— Потому повернулся ко мне спиной? — осторожно спросил Мир, все так же не глядя Рэми в глаза.
— Да!
— Боги! — прошептал Миранис. — Боги…
Не в силах сидеть, он вскочил, прошелся вдоль кровати, вернулся, взял со столика возле кровати чашу, подал ее Рэми и приказал:
— Пей, — и тотчас хрипло добавил. — Не отравлено. Рэми, боги, я знаю, как это глупо, знаю, что ты мне не веришь, но просто поверь, хоть на миг… я… Тебе станет легче, пей. Ты слишком много сил потратил на все это.
— Рэми, пей, — прервал его Лерин. — Не веришь Миранису, поверь нам. Пока мы не убедимся, что ты в безопасности, мы тебя не оставим с принцем. Пей, тебя столько раз в последние дни исцеляли магией, что это становится опасным. Еще немного, и ты не выдержишь, и придется тебя вновь вести из-за грани.
Вести из-за грани? Пальцы Рэми нервно задрожали, норовя выпустить чашу, но все еще холодные пальцы Мираниса вдруг обвили его ладони, не давая и капли пролиться на одеяло.
— Пей, — еще раз повторил принц. — Не глупи, мой друг. Пей.
Рэми глотнул обжигающе горькой жидкости, понимая, что все же не стоило говорить принцу правду. Не стоило бередить ему душу, зачем? Боги, ну почему он всегда говорит то, что не стоит говорить?
— Мир, я… — попытался собраться со словами Рэми. — Я думаю…
— Я думаю, — оборвал его Лерин, — что мы более не можем терять времени на твое самобичевание, Рэми. И потому ты расскажешь, что помнишь. Шаг за шагом, не пропуская ни единой детали.
Рэми лишь замолк. Он не любил Лерина, не доверял ему. За так рано побелевшие волосы, Рэми про себя звал Лерина стариком. Он и вел себя, как старик: ровесник Мира, он не засматривался на женщин, не вылазил из храмов, был излишне мудрым, излишне осторожным и излишне придерживался традиций. Он всегда казался слишком правильным, иногда откровенно скучным.
Но сейчас Рэми был Лерину даже благодарен… сейчас не хотелось думать…
— Я… — выдохнул он, собираясь с мыслями и отдавая Лерину пустую чашу. После питья во рту остался горьковатый привкус трав, кружилась голова и заплетался язык. — Я…
— Рэми, посмотри на меня! — склонился над ним Лерин, шепча заклинания и дотрагиваясь лба Рэми подушечками пальцев. — Тисмен! Что ты ему дал? Он сейчас заснет… — Рэми пытался бороться с сонливостью, но глаза неумолимо слипались, а голос Лерина отдалялся, сливаясь с туманом.
— А нечего было паука убивать, — холодно ответил зеленый телохранитель, и Рэми не смог удержаться от улыбки. Тис любил все живое… временами слишком любил. Настолько сильно, что даже спокойный обычно Лерин не выдержал:
— Ты с ума всех сведешь со своими пауками! Не мог позднее Миранису отомстить? Но Рэми достаточно пришел в себя, чтобы ты мог сам увидеть, Мир.
Тень Лерина перестала закрывать неясный свет светильника, легкий ветерок принес прохладу. Где-то у стены заворочался волкодав, каркнул что-то успокоительное за окном ворон. Рэми хотел повернуть голову к окну, но все же прохладные пальцы мягко коснулись подбородка, и Мир заставил посмотреть себе в глаза:
— Ты ведь доверишься мне, правда?
Рэми моргнул, пытаясь отогнать сонную одурь. Он почувствовал, как обжигающей волной поднимается внутри недоверие и быстро крепнут щиты, отгораживая от назойливого принца. Но и сопротивляться уже не было сил, ведь Мир опять использовал связывающие их узы. Околдовывал, лишал воли…
— Рэми… доверься мне.
И в самом деле… он уже все знает… И когда загорелось, расплескалось в глазах наследника синее пламя, Рэми задавил в себе желание отгородиться и заставил бушевавшее внутри море силы подчиниться наследнику. Мир… Его глубокий, полыхающий синим взгляд втягивает… мягко пролистывает воспоминания и отпускает… Берет, наконец-то, вверх сонливость, и очертания комнаты размываются. А там, на грани сна и яви, раздается удивленный и оправдывающийся голос хариба Мира:
— Ларец? Мой архан, вы сами утром отправили меня в город. Ваш конь захворал, вы же помните…
— Рэми, — вмешался Мир, — не сопротивляйся теперь, спи.
На этот раз Рэми подчинился сразу, но успел услышать:
— Мой архан. Мы нашли Леру.
***
Тисмена отправили отдыхать: кому-то надо было завтра присматривать за принцем, и, чтобы не терять времени, Кадм быстро создал переход и толкнул в него Майка. Смотреть на Леру он пошел вместе с дознавателем, оставив Лерина вместе с Рэми и Миранисом. Хотя все думали, что безумие Мира прошло, рисковать как-то не особо хотелось. Да и последние деньки выдались не совсем легкими, сначала Рэми с его смертью, теперь это…
"Этим" было изуродованное тело теперь уже бывшей фаворитки Мираниса, которую, сказать по правде, Кадм никогда не любил. А кто любил? Помимо принца, что совсем не умел выбирать женщин, наверное, никто.
То, что деваха была некрасива, глупа и тщеславна, было не так и страшно. Лера отличалась еще воистину зверской ненасытностью: частых ласк Мира ей оказывалось недостаточно и, выползая из постели принца, она с удовольствием делила ложе с не очень разборчивыми придворными.
Ставить на место зарвавшихся арханов приходилось Кадму. А кому еще? К другим телохранителям с подобными просьбами не пойдешь… Рэми — упрямый неженка. Лерин белых ручек о такое пачкать не станет, а нелюдимый Тисмен и вовсе решит проблему проще некуда: яда в чашу ослушнику и дело с концом.
Зеленый телохранитель шуток не понимал и к репутации принца относился серьезно. По мнению Кадма — слишком, ведь для молодых и глупых арханов (а кто еще в постель фаворитки принца полезет?) хватало лишь угрозы провинцией, а провинции придворные боялись пуще смерти.
Кадм их не понимал. Он частенько мечтал о лесах Алирии, где прошло его детство, о шептавших дубравах, о кристально чистой родниковой воде и, что главное, о покое. Временном, большего телохранитель бы не выдержал, но с непредсказуемым принцем покоя не было никогда.
Вот и сейчас… опять этот запах спекшейся крови. Застаревшая смерть, успевшая впитаться в стены таверны, едва ощутимый запах который не могла перебить даже свежая влажность, влетающая через открытые окна. Впервые такую смерть Кадм встретил ее еще мальчиком, когда нашел «заснувшую» мать.
«Она красива», — шептал молодой ученик жреца Айдэ, которому поручили забрать тело.
«Смерть не бывает красивой, — отвечал Золанд, опекун Кадма. — А это еще и глупа».
Теперь Кадм соглашался с опекуном. Смерть бывает какой угодно, только не красивой. Самоубийство матери было глупым, конец Леры — уродливым. Да и место, сказать по правде, выбрано ой как неудачно: дыра, старые, ободранные стены, скрип половиц под ногами, низкая кровать с не совсем свежим тюфяком, на которую было накинуто истертое одеяло. Мало места, не протолкнуться, воняет трухой и не совсем понятно, что тут забыла изнеженная архана.
Жрец смерти, высохший и уже старый, склонился над фавориткой. Молодой, еще неопытный дозорный не выдержал, тайком закрыл нос шарфом и отвернулся. Думал, небось, что тайком: но Кадм его не разочаровывал: его и самого, привычного к смерти, мутило. Обычно Кадм убивал и шел себе дальше, а о телах заботились другие. Однако мимо тела дуры, что чуть было не угробила Мираниса, Кадм пройти не мог.
Но хуже всего оказалась жалость. Он почему-то жалел глупую фаворитку: даже она не заслужила умереть с задранной юбкой, с распоротым животом и выпущенными наружу кишками. На ее счастье, хоть шею ей свернули раньше. Только измываться после смерти было зачем?
«Что ты об этом думаешь?» — мысленно, чтобы не слышали остальные дозорные, спросил Кадм Майка, сидевшего перед трупом на корточках.
«Думаю, что это все же Лера преподнесла принцу тот роковой подарок, — даже не вздрогнув и не прервав осмотра, ответил Майк, — и от Леры решили избавиться раньше, чем мы ее нашли».
С улицы ветер принес запах речной сырости. Проскакал под окнами всадник, золотом отражался от окна свет фонаря.
«В шкатулке был тот проклятый амулет, — скорее сам для себя, чем для Майка, добавил Кадм. — А я-то думал, к чему стараться ради простой рожанки? Ради Рэми я бы еще поверил, но и к Рэми амулет попал случайно. Это Мираниса хотели достать, вопрос только как это оказалось у служанки?»
«Думаю, досадная случайность, телохранитель, — ответил Майк, поднимаясь. — Мне интереснее тот, кто убил Леру. Это явно придворный, он хорошо знает Мираниса и умеет играть на его слабостях. Все было продумано до мелочей, помешала лишь досадная случайность и упрямство архана Эррэмиэля. Наш незнакомец даже Леру соблазнил, а фаворитка принца выбирала в любовники исключительно арханов. Только говорят, в последнее время она стала… спокойнее или осторожнее. Поговаривала, что собирается замуж…»
«Уж не за Мира ли?» — усмехнулся Кадм, даже слегка порадовавшись, когда Майк разрешил дозорным убрать тело и позвать служанок, чтобы те начали убирать комнатушку.
«Нет, она не была аж настолько глупа, мой телохранитель. Думаю, наша Лера… влюбилась…»
Вот уж эти бабы со своей любовью! Сами выдумают, сами рвут себе сердце. Кадм никогда не любил, да и жениться не думал, зачем? Его жизнь принадлежит служению трону, а семья обременяет ненужными слабостями. А Кадм не любил быть слабым.
Он оставил Майка и вернулся в замок, в его ночную тишину. Едва успел войти в свои покои, как в сердцах сорвал плащ, бросив его харибу: везде чудился этот сладковатый аромат мертвечины. А запах все равно никуда не делся, он, казалось, пропитал всю кожу, волосы, дорогую ткань одеяния, а смывать с себя все это и переодеваться было некогда. Плохой сегодня день. Утомительный. Кадм не любил утомительных дней.
В напоминавших цветущий сад покоях зеленого телохранителя было темно и тихо. Шевельнулся у ручья новый любимец: лысое, уродливое существо, названия которого Кадм не мог и не хотел запомнить. Однако этот уродец опасен, поэтому, подходя к Тису, Кадм легким всплеском магии усыпил и этого любимца друга, и других, что притаились в ветвях деревьев.
Тис был бы недоволен, Тис вообще не любил гостей в своих покоях, поставил на них защиту, которую вряд ли кто бы обошел… помимо Кадма и других телохранителей, которым Тис, как и всем, до конца не доверял, зато доверяла его сила, льющаяся вокруг ровным потоком.
Тис спал неожиданно крепко: именно он, любитель травок, зверюшек и ненавистник людей, осторожно вел душу Рэми из-за грани. И вывел… и устал больше, чем любой из них, но никогда бы в этом не признался.
— Если ему станет хуже, позовешь, — кинул Кадм харибу Тисмена.
— Да, мой архан, — ответил столь же обычно неразговорчивый, как и Тисмен, молодой человек, низко поклонившись телохранителю.
Выходя из покоев друга, Кадм не забыл разбудить зверюшек: любимец из уродца не ахти, зато охранник верный. А в этом замке никогда не знаешь, когда понадобится дополнительная охрана.
В покоях принца Рэми все еще спал, спихнув одеяло в ноги и раскинувшись на кровати. И Кадм вдруг вспомнил, как пронзила его боль, когда он увидел мальчишку мертвым. Сильная и острая, и давно забытая. И как задрожал голос, когда Кадм спросил на ритуале:
— Отпускаешь его?
Тогда Кадм твердо знал, что ответит Миранис, теперь же удивлялся, что принц ответил: «Да». Даже опутанный узами сильного заклинания, наследник без колебаний выдохнул это проклятое слово и позвал Рэми из-за грани. Значит, все не так просто, как думает Рэми. Все совсем не просто.
— Почему тебя так часто ранят, а, мелкий? — тихо спросил Кадм.
Рэми, будто услышав, зашевелился во сне, устраиваясь на подушках поудобнее. Кадм вздохнул, накрыл вспотевшего мальчишку одеялом и, приказав своему харибу присматривать за Рэми, отошел от кровати.
«Почему встреча с Рэми всех меняет?» — подумал Кадм и, пожав плечами, направился к полуоткрытой двери, за которой ждал принц.
В соседних покоях было темно и спокойно. Мир, сидевший возле окна во всю стену и что-то читавший в неясном свете светильника, и не думал отдыхать, хотя устал не менее других. Принц при необходимости мог не спать несколько дней, даже седмицу, но и силы он тогда брал у телохранителей. Сегодня же Лерин и Тисмен уже на грани, о Рэми и говорить нечего, а от Кадма Миранис не взял ни капли. Неужто совесть замучила?
«Я заменю тебя», — мысленно, чтобы не потревожить Мираниса, сказал Кадм Лерину. Тот кивнул и исчез, а Кадм застыл у двери, любуясь на россыпь звезд за окном. Разговаривать с наследником не хотелось, как и жалеть Рэми. Виноваты оба: один, что не позволил проверить подозрительного подарка, другой — что не воспротивился приказу принца и не позвал других телохранителей. Судя по просмотренным воспоминаниям, одного прикосновения к шкатулке Рэми хватило, чтобы понять — что-то не так. Но это прикосновение было слишком поздним…
И каким чудом Рэми не разглядел "лжехариба" принца? Маг с такой силой? Старательный и аккуратный?
В итоге Рэми слетал за грань, телохранители едва живы, зато Мир полон сил… только это подобно азарту перед битвой — нервное то, а то, что нервное, до добра не доводит. Так и смотри, опять чего-нибудь выкинет.
Но пока принц был спокоен. Даже не взглянув на Кадма, он сидел прямо на полу с раскрытой книгой на коленях, смотрел в окно и пальцы его вертели теперь уже безопасную статуэтку. Поняв, что принц давно уже не читает, Кадм счел нужным все же вмешаться:
— Мы закончили подготовку в приему хранительницы Виссавии, мой принц, — сказал Кадм.
Миранис будто не услышал. Он все так же продолжал смотреть в окно, а амулет играл в его пальцах, отражая неясный свет светильника. Спал у его ног верный волкодав, мялись под тонкими пальцами страницы книги. Все же раздражен. Закрылся от щитами и неизвестно когда, все же вспыхнет гневом.
— Ты думаешь, это Алкадий?
— Если Алкадий вернулся, то в этом нет сомнений, мой принц. Но, думаю, что ему помогает кто-то в замке.
— Забавно, я принц, — сказал вдруг Миранис, и слова его укололи горечью. — Я — наследник Кассии, я избранник богов, а должен сидеть и опасаться воли чужой богини. И какого-то мага, бывшего целителя… бывшего виссавийца, который смог меня достать в моем же замке!
— Алкадий был хранителем смерти, — поправил его Кадм. — Не целителем.
— Какая разница! — зашипел Мир, дернувшись так резко, что книга упала с его колен. — Почему эти виссавийцы так много о нас знают?
— Но обычно не используют знаний, — ответил Кадм.
Обычно они исцеляют и не берут ничего за исцеление. Всего лишь просят молиться их таинственной и тихой богине. Всегда спокойные, знавшие, чего хотят, виссавийцы были Кадму все же приятнее, чем вечно меняющий настроение принц.
Но вслух телохранитель этого не сказал. Он вздохнул, медленно подошел к Миру, и, подняв с ковра книгу, положил ее на стол.
— Они не должны жить, не понимаешь? — выдохнул вдруг Мир, отшвыривая статуэтку. — Они опасны! Слишком сильны, как маги, но всего лишь люди, потому уязвимы, а когда огромная сила соединяется с безумием, получается ураган. Алкадий — ураган, сметающий все в порыве боли. Умный и беспощадный, который знает нас так хорошо, умеет использовать наши слабости. Мои, Рэми, Лары…
— Лара мертва, — быстро вставил Кадм.
Мир прав, но его правота никому не поможет. И завтра ему придется улыбаться хранительнице, придется прятаться за спинами телохранителей от Алкадия, и, что важнее, платить за свои слабости и свои ошибки. И потому Мир должен прямо сейчас спуститься на землю, а не тратить силы и летать в облаках на крыльях бессильного гнева.
И два роковых слова помогли: Мир вздрогнул, выдохнул сквозь зубы и вновь отвернулся к окну. А щиты его стали только крепче: наверняка не хочет, чтобы Кадм увидел и почувствовал его боль. Хуже — тяжесть его вины.
Впрочем, в смерти Леры Миранис как раз не виноват, но пока Кадм принца разубеждать не будет, пусть слегка помучается.
— Если бы Рэми не сдернул с меня амулета, был бы мертв и я, — грустно засмеялся Миранис. — Перегрыз бы себе вены, как та несчастная служанка. Как зверь, загнанный в угол? Я наследный принц Кассии, умер бы так жалко?
Ноет… ой ноет… Кадм хотел что-то ответить, но в этот миг зашел в покои его хариб, и тихо сказал:
— Архан Эррэмиэль исчез.