Не успел Серж об этом подумать, как память вернула ему все тактильные ощущения, звуки, эмоции, мысли – всего его недавнего в напряжённый момент перехода сюда, искусственную пустыню внутренней Луны. В тот миг опасности перед его глазами промелькнула, нет, он заново, в мельчайших подробностях, прожил всю свою жизнь. Мгновение за мгновением, не забывая ничего и зная, что будет дальше.
Собственно, он не удивился. На краю возможной смерти, как говорят, так и происходит. Однако, кризис миновал, а память…
– Серж, давай убираться отсюда. Скучно. Мне ещё дедушку высыпать надо, а тебе компьютер чинить. Кроме того…
Сомов перебил:
–Джонни, скажи: ты помнишь узор на своей пелёнке?
Джон Фаррет шарахнулся в сторону.
– Нет? А я помню.
Сто лет назад
1
В этот вечерний час комары просто озверели. Возможно, сказывалась близость реки, вдоль крутого берега которой вилась узкая тропинка, или полнолуние, но скорее всего виновником нашествия кровососущих был очередной неудачный эксперимент на соседней биостанции по выращиванию апатичных к кровяному белку назойливых насекомых. Для чего – не понятно, но получалось только хуже, и окрестности периодически наводняли полчища Culicidae поистине гигантских размеров.
По тропинке шли двое: девушка с биостанции и приехавший из большого города в имение родителей молодой человек. Девушка была миловидна, и короткое платье открывало стройные ноги, поэтому не мудрено, что парень явно намеривался склонить спутницу к краткосрочным близким отношениям, но комары имели на этот счёт своё мнение. Мнение девушки до поры до времени оставалось неизвестным.
Парень совсем отчаялся. После очередной мазохистской пощёчины он воскликнул:
– Гады! И почему они кусают только меня?
Девушка прыснула в кулачок:
– Наверно потому, что стервы подругу не обидят. Шучу. Нам на станции специальное средство выдают, чтобы исключить… – девушка осмотрела кандидата с ног до головы, – все контакты… Опять шучу. Снимай пиджачок, я тебя аэрозолькой обрызгаю… Вот так!.. Не надевай, постели здесь, посидим… Вид то какой на реку! И что сегодня за Луна! Те, кто её сделали были настоящими романтиками. Как жаль, что она закрыта для туристов, я бы полетела. Я тоже романтик. А ты?..
– Конечно… Прысни мне ещё из баллончика на носки.
2
Утренний туман, отыгрываясь на чистоте загородного воздуха, заполнил русло неторопливой речки, все примыкающие к ней низины, выполз на грунтовую дорогу, ведущую к вилле в неаполитанском стиле, по-хозяйски окутал геометрически выверенные сады из карликовых яблонь и апельсиновых деревьев. Но показавшееся из-за холмов Солнце уже начало подтапливать зыбкую пелену, уже блеснуло на стёклах небольших окошек старинного дома, уже разлилось по красной черепице, уже подняло на ноги пожилую чету хозяев виллы Блази, Бьянку и Антонио.
Супруги сидели на увитой виноградом террасе в ароматах кофе и свежей сдобы. Наконец-то, старинный семейный сервиз из твёрдого фарфора занял своё почётное место на обеденном столе. Ради гостившего сына он был извлечён и распакован, осмотрен и очищен, и теперь блистал первозданной красотой родившего его XVIII века.
Кроме кофе и сдобы специально для молодого человека к завтраку были поданы йогурт, ветчина и варёные яйца. И где это только он научился так рано набивать живот? Да и сам он уже должен сидеть за столом.
– Не подскажет ли мне уважаемая сеньора, где пропадает её сын? – произнёс Антонио Блази, не отрывая глаз от газеты.
Сеньора Блази только вздохнула:
– Мальчик так много работает. Я думаю, что Фабио ещё спит: он вчера рано ушёл в свою комнату и не выходил к нам весь вечер. Анна, – обратилась она к антропоморфному роботу-прислуге, – позовите сеньора Фабио. Ах, нет, не надо. Вот он! Фабио, сынок!
Молодой человек, пытавшийся незаметно проскользнуть из сада в свою комнату, увидел, что его застукали, состроил приветливую гримасу и подошёл к родителям.
– Мама, папа! Доброе утро! Я бегал на реку искупаться. Вода – ледяная!
– Поэтому ты надел свой лучший костюм? – строго спросила мать, очищая пиджак от засохших травинок.
– Ну, мама, мне не девять лет. Я вполне зрелый…
– Кобель, – подал голос Антонио Блази. Впрочем, осуждающих интонаций не прозвучало. Даже наоборот.
Пожилая сеньора усадила сына за стол, пододвинула чашку кофе. Примирительным тоном она сказала:
– Я всё понимаю, что да, не девять, а девятнадцать; что я и отец хотим видеть тебя семейным человеком; что ты относишься к браку легкомысленно и не хочешь дарить нам малышей. Я мечтаю о дюжине… Жизнь без детишек, без внучков и внучек такая безрадостная. А ведь ходят ужасные слухи, что их и вовсе запретят… Скажи, та девушка, с которой ты… сегодня, она как тебе? Она добропорядочная? Тогда вы могли бы…
– Мама, прекрати. Я успел забыть, как её зовут. У меня работа, наметился карьерный рост. Вот о чём думать надо, а ты мне с утра про глупости. К тому же, возможно, кто-то где-то уже может назвать меня папой.
Синьора всплеснула руками:
– Ах, ты…
– Кобель, – снова отозвался Антонио Блази, но голос на сей раз звучал сурово. – Я не моралист, но приму внуков только, если всему будет придан законный вид. Репутация семьи Блази безупречна, такой и останется. Тебе в пример твоя старшая сестра. Она, как ты знаешь, замужем, имеет двух законных детей. Правда, престижной должности в Министерстве Здоровья она предпочла скромный кабинет главного гинеколога в местном родильном доме, но, очевидно, карьера для неё, женщины, не главное. Ты, мой сын, оправдаешь надежды. Кстати, газеты, – сеньор Блази сложил и отложил в сторону многостраничное издание, – пишут об инспекционной поездке представителей корпорации "Глобальные Вторичные Ресурсы" на лунные внутренние Горизонты. Ты имеешь к этому отношение?
– Да. – Фабио взял яйцо, постучал ложечкой по скорлупе, стал чистить прямо на скатерть. – Я младший референт руководителя, и как самый младший должен написать самый важный доклад. У меня уже есть черновик, а на Луне я собираюсь набрать фактический материал. Мне дали допуск до Чётвёртого Горизонта…
– Ого! Из семи! Неплохо.
– Да, ниже только сверхсекретные территории. Там всё оккупировали физики всех мастей, математики, почему-то лингвисты. Да мало ли кому хочется покопаться в оставленном нам наследстве. Отдельная история – Big Magie – начало начал всей лунной мистификации.
– Большая Мегги? Знакомое что-то, – подала голос сеньора Блази. – Это не из кулинарии? Нет. А что тогда?
Фабио закатил глаза:
– Мама, ну зачем тебе?
– А тебе? Расскажи, я не хочу выглядеть необразованной дурой в гостях у сеньоры Ломбардо.
Сын посмотрел на отца. Тот слегка кивнул.
– Ладно. Я попроще и коротко.
Фабио взял в руки второе варёное яйцо.
– Представь, мама, что это Луна, такая, какой она формировалась на протяжении четырёх миллиардов лет после столкновения планеты Тейи с первозданной Землёй. Всё у неё было, как у этого яйца: кора, она же скорлупа; магма, она же белок; ядро, оно же желток. Всё естественное, природное, что легко подтверждалось простыми или сложными приборами. Все были счастливы от того, что яйцо можно съесть, а вечный спутник Земли использовать на всю ширину человеческой фантазии. А чего стеснятся? Луна то наша! Так и делали, пока два энергичных господина, о! аккурат в год твоего рождения, мама, не провалились во внутреннюю полость Луны, теперь называемую Первый Горизонт. Хлынула в этот замечательный проход уйма учёного народа, и объявили они остальным жителям Земли интересную новость: Луна – это гигантская иллюзия, мистификация, а попросту, обман. Кто и зачем обманывает нас – ответа нет.
– Я знаю, кто, – сеньора Блази, внимательно слушавшая сына, произнесла дрогнувшим голосом. – Да, знаю. Это безнравственные создания. Чудовищно, начинать знакомство с обмана. Это не по-человечески. Недаром мне никогда не нравилась эта изменница в небе, и голова у меня болит в… полнолуние.
– Ты права, мама. Это действительно не люди, в том смысле, что не человеческая цивилизация. Но я хочу несколько вступиться за них. Возможно, то, что они сотворили с Луной, происходило задолго до появления первых homo, и им было попросту неизвестно, появимся ли мы вообще. Возможно, искусственная Луна ими не рассматривалась, как объект для контактов, и они людей в упор не видели и не видят. И наконец, а может это благо для нас, выход из тупика, куда нас ведёт прогресс.
– Например, наш новый дом? Ведь народу стало кругом не счесть!
Сеньор Антонио подал голос:
– К сожалению, дорогая, это невозможно. Условия жизни на Горизонтах для большинства живых организмов, в том числе и людей, непригодны. Для них безопасны только короткие визиты на Первый Горизонт; но чем глубже, тем меньше людей, даже с уникальными свойствами организма, могут выдержать "дыхание" Большой Мегги.
– Так, что же, наконец, есть Большая Мегги?
Фабио весело ответил:
– Big Magie – это булочка с котлетой, производитель которой обманывал всю планету, утверждая, что она сделана исключительно из натуральных компонентов. Острословы назвали так невиданный агрегат в самом центре Луны, который имитирует все физические свойства, характерные для естественного спутника, да так, что никакими приборами не обнаружишь подделку. Он… он ещё… Вот, вернёмся к яйцу. Если выскрести всю начинку и оставить только скорлупу, а внутреннее пространство представить в виде двенадцати сфер, как в русской игрушке Матрёшка, поместить в центр горошину, которая будет отвечать за стабильность всей системы, э-э, чтобы всё не развалилось – это будет простейшая модель современной Луны.
Сеньора встала из-за стола, подошла сзади к сыну, поцеловала курчавую голову.
– Спасибо, сынок. Теперь я утру нос сеньоре Ломбардо.
– Я ещё не рассказал, как люди перемещаются с Горизонта на Горизонт.
Бьянка Блази уже в дверях, не оборачиваясь, ответила:
– А я знаю. Читала, кажется: там есть огромные лестницы.
3
На террасе остались отец и сын, не считая инета Анны. Её и не считали, и не замечали, как она убрала лишнюю посуду, подлила горячий кофе, собрала очистки скорлупы, отгоняла мух от сдобы. Постоянное удобство становится привычным, невидимым, от кого оно бы не исходило: от натурального человека или от антропоморфного человека. Нас мотивирует только дискомфорт…
– Да, мама – это нечто…
Сеньор Антонио строго погрозил сыну пальцем. Сапфир в массивном перстне предостерегающе засверкал острыми гранями.
– Будь почтительным, сын, и осторожным с фамильным сервизом. Нашим предкам он был дорог. Как и для меня, и для матери. Мать – достойная женщина, всю свою жизнь отдавшая семье, воспитанию тебя и сестры, и мне, мужу своему, верная, подарившая немало счастливых дней и ночей. И если ей не даётся понимание пространственно-временной коллизии в областях перехода, то она это переживёт и возрадуется, видя это понимание у своих детей.
– Я понял, отец. Прости.
Дискомфорт не наступил. Антонио Блази весело и расслаблено продолжил:
– А знаешь, что один из тех парней, ну этот, Джон Фаррет, именем которого теперь называется проём в пространстве, долго не верил в открытую ими полость. Нёс какую-то ахинею об аномальном воздействии открытой лунной поверхности, его, кстати, собственности, на позитронные мозги. Позже признал ошибку и организовал платный аттракцион: катал всех желающих на ракетоплане, потом имитировал аварию, камнем падал в проём и там, внутри, говорил перепуганным пассажирам, что те находятся в раю. Или в аду. Уж не помню. Погиб глупо: на ручном управлении ракетоплан промахнулся мимо проёма. А его внук…
– А его внук, Джон Фаррет младший с моим руководителем приятели ещё со школы. На этом факте строится расчёт в большой игре.
Я поясню. Как тебе известно, есть ещё один пространственно-временной проём (ПВП) на видимой стороне Луны, и только он находится под контролем Объединённого Правительства. Существующая монополия на его эксплуатацию практически закрыла доступ к Горизонтам крупному бизнесу. Другое дело ПВП Фаррета. Это частная собственность, как и половина Первого Горизонта. Договориться о заполнении этого колоссального объёма продуктом нашей фирмы – скрытая цель поездки.
Ну, папа, посуди сам. Почти шесть десятилетий Луна пустует. Горные разработки на поверхности остановлены. Все коммерческие проекты заморожены. Горстка учёных пишет диссертации, не имеющие практического применения. Нам говорят: "Это полигон. Передний край. Будет рывок вперёд", а на деле – ноль. Между тем, Земля изнывает от своих отходов. По сути, Мировой океан превратился в водную прослойку глубиной то трёхсот до четырёхсот метров между пластом "резервных ресурсов", устилающих дно и не поддающихся никаким видам переработки, и сетью плавающих искусственных материков, на подобие того, на котором мы находимся. Люди сотворили свой земной Горизонт, безжизненный и пустой. Люди…
Антонио Блази слушал сына, прикрыв морщинистые веки. Он соглашался со сказанным почти полностью: людям свойственно жить беспечно, расточительно. «Что имеем, не храним, а потерявши плачем» и героически воспроизводим утраченное. Гордясь копией, не жалеем об оригинале. Пока на некогда подаренных нам материках сегодняшним миллиардам с трудом удаётся найти мало-мальски пригодный для жизни клочок пространства под настоящим Солнцем, пока громады многоярусных городов зарываются всё глубже и глубже, пока реки загнаны в трубы, а трубы похоронены в свалках, мы имитируем свою аутентичность на искусственных территориях. Заповедники для избранных. Кого мы обманываем?
Фабио продолжал говорить:
– Мы практически обречены, если…
– Если не сделаем из Луны огромный мусорный бак. Неужели, другого выхода нет? Я слышал об атомной деструкции и…
– Это в теории. Если дело дойдёт до практики, это случится не сегодня и не завтра. Если же наш проект будет иметь положительный резонанс, мы рассчитываем получить доступ и к остальным Горизонтам. Человечество получит фору во времени, чтобы найти способ не утонуть в собственном дерьме.
– Гладко говоришь, убеждённо, доказательно, а запашок имеется. Я старый человек и мне знаком этот запах – запах больших денег. Он очень привлекателен, им хочется надышаться вдоволь и его всегда не хватает. В конце концов, наступает удушье.
Старый сеньор поднялся с кресла, хотел уйти, но снова опустился на вышитую подушечку поверх сиденья.
– Ваш проект опасен. Неизвестно, чем ответит Большая Мегги… Позволь мне кое-что тебе рассказать.
В счастливый год, когда ты родился, судьба свела меня с великим человеком – Сержем Сомовым. Да-да, тем самым. Сейчас ему под девяносто. Он по-прежнему замкнут, нелюдим, не контактен. Работает практически в одиночку, хотя под его началом целый институт с очень специфическими задачами и приоритетным финансированием. Мне повезло, мы сошлись, имея общий интерес к… Впрочем, это не важно. Важно другое: Серж подробно, с удивительной точностью, описал ту знаменитую вылазку в Море Мечты. Память у него… Память… Память человека основное направление деятельности института, дело всей жизни Сержа Сомова. Он уникален. Он сам является предметом изучения. Он единственный, кто безвылазно живёт и работает на Шестом Горизонте с момента основания института НПВ. Есть этой аббревиатуре какая-то официальная расшифровка, но Сомов приучил всех называть его учреждение не иначе, как институт Неограниченной Памяти Вселенной. У Сомова всего с десяток печатных работ, публичных выступлений и того меньше. Однако его авторитет у коллег огромен, и судя по именам этих коллег, он работает на стыке неподтверждённой экспериментальными данными теории самоархивирования Вселенной и теории облачной природы человеческой памяти. Ты что-нибудь слышал об этом?
– Признаюсь, ничего.
– Не беда, ещё услышишь. В закрытых научных изданиях, к которым благодаря друзьям я имею доступ, всё чаще упоминается синхронность Сомова, как путь к получению экспериментальных доказательств обеих теорий.