Мужчина смотрел на Марию-Элену и улыбался. Высокий, черноволосый и синеглазый, белозубый и мускулистый, живое воплощение девичьих грез.
Точно бабник…
Откуда у герцогессы возникла в голове последняя мысль, она и сама бы не сказала. Звучало это удивительно вульгарно, но решительно.
– Прошу вас, госпожа. Окажите мне честь…
Дорак опустился на одно колено, как следовало по придворному этикету, и протянул руку, обернутую плащом, чтобы дама опиралась, входя в карету. Малена, покраснев до кончиков ушей, неловко коснулась пальцами плаща, шагнула на первую ступеньку, пошатнулась, едва не упала…
Спас положение Дорак, вовремя подхвативший даму под локоть и перенаправивший вместо лужи – в карету.
Мария-Элена пискнула что-то невразумительное, но дверца уже закрылась, и девушка оказалась в обитом бархатом полумраке. Отдернула занавески, осторожно вгляделась…
Дорак командовал людьми, которые рассаживались по коням. Вот он сам взлетел в седло, лихо, почти не касаясь стремени, и махнул рукой. И карета двинулась вперед.
Герцогессе было откровенно страшно.
Она достала из кармана четки и привычно вспомнила молитву: «Отец милосердный наш…»
Молитва почему-то не помогала. Даже наскучила, что было и вовсе странно. Мария-Элена вздохнула, потом укуталась в плащ, лежащий на противоположном сиденье, и достала зеркало.
Оттуда на нее смотрела совсем другая девушка.
Уверенная, решительная, серьезная… ах, если бы она была такой!
А ей – страшно, так страшно…
А пахнет вкусно. Особенно после овсянки. Интересно, что в корзинке?
Малена хоть и привыкла к монастырской умеренности, но все же была нормальной, живой и здоровой девушкой, с таким же здоровым аппетитом.
И через несколько минут салфетка, которой была накрыта корзина, полетела в сторону, а в руках у монастырской воспитанницы оказался громадный пирог с мясом. С поджаристой хрустящей корочкой.
Переживания? Подождут!
И девушка занялась пирогом, не обращая внимания более ни на что. Он же с мясом, с соком… Марии-Элене совершенно не хотелось закапать все соком, измазаться и выглядеть как поросенок.
Уммм… как же вкусно! Просто невероятно!
* * *
Дорак Сетон покосился на карету и едва спрятал презрительную усмешку.
И вот это – Домбрийская?
Вот эта серая бесцветная мышь?
Да на нее без слез не взглянешь, она же страшна, как смертный грех. И, судя по всему, – так же глупа, как грешники. Такую можно украсить лишь очень серьезным приданым… к примеру – герцогством Домбрия. Но вряд ли родственники уделят ей хоть кусочек от пирога…
Ну и поделом.
Удел серых мышек – быть пищей для кошек и котов. Это закон жизни…
Разумеется, себя храбрый капитан относил к последней категории, но позариться на это?
Столько даже он не выпьет…
То ли дело – ее мачеха. Вот уж кто выглядел великолепно, так это Лорена Домбрийская. Высокая, стройная, с длинными светлыми волосами, уложенными в сложную прическу, с громадными голубыми глазами и потрясающей фигурой. Руки так и тянулись…
Капитан аж зажмурился от приятных воспоминаний…
Вот дочка у ее светлости не удалась. Не в маму.
Но зато глазками на все стороны так стреляет – только звон идет. В самом соку девка, мужа ей искать пора, только вот без приданого даже на герцогскую падчерицу охотников немного. Отчим мог бы ей выделить долю, но матери Силанты нужна не доля. Ей нужно все.
И она свое получит, без сомнения. Ну что эта мышь может противопоставить Лорене?
Дорак покосился на карету, в которой сидела герцогесса. Сидела тихо-тихо, подтверждая мнение капитана о ее мышиной породе, даже шторы не открывала. Что такая может? Да ничего, только молиться и плакать. Чему их еще могут научить по монастырям? Покорись, дочь Его, смирись, дочь Его, принимай с покорностью любые испытания, выпавшие на долю твою, – и молись, молись, молись… очень удобно для всех, кроме самой девицы. Но кого интересует ее мнение?
Была бы хоть красивая, а то… в кого бы ни пошла эта мышь, но точно не в отца. В мать?
Или там и другой отец был? Кто их, герцогинь, знает?
Ах, Лорена, Лорена…
Дорак вспомнил, как рассыпались дождем по груди золотые волосы, как светилось розовым в полумраке нежное тело, как стонала под ним женщина, и почувствовал, что на коне стало несколько неудобно. Но не в карету же проситься?
Это с Лореной они однажды, в карете… не в этой, правда, в другой, но было, было что вспомнить. И за поездку Дораку обещана награда…
И кто эти штаны шил? Сволочи! Тесно же…
Лорена Домбрийская, замок Донэр
Ее светлость в данный момент не думала о любовных утехах. Она встречала королевского стряпчего. Лично.
Конечно, она – герцогиня, а это простой стряпчий, быдло, чернь площадная, но если уж господину Тальферу доверяет Его Величество…
Тут и герцогиня может благосклонно приглядеться к мужчине, а может, и найти в нем союзника? Почему нет? Она – красивая молодая женщина, он – мужчина, нельзя сказать, что красивый, но не старый… попробовать-то всяко можно!
Так что Лорена лично вышла во двор и, улыбаясь, пошла к карете, из которой, отдуваясь и сопя, вылезал мужчина. И тут же испытала разочарование.
Это?
Тот самый господин Тальфер?
Верилось с трудом.
Господин Тальфер был фигурой примечательной, в Аллодии, да и за пределами страны о нем не судачил только глухой.
Барист родился в семье зажиточного купца Жареля Тальфера, но далеко не первым сыном. Шестым ребенком.
Четыре сына, две дочери… тут не купеческое состояние нужно, чтобы всех обеспечить. Но мальчишка рос смышленым. Дома его не ждало ничего хорошего, разве что место приказчика в лавке при старших братьях, но Бариста это не устраивало. Рано поняв, что в этом мире надо пробиваться самостоятельно и лучше всего найти себе хорошего покровителя, Барист недолго думая отправился в ближайший монастырь. Послушником.
Как уж он там молился – никому не известно, а что вот монастырь святого Карена Рукоположителя стал богатеть день ото дня, заметили все. Не слишком известный храм, все достоинство которого заключалось в его расположении рядом со столицей, принялся прирастать, богатеть, нанимать людей то на стройки, то для других работ…
Так что на храм обратил внимание архон Аллийский, Реонар. Он предложил послушнику перейти к нему, Барист помялся для вида, набил себе цену – и согласился.
По странному совпадению принялся богатеть и архон. Свой первый монастырь Барист тоже не забывал, так что настоятель чуть ли не в каждой молитве возносил благодарность небесам за такого умного и услужливого молодого человека. Молился он с душой, вдохновенно, и Он, всеслышащий, не остался глух к мольбам.
Как известно, не ворует лишь его величество, потому как у себя самого воровать – дураков нет. А вот его чиновники – воруют, их помощники – воруют, на местах – воруют…
Говорят, что когда-то и где-то видели честного чиновника, но найти его не удалось даже силами Собора, так что явление чуда не состоялось. Это в лавке Барист не мог окинуть взглядом всю картину и оценить количество денежных рек, которые утекали налево. А в качестве личного распорядителя финансами господина архона – мог. И обратил.
Сообщив своему господину, что королевский министр финансов не ворует только когда спит. Вот документы, вот доказательства, столько собрано, столько попало в казну, столько мимо казны… Кто-то думает, что храмы – это просто так? Не-ет, туда народ приходит делиться своими горестями, и информации туда стекается ох, много. А кто владеет информацией, тот владеет и миром. Или очень нескромным его кусочком.
Тальферу мир не был нужен, но и делиться деньгами своего начальника он совершенно не собирался. Архон подумал, да и отправился к его величеству.
Остеон прочитал бумаги, тоже подумал, кое-что проверил – и прогневался. Министр финансов полетел с должности и приземлился в королевской тюрьме, Алавере, где из него принялись вытряхивать все наворованное. А Барист своим поступком привлек внимание короля.
Как известно, Он на небе, но на земле есть свои владыки, с коими связываться опасно. А потому…
Архон Реонар Аллийский поторговался немного с его величеством, и они договорились о совместной эксплуатации молодого дарования.
На место министра финансов Барист не претендовал, справедливо полагая, что сыну купца жить спокойно не дадут. Никогда. Дворяне не потерпят, их честь будет оскорблена, и все в том же духе. А ему-то работать надо! И не отвлекаться на разные глупости!
Его величество мог бы своей волей даровать ему титул, рявкнуть на слишком умных, а то и отправить кое-кого в Алаверу, но если Бариста все устраивает? Зачем городить огород?
Барист получил звание личного стряпчего его величества и возможность работать с большими деньгами. А заодно проверять всю финансовую документацию короля. И Остеон ни разу не пожалел о своем решении.
Господин Тальфер был умен, трудолюбив, изобретателен и талантлив в том, что касалось денег. В остальном же…
Он заработал себе дом, но жил в одной комнате, плохо представляя, что делать с двумя дюжинами оставшихся. Купил выезд, но до дворца всегда ходил пешком…
Его величество подумал еще немного – и огляделся по сторонам. При дворе, как известно, есть много бесприданниц с титулом. Кто-то из них опускается и становится придворной шлюхой, а кто-то выбивается в люди. Выходит замуж, иногда удачно, иногда нет…
Жанетта Вилойская была из тех, на кого лишний раз не позарятся. Полненькая, невысокая, с рыжими от природы локонами, невнятно-зеленоватыми глазами и веснушками по всему лицу…
Нет, не красавица. Даже круглое ее лицо, если кто-то давал себе труд разглядеть его под веснушками, было вполне простонародным – курносый нос, широкий рот, маленькие глаза…
Но у девушки было два достоинства. Во-первых, природная смекалка, которая позволяла ей дружить со всеми, и, во-вторых, она была единственной дочерью бедного дворянина. Что там тот Вилой? Плевок на карте, точка карандашная, но он давал титул. И его величество мог своей волей отдать этот титул детям Тальфера, таким образом сделав их дворянами. Никто и не пикнет, так поступали…
Жанетта подумала – и согласилась. Барист также подумал – и согласился. А его величество лично был посаженым отцом у невесты, затыкая рты всем сплетникам.
Брак оказался неожиданно удачным.
Жанетта родила шестерых детей, правда, двое у нее умерло, нежно заботилась о Баристе, который прекратил жить в одной комнате, питаться всухомятку и сотворять святой ключ при словах «уборка» и «портной». Она редко появлялась при дворе, предпочитая свой дом, занималась детьми и была совершенно счастлива.
Барист жену не любил, но относился к ней очень хорошо. Не ограничивал в тратах, восстановил Вилой, развел там замечательные виноградники и собирался делать свое вино, для чего пригласил специалистов аж из Грата. Одним словом, горшок нашел крышку. А его величеству Барист был предан всей душой и любого врага государства лично загрыз бы зубами.
Вот этот человек и вступал сейчас под своды Донэра.
Внешне же…
Черные волосы до плеч, невысокая фигура, больше всего похожая на колобок с короткими ручками и ножками, яркие черные же глаза-изюминки на круглом лице… не красавец. И вообще, булочник или молочник… наверное. Это – с первого взгляда.
Со второго…
Да, Барист не носил меча, он вообще не умел пользоваться оружием, ему всю жизнь было плевать на моду, он одевался так, как ему удобно, но глаза его…
Глаза Тальфера выдавали. Слишком умные, ясные, острые и проницательные. Они обежали двор Донэра, кольнули иголками Лорену, на миг остановились на Лоране, появившемся на крыльце, и Барист поклонился:
– Ваша светлость. Рад видеть вас. Достопочтенный Рисойский…
Лоран ответил поклоном. Лорена всплеснула руками:
– Господин Тальфер! Как я рада нашей встрече. Ах, наше захолустье так редко посещают гости! Я сейчас прикажу проводить вас освежиться с дороги, а там и праздничный обед готов будет…
– Ваша светлость, я прибыл повидаться с герцогом. Сначала дело, а потом все остальное.
Этой присказкой он был известен по всему королевству и менять принципы не собирался ни ради Лорены, ни ради обеда. Лорена скрипнула зубами, но сдержалась и мило улыбнулась.
– Господин Тальфер, тогда прошу вас, на несколько минут, освежиться с дороги. Вода нагрета. А я тем временем сообщу супругу…
Тальфер подумал пару минут – и кивнул. Действительно, в карете было душновато, а он, как большинство полных людей, сильно потел. Не мешало бы сменить рубашку и верхнюю тунику с дорожной на более роскошную, все же герцог…
– Буду вам очень признателен, ваша светлость.
Лорена мило улыбнулась – и сделала жест служанкам, которые тут же закружились вокруг гостя. Слуги тем временем доставали багаж – сундук и небольшую сумку. Сама же Лорена проводила гостя до его покоев, выказывая уважение, а потом, когда за Тальфером захлопнулась дверь, скрипнула зубами – и направилась к мужу.
Твари!
Ее бы воля…
* * *
В комнате герцога Домбрийского царил полумрак.
Задернутые шторы – больному вреден прямой солнечный свет. Благовония в курильницах – больному вреден вульгарный уличный воздух. Столик рядом с кроватью, заставленный снадобьями… И лекарь.
Сам герцог не спал. Лежал, смотрел в окно серыми глазами, некогда яркими, а сейчас почти бесцветными. Лорена присела в реверансе.
– Мой господин, прибыл мэтр Тальфер. Он ожидает, когда вы сможете принять его.
Герцог повернул голову, вдохнул воздух, собираясь что-то сказать, но не смог. Исхудавшее тело скрутил приступ кашля, лекарь подскочил, подхватил господина под плечи, помог прокашляться… в тазик шлепнулся комок кровавой мокроты. Лорену замутило, но женщина стойко держалась, дожидаясь ответа.
Прошло не меньше десяти минут, прежде чем герцог смог говорить.
– Пригласи его. Немедленно…
Лорена мысленно выругалась, но внешне осталась безупречна. Поклонилась, улыбнулась и пообещала, что сразу же, мой господин…
И отправилась к мэтру Тальферу.
Тот уже переоделся, разогнал служанок и теперь ждал. Лорена подавила приступ раздражения и, мило улыбаясь, пригласила господина Тальфера к его светлости…
Мужчина поклонился и последовал за кипящей от возмущения герцогиней.
* * *
– Лорена, попроси прийти Шадоля и возвращайся. А вы, Карен, тоже останьтесь, мне нужны будут свидетели.
Тальфер уселся рядом с кроватью герцога, на стул, и приготовился внимать последней воле. А герцогиня выскочила за дверь, призывая прислугу.
Стоит ли говорить, что дворецкий нашелся в рекордно короткие сроки?
Но когда герцогиня влетела в двери спальни, мэтр Тальфер уже строчил пером по бумаге, изредка обмакивая его в чернильницу.
Герцог приподнялся, и лекарь тут же подсунул ему под спину несколько подушек. Это вызвало новый приступ удушающего кашля, но наконец Томор прокашлялся и заговорил:
– Я, герцог Томор Домбрийский, милостью Его, оглашаю свою последнюю волю в присутствии независимых свидетелей, находясь в ясном уме и твердой памяти, что засвидетельствовано личным его величества стряпчим, господином Тальфером.
Означенный господин чуть склонил голову, и герцог продолжил:
– Все мое состояние, Донэр, земли, деньги – все, что у меня есть, отходит моей дочери, Марии-Элене Домбрийской с тем, чтобы она вышла замуж до достижения двадцати пяти лет. Далее либо ее муж берет фамилию Домбрийских, либо ее второй сын должен принять мой титул и ответственность за Донэр на свои плечи. Разумеется, по достижении им совершеннолетия. До той поры его опекунами будут отец и мать.
Кивнули все.
Ничего нового. Если Мария-Элена выйдет замуж за наследника титула, дети будут распределяться по очереди. Старший – наследует отцу, второй – матери… это нормально. Это бывало.
До двадцати пяти лет девчонке еще семь лет жить, успеет остепениться.
– До совершеннолетия моей дочери еще два года и два месяца. Поэтому ее опекунами назначаются ее мачеха, Лорена Домбрийская…