виде.
— Простите! — произнес князь Всеволод, — простите, но я думал, что вы пройдете с эстрады в зал, и воспользовался вашей уборной… Но как вы пели! Лидия Валентиновна!
— Вам нравится? — с детской простотой спросила Лика.
— О! Я не мог быть в зале, — он указал на свой костюм, — но слышал все до слова из этой комнаты. Если бы вы не были светской барышней, мадемуазель Горная, то из вас вышла бы знаменитая певица…
— Правда? — искренне обрадовалась Лика. — Синьор Виталио говорил мне то же постоянно.
— Это ваш маэстро?
— Да! Ах, какой он дивный, если б вы знали, какой чудесный!
— Если позволите, мы поговорим о нем с вами за котильоном. Ведь неправда ли вы останетесь на танцы? Да?
— О, да! — воскликнула Лика, — мне так хочется движения, радости звуков… А разве вы танцуете? — удивленно осведомилась она.
— Только «тяжелые» танцы, — усмехнулся он. — Мой возраст не позволяет мне уже кружиться, как юноше… Но кадриль я люблю до сих пор, — с достоинством подтвердил Гарин. — Во время кадрили так славно говорится под аккомпанемент музыки. А теперь вы не откажите мне в счастье послушать мое пение, неправда ли? Не такое строго-прекрасное пение, как ваше, конечно, но которое должно быть близко вам, как продукт вашей родины? Да?
Лика молча наклонила свою золотистую головку и направилась в зал.
«Какой он милый, этот князь! — подумала она по дороге, — и совсем не гордый».
А она еще так сконфузилась там, на заседании, когда он подошел поблагодарить ее. Как он сказал тогда, как сказал? — припоминала в своих мыслях молодая девушка. — Ах, да.
«Позвольте вас поблагодарить за ваш настоящий порыв настоящей русской души».
Значить, и он также понимает и ценит такие порывы! Значить и он был на моей стороне и он сочувствовал этой бедной Феничке, значит он добрый, чуткий, а не холодный и прячущий ради условий света все лучшее, что есть у него в душе. И под впечатлением встречи с добрым чутким человеком Лика вся радостная вышла к публике.
Поздравления, похвалы, улыбки и комплименты так и посыпались со всех сторон на молодую девушку.
Мария Александровна, приятно польщенная успехом дочери, притянула ее к себе и стояла подле Лики, с удовольствием разделяя ее радость и триумф.