Тарулас последовал его примеру. Вино в высокогорлом кувшине и впрямь оказалось отменным. Сабазий, издали украдкой наблюдающий за Пилумном, вздохнул горестно, словно застонал — этот римлянин пьёт, будто вол, а свои счета оплачивать забывает.
— Но вскоре я попал, словно кур в ощип, — продолжил рассказ Пилумн. — Денарии мои сплыли, как вешние воды, меня разыскали родственники покойника… Короче, пришлось бежать из Рима. Нанялся я в охрану к одному купцу. Служил у него почти три года. В Никомедии подрался с ночной стражей, ранил двоих — и попал в эргастул. Откупиться было нечем, а купец, дерьмо собачье, даже не попытался вытащить меня из ямы, удрал восвояси. Нацепили на меня ошейник раба, заковали в кандалы и отправили в каменоломню. Бежал, скитался в горах. Притащился в Синопу, весь в струпьях, как дохлятина. Сабазий свёл меня с Макробием. С тех пор он мной покровитель, — невесёлая улыбка промелькнула на квадратном лице бывшего легионера.
— Ростовщик Макробий… — Тарулас задумчиво поглаживал рукоять махайры. — Послушай, Пилумн, мне нужно с ним встретиться.
— Зачем? Я эту горбатую вонючку и сам придушу, — Пилумн с силой сжал широченной ладонью медную чашу и смял её в лепёшку.
— Не стоит спешить. Успеется, — восхищённо покачал головой гопломах, глядя на бесформенный кусок меди. — Макробий, похоже, знает многое. А мёртвые, как тебе известно, глухи и немы…
Тем временем в харчевню зашёл бродячий музыкант-кифаред в поношенной экзомиде. Угостившись вином, он настроил кифару и ударил по струнам. Подгулявшие завсегдатаи раздвинули столы и несколько гетер закружили в буйном вакхическом танце. В открытую дверь «Мелиссы» вливался свежий воздух, и бассары женщин казались парусами судов, попавших в штормовое ненастье.
ГЛАВА 6
Митридат Эвергет от ужина отказался. Он съел немного сушёных фруктов в мёду и запил ключевой водой из священного источника, в которую было добавлено несколько капель дорогого фасосского вина. На завтра был назначен приём римского легата, и царь Понта перед вечером принёс посвятительные жертвы в храме богини Ма. Когда главный жрец Даипп полоснул бронзовым ножом по горлу чёрного козла с белой отметиной на лбу, кровь, ударив ключом, неожиданно обрызгала плащ царя, стоявшего чересчур близко к жертвенному камню. Митридат едва не свалился без чувств. Ему в этот миг почудилось, что поры тела раскрылись, и его кровь просочилась сквозь одежды. До самого ужина он ощущал, как мириады иголок покалывают кожу, постепенно скапливаясь где-то под сердцем.
Когда царя облачали в ночные одежды, он вдруг почувствовал режущую боль в желудке. Испуганный постельничий помог Митридату Эвергету добраться до спального ложа и побежал за лекарем.
Иорам бен Шамах застал владыку Понта в беспамятстве. Царь лежал на полу в разорванных одеждах, изо рта текла мутная пена, лицо исказила гримаса нестерпимой боли.
— Воздуха! Откройте окна! — вскричал иудей. — Помогите! — он попытался поднять Митридата.
Начальник телохранителей Арторикс и постельничий подхватили царя под мышки и уложили на постель. Внимание лекаря привлекли сушёные фрукты в мёду — небольшое блюдо с остатками скромной царской трапезы стояло неподалёку от ложа на невысоком круглом столике. Иудей бросился к фруктам со стремительностью коршуна, понюхал, лизнул подогретый мёд и тут же с омерзением сплюнул.
— Кто?! — обернулся лекарь к постельничему. — Кто готовил?! — показал на фрукты. — Бакхий?
— Н-новый п-повар… — заикаясь от страха, выдавил из себя постельничий.
— Арторикс! Перекрыть все выходы из дворца! Всех под стражу! Паппия немедленно сюда!
Галл всё понял. Словно тисками сжав руку помертвевшего постельничего, он потащил его за собой. Тот не упирался, ковылял заплетающимися ногами, обречённо ссутулившись.
Когда в опочивальню царя вошёл запыхавшийся Паппий, лекарь уже сумел напоить пришедшего в себя Митридата отваром трав, и владыку Понта рвало.
— Цикута… — тихо и коротко ответил иудей на немой вопрос своего ученика.
— Есть надежда?.. — Паппий изменился в лице.
— Боюсь, что нет…
— Почему, учитель? У нас ведь есть противоядие.
— Пена… — Иорам бен Шамах показал на медный таз; его держал перед царём один из телохранителей-галлов. — Там не только цикута. Смесь. Если бы точно знать, что именно… Тот, кто готовил зелье, чересчур сведущ…
Арторикс искал повара, недавно заменившего старого Бакхия. Со стариком случилось несчастье: дня три назад он выпил лишку и угодил в пустой рыбозасолочный чан. Нашли его утром, едва живого и со сломанной ногой.
В поварне нового повара не оказалось. Не добившись толкового ответа от рабынь-кухарок, куда тот мог деваться, разгневанный Арторикс едва не бегом припустил по запутанным переходам царского дворца. За ним шли несколько его верных галлов, обшаривая каждую комнату, каждый закуток.
— Сюда! Арторикс, сюда! — позвал начальника телохранителей один из его подчинённых, выскакивая из тёмной каморки, служившей кладовой.
Там, на куче серой морской соли, лежал новый повар с ножом в груди. Широко открытые глаза отражали свет факелов, и казалось, что он ещё жив. Арторикс тряхнул его за плечо, и окровавленное тело медленно сползло на пол.
— Объявить общую тревогу. Оцепить дворец снаружи, — скомандовал хмурый Арторикс. — Послать гонцов к стратегу Алкиму, наварху Гермайе, гиппарху Асклепиодору. Вызвать сюда Даиппа, главного жреца богини Ма.
Вскоре дворец осветился многочисленными факелами, наполнился звоном оружия и топотом грубых воинских сандалий.
— Обыскать все комнаты! — приказал Арторикс. — Мужчин, кого найдёте, в перистиль. Да, да, всех! — и выругался в ответ на вопрос одного из воинов стражи, робко поинтересовавшегося, как поступать с придворной знатью.
Сам Арторикс с тремя галлами направился на женскую половину дворца. Жирный евнух попытался преградить путь, тонким визгливым голосом предупреждая о неминуемой каре за подобную дерзость, но галл с брезгливой миной на лице отшвырнул его пинком ноги.
— И этого холощёного недомерка в перистиль, — мимоходом бросил своему подчинённому.
Разбуженные необычным в такой поздний час шумом, из комнат выскакивали полураздетые женщины. Одна из них, при виде грозных лиц вооружённых до зубов галлов, упала в обморок; кто-то взвизгнул, некоторые с испугу плакали.
Не обращая внимания на женщин и предоставив обыскивать их комнаты своим галлам, Арторикс постучал в дверь гинекея царицы. Лаодика на стук вышла сразу, будто давно и с нетерпением ждала кого-то. Арторикс про себя подивился — царица ещё не облачилась в ночные одежды, хотя обычно ложилась спать рано.
— Арторикс? — смятение и, как почему-то показалось галлу, страх звучали в её голосе.
Царица была бледна и не очень твёрдо держалась на ногах.
— Как ты посмел! Сюда… Прочь! Немедленно!
— Прости мою вынужденную дерзость, царица, — поклонился галл. — Меня привёл долг, — он твёрдо посмотрел прямо в лихорадочно блестевшие глаза Лаодики. — Покушение на жизнь твоего мужа, великого и мудрого владыки Понта.
— Покушение? О, боги… — Лаодика, теряя силы, прислонилась к стене. — Как… когда?
— Его пытались отравить. Царский повар убит. Недавно. Мы ищем убийцу.
— Царь… жив? — шёпотом спросила царица.
— Да… — поколебавшись мгновение, ответил Арторикс — пока они искали повара, всё могло случится.
— Ты думаешь найти убийцу здесь, в моём гинекее? — к царице постепенно возвращалось самообладание.
— Я должен обыскать весь дворец, — упрямо боднул головой галл.
— Кроме моей опочивальни, — Лаодика надменно посмотрела на начальника телохранителей. — В ней нет посторонних.
— Но… — попытался возразить галл.
— Ты забываешься, Арторикс, — царица повысила голос. — Слуга господину приказывать не волен. Проводите его, — повернула она голову к евнухам, сбежавшимся на шум и вооружившимся всем, что попалось под руку, вплоть до щипцов для углей.
Галл, стиснув до скрежета зубы, круто повернулся и, не поклонившись, как того требовал дворцовый этикет, поспешил покинуть гинекей царицы. Только в одном из переходов он дал волю гневу. Завидев в полумраке человека, пытавшегося укрыться в нише, он схватил его за руку и с такой силой рванул на себя, что тот упал.
— Ай! — вскрикнул от боли поверженный. — П-почему? За что?
Арторикс только теперь узнал царского конюшего. Из-за приоткрытой двери одной из комнат выглядывала испуганная девица, чья-то служанка.
— Блудливый пёс! Взять! — зарычал взбешённый галл.
— Куда, зачем?! — возопил конюший.
— Иди, иди… — подтолкнул его кто-то из воинов. — Не то я тебя пощекочу вот этим… — он кольнул конюшего остриём меча под ребро…
Около полуночи царю стало легче. Он лежал, стараясь не шевелиться. Малейшее движение вызывало нестерпимую боль во всём теле.
Возле его ложа, кроме лекаря-иудея и Паппия, собрались старые друзья и соратники: Асклепиодор, Алким, Гермайя, жрец Даипп и Моаферн, родственник Дорилая Тактика, недавно назначенный царём начальником следствия. Он был ещё совсем молод, и покушение на владыку Понта потрясло его до глубины души.
— Иорам… — царь нашёл глазами лекаря. — Сколько…
«Мне осталось жить», — понял недосказанное Иорам бен Шамах и в отчаянии склонил голову.
— Говори… правду… — гримаса боли исказила восково-бледное лицо царя. — Не нужно… — остановил Паппия — тот хотел напоить его успокаивающим отваром трав.
— Всё в воле богов… — попытался уклониться от ответа лекарь; но, встретив жёсткий, требовательный взгляд царя, со стоном молвил: — Недолго. Противоядия нет.
— Спасибо. Ты никогда не кривил душой… — Митридат Эвергет перевёл взгляд на Даиппа, искоса, с неодобрением, следившего за хлопотами Иорама бен Шамаха.
Главный жрец храма богини Ма недолюбливал лекаря-иудея. Сикофанты не раз доносили ему про тайные сборища в доме Иорама бен Шамаха. Но проникнуть внутрь они не могли. Даипп подозревал иудея в идолопоклонстве. В Понте к различным верованиям относились терпимо, но не настолько, чтобы позволить нанести ущерб храмовой казне, куда шли щедрые дары и пожертвования почитателей богини Ма. Только высокий пост иудея и дружеское расположение к нему царя сдерживали Даиппа от жестоких мер к участникам ночных сборищ и самому Иораму бен Шамаху.
— Даипп… — прошептал царь. — Позови Лаодику… И моего логографа… Завещание… — мутная волна дурноты подступила к горлу, и он, крепко стиснув зубы, закрыл глаза…
Едва Арторикс вышел из гинекея, царица поторопилась захлопнуть дверь и закрыть её на засов. В опочивальне было темно; только факелы стражи, окружившей дворец, бросали сквозь окна неверные колеблющиеся пятна оранжево-красного цвета на пушистые белые ковры из шерсти горных козлов. Лаодика долго стояла в полной неподвижности, прислонившись спиной к двери, а затем упала на пол и забилась в беззвучных рыданиях.
Чья-то тёмная фигура выскользнула из смежной комнаты и на цыпочках двинулась к выходу из опочивальни. Свет факелов на мгновение высветил лицо Клеона и серебристую полоску короткого клинка в его руке. Он подошёл к двери, приложил к ней ухо, прислушался. Затем, облегчённо вздохнув, вложил меч в ножны и склонился над царицей.
— Всё обошлось, моя несравненная… — прошептал он дрожащим голосом. — Успокойся. Ты теперь единственная владычица Понта. Больше никто не осмелится тебе перечить. Любое твоё желание станет для всех законом.
— Митридат… Муж мой… — тело Лаодики сотрясала крупная дрожь. — Мой повелитель… умирает… Ты! — она вдруг изогнулась как дикая кошка и впилась ногтями в шею Клеона. — Ты убил его! Будь проклят тот день, когда я тебя встретила!
Клеон в испуге отскочил, а затем упал на колени и зажал ладонью рот царицы. Полузадушенная Лаодика кусалась, царапалась, но, наконец, силы оставили её и она потеряла сознание.
Очнулась царица не скоро. Перепуганный до полуобморочного состояния Клеон брызгал ей в лицо холодной водой из кувшина и что-то жалобно лопотал. Лаодика молча отстранила его и встала. Слегка пошатываясь, она подошла к окну. Вокруг дворца полыхал целый лес факелов — подоспели поднятые по тревоге гоплиты личной хилии царя Понта.
— Одеваться… — тихо проронила она.
— Позвать… служанку?
— Не нужно. Я сама. До моего приходи сиди здесь. Не открывай никому. Я прикажу поставить охрану у двери. Когда ты сюда входил, тебя видел кто-нибудь?
— Главный евнух. Он меня узнал.
— Я о нём позабочусь… — хищно сверкнула белками глаз царица. — Одеваться, — она повернулась к Клеону и неожиданно с силой, наотмашь, ударила его по лицу. — Это, чтобы ты впредь всегда знал своё место…
А в это время Тарулас-Рутилий и Пилумн подходили к дому ростовщика Макробия. Отставной легионер был в хорошем подпитии и болтал без умолку, как старая сорока. Правда, шёпотом — осторожный гопломах всякий раз, как только Пилумн повышал голос, цыкал на него.
Возле входа в дом они разделились: Тарулас спрятался за колонной портика, а Пилумн, вместо того, чтобы воспользоваться молоточком, подвешенным на цепи, грохнул три раза в дубовые доски двери своим железным кулачищем.
— Кто это там, в такой поздний час? — проскрипел через некоторое время голос за дверью.
— Открывай, старый пень! Это я.
— Да уж кто ещё… Хех, хех, — прокашлялся страж дома Макробия. — Хозяин спит. Приходи утром.
— Тебе говорят — открывай! — Пилумн пнул дверь ногой. — Дело срочное.
— Ладно, погодь чуток. Хех, хех…
Звякнули засовы, и на пороге появился сморщенный, как сушёный гриб, старичок.
— Ты не один? — встревожился он, заметив Таруласа.
— Не видишь, что ли… Посторонись, красавчик, — заржал Пилумн, одной рукой схватил старика за пояс, без видимых усилий поднял и переступил через порог.
— Оставь меня, богопротивный! — запищал старичок, дёргая ногами.
— Запри дверь и веди к хозяину, — смилостивился Пилумн, опуская его на землю.
Что-то обиженно бормоча под нос, старичок, освещая путь жировым светильником, засеменил впереди полуночных гостей.
Ложиться спать Макробий и не думал. Все его мысли были во дворце. Чтобы хоть как-то успокоиться, он принялся за подсчёт своих барышей от недавно проданной пшеницы, доставленной в Понт грузовыми судами из Ольвии.
Когда к нему ввалился Пилумн, ростовщик едва не упал в обморок: с перепугу ему почудился царский палач.
— Иди спать, мухомор, — смеясь, Пилумн дал пинка под зад старичку-сторожу, путающемуся под ногами. — Я тебя отпускаю. Здорово, Макробий!
— Т-ты… З-зачем?.. — заикаясь, проблеял ростовщик, понемногу приходя в себя.
— О, вино! — отставной легионер заметил на столе почти полный кратер, схватил его и жадно прильнул к краю. — Уф-ф… — сказал он, когда сосуд показал дно. — Живут же люди… Эй! Ты ещё здесь? — Пилумн обернулся к старичку — из-за приоткрытой двери тот знаками пытался что-то объяснить своему хозяину. — На! — ткнул ему в руки пустой кратер. — Наполни под завязку. Самым лучшим вином. И смотри, без обману! Иди, иди, это приказ хозяина. Видишь, он кивает.
— Как посмел! — наконец прорвало Макробия. — Грубая, неотёсанная скотина!
— А вот это ты зря… — добродушно заметил Пилумн; к нему после дармовой выпивки вернулось хорошее настроение. — Я к тебе гостя привёл.
— Поди вон… — уже сдержанней проговорил Макробий, только теперь заметив за широченной спиной Пилумна худощавую фигуру незнакомца.
— Почему ты хотел моей смерти, Макробий? — спросил Тарулас, отстраняя Пилумна.
— Ты… ты кто? — побледневший ростовщик встал.
— Это тот человек, за жизнь которого ты мне сегодня пообещал два золотых ауреуса. Всего-то! — негодующий Пилумн выругался.