Пока, как ему казалось, все было тщательно продумано. Ударное авианосное соединение, обеспечив захват зоны канала, передаст свои самолеты обреченным на гибель армейским летчикам, которые пассажирами прибыли на транспортах вместе с пехотой. А сама элита морской авиации, вместе со своими авианосцами и прочими силами флота, вернется в воды Метрополии, чтобы там получить с заводов новенькие палубные самолеты самых последних модификаций, способные на равных драться с «Уйлдкэтами» и «Хеллкэтами». Точно также будут эвакуированы из Панамы элитные подразделения морской пехоты, на плечи которых возлагался молниеносный захват канала и уничтожение его инфраструктуры. Сделав свое дело, они уйдут, предоставив возможность героически погибнуть во славу императора особому десантному корпусу, командовать которым по личному распоряжению императора Хирохито был назначен подавший в отставку с поста премьер-министра Империи генерал Хидеки Тодзио, которого сменил на посту бывший начальник Генерального штаба Императорского флота барон Кантаро Судзуки.
– Мне будет жаль, – сказал император Хирохито генералу Тодзио, – если англосаксы повесят вас как военного преступника, потому что благодаря вам страна Ниппон в этой войне осталась без надежных союзников, а те, кого вы и подобные вам выбрали для нас в лучшие друзья, гибнут нынче под ударами безжалостного и могущественного врага, проводящего одну наступательную операцию за другой. Я не приму от вас никаких других извинений, кроме героической смерти в бою с врагами Империи. Идите и покройте себя неувядаемой славой, как и положено самураю! Смею надеяться, что вы не опозорите свой род, и сто лет спустя янки будут с ужасом вспоминать вас и ваш особый десантный корпус.
По тому же принципу – «возьми, боже, что нам не гоже» – была укомплектована и большая часть командного состава десантного корпуса, а также команды двух обреченных на смерть линкоров. Совсем немного времени осталось до того момента, когда станет ясно, удался ли замысел Ямамото затянуть войну путем захвата и разрушения Панамского канала…
* * *
8 сентября 1942 года. 10:35. Лес к западу от Москвы. Центр подготовки советского спецназа.
Майор отдельного южноафриканского полка специального назначения имени генерала Де ла Рея Пит Гроббелаар.
Ну вот мы и в составе русской армии. Теперь мы числимся отдельным специальным полком имени генерала Де ла Рея. О слове «specialny» в новом названии нашего полка надо сказать отдельно, чтобы те, кому предстоит читать мои записки, не путали наш полк с русскими частями «osobogo» назначения или попросту с OSNAZом. На английский и то, и другое слово переводится как «special», но у русских смысл этих слов разный.
Когда на прорыв идет OSNAZ, от грома десятков тысяч тяжелых орудий распадаются облака, а все живое на вражеских позициях сметает огненная метель так называемых «gvardeiskih minometov», которые русские называют ласковым женским именем «Katysha». Потом к ним присоединяются тысячи обтекаемых, будто отлитых из единого куска металла, тяжелых русских танков, и от их поступи земля содрогается как во время землетрясения, и эту грозную дрожь чувствует даже Гитлер в Берлине, потому что это движется его неумолимая смерть… Там, где советский вождь решает использовать OSNAZ, происходят грандиозные сражения и враг терпит сокрушительное поражение.
«SPETSNAZ» вроде нас, напротив, действует тихо, бесшумно. Незаметно приходит, выполняет свою задачу, и так же бесшумно уходит, оставляя после себя только трупы, которые никому и ничего уже не смогут рассказать. Именно русский «SPETSNAZ» выкрал прямо из-под нашего носа короля Георга, перебив целую роту отличных бурских парней. Ни до акции, ни после нее никто ничего не видел и не обращал на них никакого внимания. Именно так теперь учат действовать нас в тех случаях, когда бой при выполнении задания неизбежен и нельзя обойтись парой перерезанных глоток.
В любом случае, ясно, что госпожа Антонова сообщила свое мнение русскому вождю и его ближайшим помощникам, и столь же очевидно, что тот внял ее аргументам. Ведь несомненно, что в качестве союзников буры будут ему гораздо полезнее, чем в качестве военнопленных на черных работах при восстановлении их «narodnogo hozyaystva» или же в качестве жертвы, принесенной на алтарь русско-английской дружбы.
Хотя с англичанами, так же, как с крокодилами, дружба бывает только тогда, когда они не голодны… Но русский вождь с английским королем Георгом не дружит – он держит его у ноги, как бульдога в наморднике. Кормят и поят бульдога досыта, но гадить на ковры и задирать других обитателей дома ему не разрешается.
Когда я спросил об этом начальника центра полковника Гордеева, тот задумчиво пожевал травинку и после некоторых размышлений ответил:
– Не бери в голову, Пит… С англичанкой уже покончено – раз и навсегда. Гадить больше не будет. Да что я тебе объясняю? Ты же ведь тоже в этом участвовал, и мы на тебя за это не в обиде. С одной стороны, вы сыграли на стороне Гитлера, с другой стороны, ликвидировали американский плацдарм в Европе; и теперь, после разгрома Германии, нам будет куда проще устанавливать там свои порядки.
Выслушав ответ, я только махнул рукой. И так все понятно. Орденом за то дело нас награждать не будут, но тем не менее нам дали понять, что мы существенно помогли каким-то долговременным русским планам, которым мешала Британия короля Георга. Сказано было немного, но для умного достаточно. А полковник Гордеев знает, что говорит, ведь незадолго до нашего прибытия в учебный центр он вернулся из Хельсинки, где как личный спецпредставитель Сталина присутствовал при грандиозной десантной операции, в результате которой русские заставили капитулировать Финляндию. Как утверждают наши записные стратеги, этим ходом Сталин обозначил огромные клещи, в которых он зажмет Германию с севера, со стороны Скандинавии, и с юга, со стороны Балкан; после чего раздастся «крак!» – и державы Гитлера не станет, как совсем недавно не стало Франции, а за ней и Британской империи.
Полковник Гордеев прав: теперь Британия – что угодно, но только не империя, над которой никогда не заходит солнце. А я и мои парни можем гордиться, что нанесли ей этот смертельный удар.
Относительно же того, как и чему нас здесь учат – этот вопрос сугубо секретный. Но еще никогда в своей жизни я так не уставал. Мы выкладываемся по полной и все испытываем только два чувства, которые подавляют все остальные: ни на минуту не проходящую усталость и волчий голод (да-да, несмотря на обильное пятиразовое питание). Мы в «Стормйаарс» считали себя крутыми парнями, но то, что демонстрируют наши инструкторы, как мне кажется, лежит вообще за пределами человеческих возможностей.
Но, кроме физической и боевой подготовки, занимающей большую часть нашего времени, с нами проводят теоретические занятия и политические беседы. Теоретические занятия посвящены порядкам в различных странах Европы и их армиях, а также их форме, правилам ее ношения, обычным нарушениям уставного внешнего вида, знакам различия, воинским приветствиям и всему тому, что мы должны знать, чтобы внешне сойти за немецких солдат или кого-то из их союзников. Поскольку в России практически нет людей, способных свободно общаться на бурском (то есть староголландском), то инструкторы и преподаватели доносят до нас информацию и распоряжения на английском.
Правда, учат не только нас, но и мы кое-кого тоже. К нашему полку прикрепили большую группу из молодых парней и девушек, курсантов военного училища, где готовят переводчиков. Теперь мы ежедневно по полтора часа обучаем их разговорному бурскому языку. Полковник Гордеев говорит, что это делается на всякий случай – дескать, когда еще в Россию снова попадет такая большая группа носителей бурского языка. В свою очередь, эти курсанты и их преподаватели натаскивают меня и моих парней на то, чтобы имитировать различные немецкие говоры – от литературного хохдойч, на котором говорят в образованном обществе, до какого-нибудь горного тирольского диалекта, отличающегося от классического немецкого языка не меньше, чем бурская речь.
Благодаря этим занятиям с противоположным полом у многих парней с русскими девицами завязались романы, и я не вижу в этом ничего плохого, потому что эти девушки принадлежат белой расе, они чистоплотные и хорошо образованные. С другими наши парни связываться не стали бы. Не вижу ничего плохого в том, что некоторые из моих солдат вернутся домой вместе со своими невестами. Судя по тому, как русские могут сражаться против сильного врага, они совсем не испортят крови нашего народа.
Кстати, кроме физической и боевой подготовки, а также теоретических занятий по языкам и обычаям поведения в немецкой и других армиях, с нами проводят и политические беседы – обязательные в русской армии. Сначала я думал, что нас будут просто агитировать переходить в коммунистическую веру, но все оказалось по-иному. С нами действительно проводили беседы на разные темы: с одной стороны, просвещая относительно особенностей жизни в нынешней России, а с другой стороны, излагая их русский научный взгляд на происхождение человека и на то, почему мы, белые, в своем поведении и обычаях ведем себя совсем не так, как кафры.
Не могу сказать, что я стал ярым сторонником русской точки зрения, но кое о чем задуматься эти беседы меня заставили. Не стоит мазать всех одной краской. Ведь и среди кафров встречаются хорошие люди – такие, например, как Йонни Витбой, который работал у моего приемного отца. А среди буров тоже попадаются полные мерзавцы, как, например, Виллем Бота и Робби Лейббрандт – эти двое с потрохами запродали наш народ Гитлеру, даже не задумавшись о том, что делают его заложником в схватке больших хищников.
Я буду просто счастлив, если с Божьей помощью и благодаря мужеству наших парней смогу исправить причиненное моему народу зло и моя родина получит свободу из рук победителей, а не окажется снова ввергнутой в английское рабство. По крайней мере, нам обещали, что если где-нибудь на фронте русским еще попадутся буры, то их не пошлют в лагерь военнопленных, а направят в наш спецполк. А вот если они откажутся, то пусть не обижаются тогда – они сами будут виноваты в том, что случится с ними потом.
* * *
12 сентября 1942 года. Ранее утро. Панамский залив. Операция «Яшмовая ваза».
Главнокомандующий объединенным флотом адмирал Исороку Ямамото.
Под покровом темноты Объединенный флот Японии вошел в Панамский залив, направляясь к южному (Тихоокеанскому) входу в Панамский канал. За полчаса до рассвета в двадцати милях к востоку от островов Лас-Перлас разведывательные и линейные силы, эскортирующие транспорты с особым десантным корпусом, продолжили движение в направлении Панамского канала. А ударное авианосное соединение вице-адмирала Тюити Нагумо развернулось против ветра и приступило к подъему в воздух самолетов 1-го воздушного флота.
Семь тяжелых авианосцев «Акаги», «Кага», «Хирю», «Сорю», «Секаку», «Дзуйкаку», «Дзуньо», а также три легких авианосца (бывших быстроходных танкера) «Рюдзе», «Сёхо» и «Рюхо» несли в своих ангарах четыреста пятьдесят боевых самолетов. Крылатыми машинами управляли пилоты, прошедшие суровую довоенную подготовку и закалку огнем в небе Перл-Харбора, Яванского моря, Новой Гвинеи, Кораллового моря, Индийского океана и снова Перл-Харбора. Это была элита японской морской авиации – самые умелые, самые отважные, самые удачливые пилоты, в нашей версии реальности по причине трагической случайности и разгильдяйства высшего японского военно-морского командования бесцельно сгоревшие в битве у Мидуэя. Но здесь, в этом новом мире, они были живы, горя яростью и желанием выдрать перья из хвоста американского орла.
Воздух наполнился ревом сотен авиационных моторов, гудением пропеллеров и свистом воздушных потоков, срывающихся с крыльев взлетающих японских самолетов. Один за другим в небо поднялись высотные бомбардировщики-торпедоносцы B5N2 «тип-97» («Кейт»), пикирующие бомбардировщики D3A «тип-99» («Вэл») и истребители А6М «тип-00» («Зеро»).
Взлетев, самолеты построились в боевую формацию и взяли курс на северо-восток, чтобы по широкой дуге, обойдя вход в Панамский канал, появиться над американскими береговыми укреплениями в слепящих лучах восходящего солнца. Так они действовали в Перл-Харборе в первый и во второй раз, и это принесло им победу; таким же образом они собирались действовать и сейчас.
С Тихоокеанской стороны Панамский канал защищали форты Коббе, Амадор и Грант, имевшие на вооружении двадцать две береговые батареи с пятью шестнадцатидюймовыми пушками (две открыто, две в казематах, одна скрывающаяся) и восемью четырнадцатидюймовыми орудиями (шесть в стационарных батареях на скрывающихся станках и две железнодорожные), а также двенадцать двенадцатидюймовых мортир, шесть шестидюймовых пушек на скрывающихся станках (устаревших, списанных и находящихся в процессе демонтажа), и еще двадцать передвижных 155-мм береговых пушек и четыре стационарные 90-мм зенитки, что даже не смешно против почти полутысячи самолетов.
Вся эта артиллерийская мощь, прикрывающая вход в Панамский канал, тридцать-сорок лет назад была бы вполне адекватна против подошедшей на дистанцию прямого выстрела линейной эскадры – так же, как под Порт-Артуром адекватен был Электрический Утес, обстреливавший корабли адмирала Того. Но против палубных пикировщиков открытые сверху бетонированные артиллерийские позиции представляли абсолютно беззащитную мишень. Единственные два орудия, расположенные казематным способом, могли легко подвергнуться уничтожению с воздуха бетонобойными бомбами, ибо по такой крупной цели пилоты японских бомбардировщиков никак не могли бы промахнуться.
На территории форта Коббе располагалась единственная и крупнейшая в регионе американская авиабаза Говард, где в настоящий момент базировались по преимуществу транспортные и патрульные самолеты, а также некоторое количество истребителей. Американское командование, пеленговавшее радиопередатчики, принадлежавшие кораблям ударных авианосного и линейного соединения в другой части Тихого океана, пребывало в блаженном неведении по поводу дальнейших планов адмирала Ямамото. Американцы ожидали, что часть сил Японского флота совершит еще один отвлекающий рейд в Индийский океан, на коммуникации смертельно раненой Британской империи, и одновременно с этим Япония нанесет по Аляске основной удар авианосными и линейными соединениями. В силу этих соображений именно на этой арктической территории США (статус штата с 1959 года) проводились противодесантные мероприятия и концентрировалась значительная часть американской авиации.
За два часа до побудки и подъема флага со стороны солнца в воздухе над фортами, прикрывающими вход в Панамский канал, появились сотни японских самолетов. Со свистом вниз обрушились бомбы высотных бомбардировщиков «Кейт», дробящие бетон и разрушающие стальные конструкции – это последовал удар по орудиям в капонирах и складам боеприпасов. Запрокинулись на крыло и ринулись вниз в крутом пике «Вэлы», целью которых стали открыто стоящие орудия и железнодорожные транспортеры. Истребители «Зеро» блокировали авиабазу Говард и теперь поливали шквальным пушечно-пулеметным огнем открыто стоявшие на летном поле самолеты и позиции мелкокалиберной артиллерии. Им запрещалось атаковать лишь склады горюче-смазочных материалов, ибо все это добро должно было пригодиться самим японцам.
Повторились ситуации двух атак на Перл-Харбор. Ожидавшие нападения японцев где-то в другом месте, американские солдаты, поднятые с постели, в ужасе и растерянности бесцельно метались под огнем. Да и как толково могли вести себя американские артиллеристы, когда позиции их морских пушек, из которых пока еще не в кого было стрелять, равняли с землей исторгающие бомбы японские самолеты, делая это лихо и азартно, с каким-то адским наслаждением.
Вот вздрогнула земля и раздался ужасный грохот, по сравнению с которым взрывы бомб показались простыми хлопками. Форт Коббе, авиабазу Говард и расположенный поблизости городок Бальбоа закрыло огромное грибовидное облако дыма и цементной пыли. Это от прямого попадания бетонобойной бомбы взлетел на воздух склад снарядов одной из капонирных шестнадцатидюймовых батарей (на самом деле в каждой такой батарее было всего по одному орудию). И теперь вместо артиллерийской позиции можно было наблюдать огромный дымящийся кратер.