Весь рабочий день Сюзанна проспала, а я к вечеру заработал еще семь медяшек.
Удропп обезопасил за это время «правительство» и несколько раз снимал напряжение с моего конденсатора. Вообще он возился со своей машиной очень усердно. Впоследствии Сюзанна мне сказала, что за проект «Эльдорадо» Гарри отхватил хороший куш.
Теперь я был умнее и на еду истратил только два жетона. Это был почти голодный паек, но я понял, что нужно думать и о черном дне!
Утром следующего дня я застал Сюзанну с заплаканными глазами.
— Почему ревет общество предпринимателей? — съехидничал я.
На работу я вышел рано. Позвякивавшие в кармане жетоны оказывали благотворное влияние на мое настроение.
— Это свинство! — сказала Сюзанна.
— Что?
— Он все у меня отобрал. И платье, и белье, и шубу.
— Кто?
— Удропп.
— Почему?
— Чтобы все начать сначала. Он их снова упрятал в автомат.
Я бросил рычаг и подошел к Сюзанне. Мне стало ее жалко.
— Мне не очень нравится эта игра, — сказал я.
— Ничего, Гарри добьется, что будет гармония.
— Я не знаю, что это такое. Но только свинство отбирать то, что тебе дали.
Вошел Удропп.
— Что это за идиллия? Марш по местам! Я, кажется, слишком увеличил потенциал на тиратроне. Вы ничего не делаете, и вас не уволили.
— Одну секундочку, босс!
Я кинулся к рычагу, но поздно. Он исчез.
Довольный Удропп захихикал.
— Черт с тобой, на сегодня у меня есть жетоны.
Сюзанна насупилась и больше не пользовалась своим автоматом. Я нехотя нажимал белую кнопку, перебирая разные специальности. Никто не нужен. Неужели наше общество насытилось и врачами, и педагогами, и техниками, и поварами? Я еще раз нажал белую кнопку.
— Специальность?
— Журналист.
— Берем.
Я остолбенел. Из машины вылез стол с пишущей машинкой. Ну и Гарри! Даже до этого додумался!
— Пресса в нашем обществе — доходное дело, — сказал Удропп. — Вы будете получать тем больше, чем с большей охотой Сюзанна будет читать ваши сочинения. Итак, начинайте.
Удропп вышел.
Я сел за машинку и задумался. Затем я начал:
«Экстренное сообщение! Небывалая сенсация! В результате радиоактивных мутаций появились новые виды животных! Говорящие ослы! Собаки-математики! Обезьяны-гомеопаты! Поющие свиньи! Петухи, играющие в покер!»
— Чушь какая-то, — сказала Сюзанна, вытаскивая из своего автомата лист бумаги. — Если так будет продолжаться, я не буду читать, и вы умрете с голоду.
— Не нравится? — спросил я.
— Нет.
— Хорошо, я попробую другое.
«Небывалая сенсация! 18 миллиардеров и 42 миллионера отказались от своих миллиардов и миллионов в пользу рабочих...»
— Послушайте, Сэм, или как вас там! Я больше читать вашу белиберду не буду.
— Еще одна попытка.
— Не буду.
— Ну пожалуйста, Сюзанна.
— Не хочу.
— Ну, Сузи!
— Не смейте меня так называть, слышите!
Я напечатал: «Сузи, вы чудесная девушка. Я вас люблю». Она ничего не сказала.
«Я вас люблю. Вы это читаете?»
— Да, — тихо ответила она. — Продолжайте.
«Я вас полюбил с того момента, как воскрес. Все время, пока мы занимаемся этим идиотским проектом, я думаю, как нам удрать вдвоем. Вы и я. Хотите?»
— Да, — тихо ответила она, вытаскивая лист бумаги из автомата.
«И вот что я придумал. Как-никак, а у меня есть специальность. Мы уйдем от Удроппа и попытаемся найти настоящую работу, а не эту электронную чепуху. Вдвоем нам будет легче. Честное слово, после того как я вас увидел, я пришел к выводу, что резать вены глупо».
— Я тоже так думаю, — шептала Сузи.
Вошел Удропп. Он посмотрел на свои приборы и щелкнул пальцами.
— Ага! Дело, кажется, идет! Напряжение стабилизировалось! Сдвигов фаз нет! Мы близки к гармонии между производством и потреблением.
— Конечно, босс, — сказал я. — Должно же наше общество когда-нибудь зажить как следует.
— Продолжайте в том же духе, а я все это нанесу на схему, — сказал он, выходя из зала.
«Сегодня ночью давайте встретимся здесь. Мы выскочим в окно».
— Хорошо...
До конца дня я сочинил около десятка идиотских сообщений и заработал кучу медяков. Сюзанна исправно отрывала листы бумаги, демонстрируя электронному истукану свою заинтересованность в моей продукции. Гармония была полная, и Гарри Удропп лихорадочно снимал схему «Эльдорадо», чтобы продать ее за миллион долларов. Она этого стоила, потому что в ней был учтен человеческий элемент!
На весь заработок я набрал бутербродов и спрятал их в карманах. Ночью, пробираясь к окну, я и Сюзанна остановились у «общества предпринимателей».
— Ты вчера ни разу не пользовалась своим автоматом.
— Если бы я пользовалась, ты бы заработал меньше.
— Хочешь, мы заберем платья и шубу?
— А ну их к черту.
— Я могу Удроппу оставить записку, что это сделал я. Все равно меня нет.
— Не нужно. Так будет легче идти.
Мы вылезли в окно, перемахнули через ограду и оказались на широкой асфальтовой дороге, ведущей в большой город. Над ним неистово пылало оранжевое небо. На мгновение Сюзанна прижалась ко мне.
— Не бойся. Теперь мы вдвоем.
Я ее обнял, и мы зашагали вперед. Только один раз я остановился у электрического фонаря и, посмотрев в доверчивые глаза девушки, спросил:
— Сузи, а как ты попала к Удроппу?
Она слабо улыбнулась, вытянула левую руку и, подняв рукав, показала мне запястье. На белой коже резко выступал продолговатый малиновый рубец.
— Так и ты?..
Она кивнула.
И вот мы идем, два человека, которых нет в этом страшном мире...
1961 г.
Александр Шалимов
ЦЕНА БЕССМЕРТИЯ
Улетали с Марса марсиане
В мир иной — куда глаза глядя...
И не в сказке, не в иносказанье
Двести миллионов лет назад.
Солнце заходит над пустыней
Закат угасал над красновато-бурой каменистой равниной. Вершины скалистых гряд еще багровели в лучах невидимого солнца, а в широких плоскодонных долинах уже густел фиолетовый сумрак. Цепи холмов тянулись к пустынному горизонту и исчезали в туманной оранжевой мгле. Небо темнело, мгла разрасталась, заволакивая далекие холмогорья, безжизненные голые долины, зубцы приземистых скал, похожие на проржавевшие развалины.
Стало темно и в большом кабинете Главного астронома. Лишь овал широкого окна светился тусклым красноватым пятном да на полусфере потолка тысячами застывших искр блестела звездная карта.
Ассистент, не отрываясь, смотрел в окно на темнеющую каменистую пустыню.
— Ночью придет ураган, — сказал он. — Опять не смогу продолжать наблюдения... Момент так благоприятен... Мауна близка к нам... Эти поразительные ночные блики по краям континентов. Они стали еще отчетливее, учитель... Чем больше думаю о них...
Главный астроном, неслышно ступая, приблизился из темноты. Откинув складки плаща, коснулся тонкими пальцами холодного стекла. Не глядя на ассистента, процитировал поэта эпохи Древних царств:
— «Мудрец, познающий беспредельный мир, будь бесстрастен, как высший судия, холоден, как ночной сумрак плоскогорий Эны, нетороплив, как время... И когда в закатный час обе вечерние звезды блеснут одинаково ярко, перечеркни дневные мысли, чтобы еще раз начать сначала».
Он указал на две зеленоватые точки, которые проступили в потемневшем небе над бледнеющей каймой зари.
— Мауна, — прошептал ассистент. — Моя Мауна — далекая, прекрасная, полная тайн... Самая прекрасная и самая таинственная из планет Системы...
— «Бесстрастен, как высший судия, холоден, как ночной сумрак», повторил Главный астроном; в его голосе прозвучало осуждение. — Ученый не имеет права увлекаться, ассистент Од. Древний поэт не ради рифмы упомянул о двух вечерних звездах Эны... Сейчас рядом с Мауной мы видим ее ближайшую соседку — Вею. Разве она менее интересна? Разве все ее тайны разгаданы?
— Главная разгадана, учитель. На Вее нет и не может быть разумной жизни. Вея слишком близка к Солнцу. Под непроницаемой пеленой ее облаков хаос ураганов, огненные вихри вулканических взрывов, превращенные в пар океаны. Может быть, там уже зародились живые клетки, но разум, прекрасный всемогущий разум появится лишь через миллиарды лет. А Мауна...
— О, — прервал Главный астроном, — что-то новое... Твоя скромность делает тебе честь, ассистент Од! Ты предсказываешь законы развития на миллиарды лет вперед?
— Простите, учитель! Мне не следовало говорить о Вее, ведь ее изучает астроном Тор... Но Мауна...
— Мауна так же лишена разумной жизни, жизни вообще, как и Вея, — резко возразил Главный астроном. — Можно фантазировать о смене температур на поверхности Мауны, о том, что белые спирали — это облака, а зеленоватые пространства — моря, заполненные жидкой водой; можно бездоказательно твердить, что в ее атмосфере, состоящей преимущественно из азота, кислорода больше, чем на Эне; можно рассказывать сказки о скоплениях льда близ ее полюсов, но нельзя забывать главного... Главного, ассистент Од!.. Мауна в два раза ближе к Солнцу, чем Эна. Ультрафиолетовое излучение там во много раз сильнее. Живые клетки были бы разрушены... Ты забываешь о границе жизни. В нашей Системе она проходит вблизи орбиты Эны. За этой границей — зона смерти. Мауна безжизненна! В ее атмосфере, насыщенной парами и электричеством, убийственно горячее Солнце пылает над мертвыми пустынями, и реки, если они существуют, несут мертвые воды в безжизненные моря.
— Я полон уважения к вашим словам, учитель, но... Разве история нашей планеты не свидетельствует, как удивительно вынослива жизнь? Сколько тысячелетий жители Эны находятся под воздействием излучений гораздо более сильных? Без них мы теперь не могли бы даже...
— Молчи!.. Ты забыл, что наша лучевая среда создана искусственно? Излучение регулировали веками, постепенно приучая энов жить в новых условиях. Разумеется, эксперимент был очень опасен, но иного выхода не было... Кроме того, новые условия моделировались для высокоразвитых организмов. Они более гибки, легче приспособились к изменениям... А на Мауне жесткие природные излучения постоянно обрушивали чудовищную мощь своих импульсов на поверхность планеты. В минувшие эпохи, когда Солнце пылало ярче, интенсивность жесткого излучения была еще сильнее... Живая плазма, даже если она и возникала при каких-то природных реакциях, должна была неминуемо гибнуть в момент зарождения. Нет, дорогой мой, Мауна и Вея одинаково безжизненны; безжизненны, как и остальные планеты Системы, за исключением... нашей Эны... Да, теперь... за исключением нашей Эны...
— Теперь, учитель?.. Как странно прозвучало ваше «теперь»! А раньше?..
— Раньше?.. Я, вероятно, оговорился, ассистент Од. Я думал только об... одной Эне...
— Об одной... Эне?.. Много раз вы повторяли ваши доводы о границе жизни в Системе. Разумеется, я должен верить, как верят все... почти все... Но что-то восстает во мне... Не дает примириться. Неужели Эна единственный оазис разумной жизни, жизни вообще в целой Системе?
— Жизнь — редчайшее явление материи. Разумная жизнь — редчайшее в редчайшем. Эна — исключение. Вся история ее цивилизации — двухсотвековая история народов Эны — подтверждает это. За двадцать тысяч лет ни один межпланетный, ни один межзвездный корабль не опустился на поверхность нашей планеты. А каждый пришелец, проникший в Систему, сразу понял бы, что Эна населена разумными существами. Геометрически правильный узор больших плантаций виден с громадного расстояния. В хорошие телескопы его, наверное, можно разглядеть даже с Мауны и Веи...
— Узор плантаций обитаемой зоны существует лишь пять тысяч лет, учитель...
— Я не забыл этого, — голос Главного астронома снова стал резким. — А вот ты забываешь, что и в минувшие эпохи на Эне было немало знаков высокой цивилизации. Они могли бы привлечь внимание космических пришельцев... И никого... Никогда... Величайшие умы древности думали о братьях по разуму из иных миров. Искали их следы. Сохранилось описание лика Эны, составленное еще до Первой всемирной войны — более десяти тысяч лет назад. Тогда существовали моря, стояли руины циклопических городов эпохи Древних царств, остатки еще более древних сооружений... Среди них не было следов пришельцев. А космодромы сохранялись бы десятки тысячелетий. Нет, не двести веков нашей цивилизации, а сорок — пятьдесят тысяч лет — вот время, за которое можно поручиться. И если за пятьсот веков ни один космический корабль не приблизился к такой планете, как Эна, значит...
Бесшумно отворилась дверь в глубине кабинета. Полоса неяркого света легла на плиты пола, осветив их причудливый геометрический узор. Стройная тоненькая фигурка, закутанная в длинный белый плащ, появилась в дверном проеме и остановилась, словно в нерешительности. Од вздрогнул: Ия; до боли знакомый контур прекрасной шеи и плеч, бледный овал лица в ореоле золотистых волос.
— Мы здесь, девочка! Войди, — сказал Главный астроном. — Тебя прислал Председатель?
— Да, учитель! Он хочет побеседовать с вами. Экраны волновой связи включат через десять минут. Он обратится к членам Совета... и ко всем энам...
— Иду, Ия... А ты... — Главный астроном повернулся к ассистенту, — ты будешь сегодня дежурить у большого телескопа?
— Не знаю, учитель. Ночью придет ураган...
— Да, — подтвердила Ия. — Ураган уже начался в западной пустыне. Через час будет здесь. Пойдем лучше слушать музыку, Од.
— Я так ждал эту ночь...
— Од рожден фантазером, — усмехнулся Главный астроном. — Он мечтает доказать, будто на Мауне есть жизнь, даже разумная жизнь, Ия. Я не в силах разубедить его. Попробуй ты, дитя мое...
Главный астроном шагнул в светлый прямоугольник двери и исчез.
— Идем, Од, — тихо сказала Ия. — Идем, потому что ты уже ничего не успеешь доказать... Они... Они хотят повторить Великую Жертву... И выбор сделан — это Мауна...
Другого выхода нет...
Главный астроном задумчиво покачал головой:
— Не все члены Совета думают, как мы с вами.
— За Совет я готов поручиться, — голос Председателя был тверд и холоден. — Но молодежь...
— Молодежь! Если бы на Эне была молодежь...
— Я имею в виду таких, как ассистент Од...
— Од родился пятьдесят лет назад.
— Я и в мои девятьсот сорок лет не считаю себя стариком!
— Если бы понятие старости исчерпывалось суммой прожитых лет... — пробормотал Главный астроном. — Обитатели Эны слишком дорого заплатили за свое бессмертие.
— До полного бессмертия еще далеко, — резко возразил Председатель. — Мы лишь продлили жизнь...
— Две-три тысячи лет — это практически бессмертие...
— Те, кто заседает в Круге Жизни и Смерти, так не думают.
— Еще бы! Некоторым из них давно перевалило за две тысячи. Думают ли они? Могут ли вообще думать или уже окаменели заживо?..
— Это говорит Главный астроном Эны? — в голосе Председателя прозвучало удивление. — Дорогой Ит, так, кажется, тебя называли тысячу лет назад, позволь спросить: что с тобой? Наши предки сами выбрали то, что мы зовем бессмертием. Смерть или бессмертие — другого пути не было. Если бы тогда не удалось продлить жизнь немногих, Эна давно была бы мертва. И пески уже засыпали бы руины великой цивилизации.
— Все это не более чем отсрочка, Председатель. Нас осталось слишком мало — «бессмертных»... Добившись «бессмертия» единиц, мы окончательно потеряли бессмертие народа и обречены на исчезновение.
— Ты теряешь ценное чувство объективности, Главный астроном Эны. Рождаемость начала падать задолго до опытов продления жизни... Вспомни...
— Кто не помнит... Три всемирных войны... Лучевое заражение вод, воздуха и почвы. Гибель всего живого... Уцелели лишь немногие растения и горстка энов. Здесь все отравлено... И на Эне, и на ее спутниках. Ия последняя, рожденная на Эне.
— Да. Это правда... Ия была последней. С тех пор минуло... двадцать пять лет.