– Как почистил?
– Холодная вода хорошо смывает полевых паразитов. А которые не боятся воды, выжигаются огнем. И часть наговоров и «пожеланий» отлетает.
– Так можно лечиться у знахарок?
– Это все знают.
– Может, лучше ходить по углям, как при некоторых обрядах.
– К этому нужно специально готовиться. Иначе обожжешься.
03.01.99
Под порожком хижины Шамана я сделал небольшую похожую на нору наклонную дырку, выходящую под крыльцо. По утрам закладывал ее длинным камнем, названным Затычкой, перед сном открывал. На всякий случай. Слишком многие отравились во сне угарным газом. Если печка ночью начнет чадить, большую часть угарного газа, который тяжелее воздуха, должно вытянуть. Правда, на полу ночью холодновато.
Шаман посмеивался и без меня дырку не открывал. Но мне так спалось спокойнее. Собравшись вздремнуть, я подкинул в печку дров и вытащил Затычку. Уже засыпал под мирное потрескивание дров, когда висящий в специальной нише на стене Бубен вдруг низко загудел. Я сел и уставился на Бубен. Гудение было отчетливым и ровным. Казалось: Бубен о чем-то предупреждал. Что-то я неправильно делаю? Или что-то с Шаманом? Не придет к утру, пойду искать.
Тревожно, не спится. Прибрался, написал план статьи, читал. Бубен продолжал гудеть. Стал читать свои доморощенные мантры. Тексты не важны, важен смысл и настрой. Бубен как бы прислушивался, стихал. Но едва я прекращал произнесение мантр, гудение возобновлялось. Вскоре я привык и занялся своими делами.
В сумерках пришел, наконец, Шаман. Не раздеваясь и не задавая вопросов, он подошел к Бубну, снял его со стены. Гудение прекратилось. Минут пятнадцать Шаман постукивал пальцами по Бубну, извлекая звуки, похожие на гудение. Внимательно прислушивался. Затем повесил Бубен на место. Бубен молчал.
– Что это было?
– Дух Огня передал сообщение.
– А не Дух Воды?
– Не ерничай. Не у всех Духов есть чувство юмора.
– Да я не хотел никого обидеть.
– Это не обида, скорее выражение отношения.
– К чему? Какого?
– Что ты делал перед этим?
– О, о-очень важное дело – лег спать.
– Вынул Затычку?
– Да.
– Это и насмешка, и большая честь для тебя.
– Насмешка над боязнью угореть?
– Да.
– А в чем же честь?
– С тобой начинают общаться.
– Что мне теперь делать?
– Как и со Льдом. Веди себя как обычно. Но будь теперь корректнее и предупредительнее с Огнем. И в мыслях тоже.
Крабители
Ловить крабов – «крабить». Неизвестно, кто придумал этот глагол. Похоже сами краболовы. Не специально, в работе. И не промысловиками с сейнеров, добывающих краба тоннами, а именно береговые одиночки.
Труд их довольно тяжел. Крабители сами изготавливают и чинят краболовки, на весельных резиновых лодках проверяют их, извлекают краба, меняют наживку. Наживку (рыбу) еще наловить нужно. Варят краба (дрова, костер, котел), чистят, крабовое мясо закатывают в банки. Потом несут в рюкзаках (от 30 до 60 кг) уже полные банки в город, сдавать перекупщикам. Десять или тридцать километров. В городе рюкзаки грузятся продуктами, банками, крышками, снастями, одеждой, инструментами, свечами, мелочевкой – и пешком назад. Любая одежда быстро превращается в просоленную, пропотевшую и закопченную робу. Крепкая, желательно с толстой рифленой подошвой обувь – в «гады».
Солнце, море, ветер, сажа и хижины делают лица «черными». К такой небритой, обросшей роже слово «крабитель», фоносемантически близкое к слову «грабитель», прикипает родней родного. Близость семантики обусловливает и то, что ни у кого из одиночек нет лицензий, и они даже слышать о них не хотят. Самим крабителям название нравится, и иногда они «пишутся» (рисуются, строят поведение и образ) под него. Так имя влияет на человека, а название – на группу.
У любого крабителя всегда с собой необходимый на побережье довольно большой нож, у некоторых – обрез или еще что-нибудь на случай встречи с медведем. К проходящим людям относятся дружелюбно-настороженно, но одиноким молодым женщинам ходить там не стоит.
Один из «летних» краболовов ставит под скалой навес и железную койку с панцирной сеткой. Она привезена на лодке с заброшенной военной базы. Таких коек уже давно не выпускают. Когда соседи уходят в город, он добирается иногда до ближайшей хижины и топит печку. Чтобы поспать ночь-другую в тепле. Но сам хижину не строит. С холодами этот крабитель уходит в город, и железная койка ржавеет рядом с торчащими жердями для навеса.
Подойдя ближе к его опустевшей стоянке, читаю на огромном валуне написанный углем стих:
Представил себе, как он это пишет, одурев от одиночества, и повеяло неприкрытой тоской. Он действительно считает свою одинокую жизнь под открытым небом бурной и веселой? Или бурной и веселой она бывает при возвращении в город?
Краболунг – авторитетный крабитель, внешностью и манерами напоминающий кинематографический образ матерого скандинава. Не современного, а средневекового варяжского разбойника. Крабитель все же, а не изнеженный европеец.
Кличка настолько необычна, что я ею заинтересовался. Когда Краболунг только появился, его окрестили Лунатиком из-за привычки смотреть иногда ночами на Луну. Но резкие черты лица, манеры, движения, удачливость и лихость настолько не соответствовали образу лунатика, что уже к концу сезона родилось слово Краболунг. Как обычно, никто не знает, откуда оно взялось. Просто все его так стали называть. Еще говорят, что вначале Краболунг на скандинава не очень походил. Но по всему – кличка ему понравилась, и со временем образ стал соответствовать. Не специально, жизнь так выстроилась. А говорят, что слова не магичны.
Лед у берега. Весна
© Фото С. Гореликовой
– Не ограничив рынок, невозможно ограничить выбросы в атмосферу. Этим Запад погубит все живое.
– То есть человечеству нужна для выживания другая система?
Шаман не ответил на риторический вопрос и занялся печкой.
– Но, может, люди сумеют договориться об ограничении производств?
– Может. Но это будет уже не рыночная и не демократия.
07.11.98
Иногда Шаман пользуется необычными предметами. Например, деревянным прямоугольным блюдом, иглой из бивня мамонта, луком из китового уса или наконечниками стрел из обсидиана. Однажды он при мне изготовил, точно обкалывая кусок льда, ледяной нож и заколол им же сделанную из снега, земли и веток тварь (зверя с рыбьим хвостом). Шаман утверждал, что такая полевая тварь привязалась к нему на полосе отлива, и он хочет наказать и отогнать ее, но не убить. Тогда еще я скептически относился к его разговорам о полевых животных, но мой скептицизм поубавился уже через несколько часов, когда мы вновь подошли к чучелу. Стояла морозная безветренная погода. Пока нас не было, чучело изогнулось, а ледяной нож наполовину вылез из него. Шаман вынул ледяной нож и разбил его, затем тщательно разрушил чучело.
На мои расспросы он ответил, что берет иногда предметы на стоянках древних людей и там же узнает способы деятельности. Он знает тысячи таких стоянок и является мастером множества древних ремесел. Археолог повесился бы рядом с ним.
– Как можно найти эти стоянки?
– Они везде, где есть вода, охотничьи угодья или пастбища. Где еще, по-твоему, должны были жить люди тысячи лет? Со временем ты просто чувствуешь их.
– Есть материальные признаки?
– В пригодных для жилья пещерах, гротах на берегах жили обязательно. Бугры с провалом и торчащими костями кита бывают на месте землянок.
– Насколько они древние?
– Две-три с половиной тысячи лет.
– А древнее?
– После оледенения люди старались селиться в местах, защищенных от зимнего северо-западного ветра, на берегах нерестовых рек или у переправ оленей, на побережьях, повыше, где не доставали бы половодье или шторм. Это речные или морские террасы.
– Столько признаков. Наверное, таких мест немного?
– Не часто встречаются. Но если встретишь место с такой совокупностью признаков, древние там жили наверняка.
– Как давно?
– Пять-семь тысяч лет.
– А еще древнее?
– Люди здесь жили, в понятии человека, всегда. То есть сколько есть люди, столько они здесь и жили.
– Почему же сегодня это под вопросом?
– Раньше не нужны были уголь, нефть или другие энергоносители. Сегодня люди тратят на это большую часть заработка и мерзнут.
– Что же делать?
– Эта цивилизация ошибочна в том, что везде стремится создать одинаковые условия. Такой способ проигрышен, так как требует постоянного притока энергии. Скоро варвары будут изучать способы жить в тех условиях, которые есть.
– Кто это – варвары?
– Варвары – люди со столь низким уровнем культуры, что без своих приспособлений они не проживут в тундре и суток.
– Это главный признак варварства?
– Главный признак варварства – стараться не думать о важнейших делах и не готовиться к ним.
– О чем, например, не думать?
– О смерти, например.
(Тогда, в 1998-м, я поспешил уйти в разговоре от этой темы. И осознал это только при обработке записей.)
– А развитые цивилизации здесь были?
– Да.
– Почему же нет следов?
– Они на дне моря и на некоторых северных островах. Скоро найдут.
– Что за следы?
– Сейчас на больших глубинах могли сохраниться только остатки огромных сооружений. Например, аэродромов, туннелей, каналов. Рядом найдут и остальное.
– Как скоро?
– Еще при жизни твоего поколения.
07.01.99
С точки зрения Шамана эвелны являются более культурными людьми, чем мы. Я попытался получить более подробные пояснения.
– Наша цивилизация прошла те же стадии, что и эвелны, только раньше, однако. Почему считаешь их цивилизацию лучше?
– (Шаман улыбнулся моей стилизации под речь эвелнов.) Они развивались в более трудных условиях, сильнее общинная мотивация.
– Русские тоже дольше других жили общинами. Какое в этом преимущество?
– У русских тоже общинное настроение было сильнее, чем у западных. Сейчас они проходят критическую точку поворота, однако. (Шаман опять улыбнулся.)
– Что за поворот?
– На свободу личности.
– Так это прогрессивно.
– До определенных пределов. Пока, однако, индивид считается с интересами вида.
07.01.99
Логика Шамана показалась мне убийственно точной. Сказать нечего. Еще хуже то, что Шаману было настолько легко ответить мне, что его больше занимало в диалоге слово «однако», чем содержание. Взяв поролоновый коврик, я отправился на скамейку Шамана, попытаться увидеть волны льда. Прилив вспучил многометровые льдины, и через образовавшуюся трещину на лед вылезла толстая нерпа. Полчаса я наблюдал за самодовольным животным, которое не знает ничего про интересы своего вида, но каким-то образом их поддерживает. Мысль о слабом месте в рассуждениях Шамана пришла вместе с холодом, окончательно пробравшимся под куртку.
– Человек – не только биологический индивид.
– Когда «совсем свободная личность» перестает жить для общества, общество разрушается.
– Как это проявляется?