«Склянский, – писал Троцкий, – председательствовал в мое отсутствие в Реввоенсовете, руководил всей текущей работой комиссариата, то есть главным образом обслуживанием фронтов, наконец, представлял военное ведомство в Совете обороны, заседавшем под председательством Ленина… Он был всегда точен, неутомим, бдителен, всегда в курсе дела. Большинство приказов по военному ведомству исходило за подписью Склянского… Можно было позвонить в два часа ночи и в три, Склянский оказывался в комиссариате за письменным столом».
Сталин, ясное дело, ненавидел Склянского, который требовал от него полного подчинения приказам РВС. Теперь Склянского перебросили в трест «Моссукно». Летом 1925 года Склянский перед поездкой в Соединенные Штаты, где намеревался закупить новые станки для суконной промышленности, зашел к Троцкому. Они ностальгически вспоминали прошлое, и Склянский вдруг спросил своего недавнего начальника:
– Скажите мне, что такое Сталин?
Склянский сам прекрасно знал Сталина, но хотел услышать от Троцкого определение личности и объяснение его успехов. Бывший председатель Реввоенсовета высокомерно произнес:
– Сталин – это наиболее выдающаяся посредственность нашей партии.
Склянский понимающе кивнул. Они оба сильно ошиблись в Иосифе Виссарионовиче.
В Соединенных Штатах Склянский утонул в озере. Его смерть показалась более чем странной. В некрологе Троцкий назвал Склянского «превосходной человеческой машиной, работавшей без отказа и перебоев». Вместо Склянского первым заместителем наркомвоенмора и председателя РВС назначили Михаила Фрунзе, как сказал на партийном съезде Зиновьев, в помощь товарищу Троцкому, а в реальности ему уже приготовили смену. Командующим Московским военным округом вместо преданного Троцкому И.И. Муралова назначили его личного врага-Ворошилова. Климента Ефремовича ввели и в Реввоенсовет республики.
Из армии забрали многих видных политработников-сторонников Троцкого. Их разбросали по всей стране. Антонова-Овсеенко на посту начальника политуправления сменил Андрей Сергеевич Бубнов, который до этого заведовал отделом агитации и пропаганды ЦК партии. Первым делом Бубнов приказал исключить из программы политзанятий беседу с красноармейцами на тему «Вождь Красной армии тов. Троцкий».
Председатель Центральной контрольной комиссии, то есть глава партийной инквизиции, Валериан Владимирович Куйбышев откровенно сказал Троцкому: «Мы считаем необходимым вести против вас борьбу, но не можем вас объявить врагом; вот почему мы вынуждены прибегать к таким методам».
Пока Троцкий лежал с температурой и молчал, страну мобилизовали на борьбу с троцкизмом. Он вернулся в Москву только во второй половине апреля 1924 года, когда Ленина уже похоронили, а его, по существу, лишили власти. Но, может быть, это жестоко – укорять Троцкого за бездействие, если он был так болен, что не мог подняться с постели? Чем же он был болен? Его преследовала какая-то таинственная инфекция – у него постоянно держалась высокая температура. Поразительно, что лучшие врачи того времени так и не смогли поставить правильный диагноз.
Весной 1926 года политбюро позволило Троцкому отправиться в Берлин – он надеялся с помощью немецких врачей избавиться от преследовавшей его температуры. Немецкие врачи постановили удалить миндалины. Операция делалась без наркоза. Троцкому собирались связать руки, как это было принято тогда, но он вынес операцию стоически. Через некоторое время температура опять повысилась и никак не желала спадать.
По мнению врача и писателя Виктора Тополянского, вождь и организатор Красной армии страдал неврозом. Преследовавшая Троцкого лихорадка – психосоматический феномен, встречающийся у впечатлительных и сверхэмоциональных людей. Таким Лев Давидович и был. Известно, что он иногда даже терял сознание, падал в обморок.
Пока Троцкий был занят полностью поглощавшим его делом, пока он готовил вооруженное восстание в Петрограде или сдерживал напор Белой армии, он не болел. Ни о каких неврозах не могло быть и речи. А когда война закончилась – в его жизни образовалась пустота. И он стал болеть… Это предположение подкрепляется словами Георгия Валентиновича Плеханова, писавшего о Троцком: «Он обладает взрывным характером и при успехе может сделать очень многое в короткое время, но при неудаче легко впадает в апатию и даже растерянность».
Но врачам, которые его лечили, считает Виктор Тополянский, это и не приходило в голову. Они боялись пропустить какую-то ужасную, неизвестную им инфекцию и тем самым усиливали в Троцком болезненные ощущения. Но, возможно, врачи, лечившие Троцкого, не так уж плохо понимали особенности его психического склада. Об этом свидетельствует документ, недавно извлеченный из секретного архива.
Еще в мае 1921 года нарком здравоохранения Николай Алексеевич Семашко писал Ленину:
«Здоровье тов. Троцкого опять ухудшилось. Я назначил консилиум из указанных здесь докторов и профессоров. Как видно, две причины обострения болезни: 1) переутомление и 2) несоблюдение диеты вследствие отсутствия продуктов. Между тем ему необходима строгая продовольственная диета (куры, сливочное масло, белая мука).
Я очень прошу строжайше выдавать тов. Троцкому продукты, как это предписано врачами, и в точности выполнять постановление ЦК по этому поводу».
Еще 23 апреля политбюро постановило: «Предписать тов. Троцкому выехать для лечения на дачу, сообразуясь при выборе места и срока с предписанием врачей. Наблюдение за выполнением тов. Троцким постановления возложить на тов. Дзержинского».
Консилиум, состоявший из самых известных врачей того времени – Дмитрия Дмитриевича Плетнева, Федора Александровича Гетье и Лазаря Соломоновича Минора, пришел к такому выводу:
«У Л.Д. Троцкого – хронический колит. Возможно, здесь есть неправильность морфологии толстых кишок. Необходим рентгеновский снимок для решения вопроса.
Обмороки – сосудисто-спастические рефлекторно со стороны кишок, быть могут и самостоятельно, т. е. спазм сосудов психического происхождения (переутомление). Необходима поездка во вторую половину лета на Кавказ (Кисловодск – Ессентуки)».
Однако Троцкий проиграл Сталину не потому, что ему мешала слабая психика, а потому что он фактически и пальцем не пошевелил для того, чтобы сохранить свое место в партийном руководстве. У Троцкого была масса достоинств: искрометный блеск ума, неисчерпаемый запас энергии, страстное красноречие и мужество, храбрость, решительность и способность брать на себя ответственность.
Но это лишь часть портрета – Троцкий был еще и самоуверенным, безапелляционным, колючим и нетерпимым. Он не мог рассчитывать на любовь партийного аппарата, который ненавидел ярких людей.
А Сталин был своим для партийных секретарей, которые не только определяли настроения масс, но и прямо руководили отбором делегатов на съезды. Сталин был гением тактики аппаратной борьбы. В конце декабря 1926 года Сталин в письме Молотову заметил: «Наши оппозиционеры – дурачье. Черт толкнул их полезть сечься – ну и высекли». Сталин был прав. В аппаратной борьбе за власть Троцкий не годился Сталину и в подметки.
На XIII съезде партии, летом 1924 года, на первом после смерти Ленина, Троцкого встречают бурными аплодисментами, хотя весь год его уничтожали как лидера оппозиции и его портреты стали исчезать из служебных кабинетов.
В конце 1924 года в Кисловодске он написал большой очерк «Уроки Октября», который наносил удар по революционной репутации лидеров партии – и Сталина, и Зиновьева, и Каменева, поскольку их роль в октябрьских событиях выглядела весьма незначительной. Поэтому Зиновьеву и Каменеву не терпелось вывести Троцкого из политбюро. Но осторожный и неторопливый Сталин счел необходимым для начала убрать Троцкого из вооруженных сил. 26 января 1925 года президиум ЦИК освободил Троцкого от должности наркомвоенмора и председателя Реввоенсовета.
Как же тогда в армии относились к Троцкому?
Через четырнадцать лет, в феврале 1937 года, на пленуме ЦК, когда речь зашла о военном заговоре в армии, нарком обороны Климент Ворошилов говорил: «Троцкому к 1923 году удалось – об этом нужно прямо сказать – с помощью своей агентуры добиться немалых успехов в Красной армии. В 1923–1924 годах троцкисты имели за собой, как вы помните, а об этом помнить следует, почти весь Московский гарнизон. Военная академия почти целиком, школа ВЦИК, артиллерийская школа, а также большинство других частей гарнизона Москвы были тогда за Троцкого…»
Когда летом 1926 года хоронили Дзержинского, Троцкий еще стоял на трибуне. Вид у него был весьма печальный.
Освобожденный от должности наркомвоенмора Троцкий изъявил желание поработать в промышленности. Его назначили членом президиума Высшего совета народного хозяйства. Отраслевых наркоматов тогда не было, и ВСНХ занимался всей промышленностью. Троцкий возглавил Главконцесском и Научно-техническое управление. Он также возглавлял комиссию по строительству Днепрогэса и много сделал для того, чтобы гидроэлектростанция быстрее вошла в строй. Сталин выступал против и в апреле 1926 года укорял Троцкого за то, что он потратил так много средств на Днепрогэс. Когда Троцкого отстранили от всего, Сталин переменил свой взгляд и стал считать строительство ГЭС важнейшей задачей.
В октябре 1926 года Троцкий перестал быть членом политбюро. Это послужило сигналом к тому, что вся партийная машина обрушилась на него всей своей силой. В этой борьбе не гнушались ничем. Пораженный происходящим Антонов-Овсеенко писал о «безыдейных нападках на Троцкого, на того, кто в глазах самых широких масс является вождем, организатором и вдохновителем победы революции».
Но Троцкий сталинским «соколам» оказался не по зубам. В июне 1927 года Троцкого вызвали на заседание Центральной контрольной комиссии и обвинили в нарушении партийной дисциплины. Прочитав стенограмму, Сталин, который в те дни отдыхал, был возмущен и писал Молотову: «Получается впечатление сплошного конфуза для ЦКК». Допрашивал и обвинял Троцкий, члены комиссии ничего не могли противопоставить его аргументам. Однако судьба
Троцкого решалась не в открытой дискуссии, а в тиши секретарских кабинетов.
Выступления Троцкого на митингах и собраниях оппозиции срывались. Даже на пленуме ЦК его пытались стащить с трибуны, товарищи по партии бросали в него книгами, стаканами. Удивительно, что митинги и собрания оппозиции еще проходили – люди не понимали, что происходит. В основном в них принимали участие учащаяся молодежь, студенты, которые жаждали полнокровной политической жизни, борьбы различных мнений, которым Троцкий импонировал своей критикой партийной бюрократии.
Но даже со стороны было видно, что оппозиция терпит крах. Американский профессор Сэмюэль Харпер, который много лет (до и после Октябрьской революции) жил в России, писал:
«Оппозиция не пользовалась широкой поддержкой. Тот факт, что деятели оппозиции были евреями, имело для них весьма большое отрицательное значение, поскольку антисемитизм наблюдался в России даже в рядах коммунистов. Среди оппозиционеров находились лучшие ораторы, старая гвардия революции, однако более молодые и более “русские” коммунисты были по горло сыты героями революции и их ораторским искусством».
Сталин спешил избавиться от людей, которые постоянно говорили: «Когда я беседовал с Лениным» или «Ленин сделал бы это по-другому». Но долго не знал, как поступить с Троцким. О том, чтобы арестовать его, не могло быть и речи. Страна еще не была готова признать ближайшего ленинского соратника врагом.
В начале июня 1927 года Сталину пришла в голову мысль: а не отправить ли бывшего наркоминдела Троцкого, который еще оставался членом ЦК, послом в Японию – подальше от Москвы? Он даже предложил это в письме Молотову. Но сам понял, что Троцкий не примет такого назначения.
Осенью 1927 года на партийных конференциях показывали документальный фильм, снятый к десятилетию революции. На экране постоянно возникал Троцкий: в октябрьские дни, в Брест-Литовске, на фронте, – и зал в темноте взрывался аплодисментами. Его героический ореол еще не исчез.
Лидеры оппозиции во главе с Троцким отправили в ЦК «Проект платформы большевиков-ленинцев (оппозиции) к XV съезду ВКП(б) («Кризис партии и пути его преодоления»)». Политбюро запретило распространение этого документа, но его решили тайно напечатать. Свои услуги оппозиции предложил некий человек, который активно взялся за дело. Но в типографию нагрянули агенты ОГПУ и всех задержали. Добровольный помощник оппозиции оказался «бывшим офицером-врангелевцем». Оппозицию тут же обвинили в сотрудничестве с контрреволюционными организациями и в подготовке военного переворота в стране. На основании этого обвинения Троцкого вывели и из ЦК. Потом выяснилось, что «врангелевский офицер» оказался секретным сотрудником Объединенного государственного политического управления при СНК СССР (ОГПУ).
К концу 1927 года оппозиция была разгромлена. Всех видных оппозиционеров (в общей сложности почти полтораста человек) выслали из Москвы в отдаленные города страны под надзор представителей ОГПУ. Троцкий на пленуме ЦК едко откликнулся на слова Сталина насчет того, что надо вымести оппозицию из партии: «Как заходит речь о метле, вы в своей тарелке. Бляху вам и метлу – вот и вся ваша платформа полностью».
7 ноября 1927 года состоялось последнее публичное выступление оппозиции.
Один из будущих создателей советской ракетно-космической техники академик Борис Евсеевич Черток, вто время школьник, стал свидетелем последней попытки открытого выступления сторонников Троцкого на Моховой: «На доме ЦИК, где находилась приемная Калинина, был вывешен портрет Троцкого. С балкона четвертого этажа выступил Зиновьев. Неожиданно на балконе появились военные и начали длинными шестами срывать портрет Троцкого. Народ внизу неистовствовал. Нельзя было разобрать, кого здесь больше – сторонников или противников Троцкого. Из ворот МГУ с пением «Интернационала» вышла колонна университетских троцкистов. На улице началась потасовка, в которой трудно было разобрать, кто за кого».
В разгоне оппозиции участвовал оперативный состав ОГПУ и специально подобранные группы партработников и рабочих – им разъяснили, что троцкисты намерены захватить власть в стране. Один из участников этой акции записал в своем дневнике: «Был на параде. Но до парада участвовал в разгоне троцкистов. Они ночью захватили МВТУ. Собрали там всех отщепенцев. Хотели пойти на Красную площадь своей колонной, с контрреволюционными лозунгами, дезорганизовать парад и поднять мятеж против ЦК и СНК. Но мы встретили их у Елоховского собора. Произошла стычка. Троцкистов рассеяли».
Б.Е. Черток пишет, что на следующий день в его классе вчерашние события стали главной темой обсуждения: «Во время большой перемены с криком “Бей троцкистов!” мы ворвались в соседний седьмой класс “Б”. Там были готовы к обороне. На доске был начертан лозунг “Огонь по кулаку, нэпману и бюрократу!”. После легкой потасовки мы договорились проводить дискуссии более цивилизованным образом».
В окружении Сталина договорились об обратном. Через десять дней у себя дома застрелился Адольф Иоффе, старый товарищ Троцкого, бывший член ЦК, лишенный работы и безнадежно больной. Он оставил предсмертное письмо, адресованное Троцкому. Иоффе писал Троцкому не только о дружбе, которая их связывала не одно десятилетие:
«Я всегда считал, что Вам недостает ленинской непреклонности, неуступчивости, его готовности остаться хоть одному на признаваемом им правильным пути в предвидении будущего большинства, будущего признания всеми правильности этого пути.
Вы политически всегда были правы начиная с 1905 года, и я неоднократно Вам заявлял, что собственными ушами слышал, как Ленин признавал, что и в 1905 году не он, а Вы были правы. Перед смертью не лгут, и я еще раз повторяю это теперь… Но вы часто отказывались от собственной правоты в угоду переоцениваемым Вами соглашению, компромиссу. Это ошибка…
Вы правы, но залог победы Вашей правоты – именно в максимальной неуступчивости, в строжайшей прямолинейности, в полном отсутствии всяческих компромиссов, точно так же, как всегда, в этом именно был секрет побед Ильича.
Это я много раз хотел сказать Вам, но решился только теперь, на прощанье».
Похороны Иоффе устроили с музыкой и почетным караулом, но в рабочее время, чтобы пришло поменьше людей. На траурном митинге на Новодевичьем кладбище выступал Троцкий. Это было его последнее выступление перед ссылкой.