Клемент Эттли, студент Университи-колледжа, впоследствии премьер-министр, унимал разгулявшиеся под бомбежкой нервы, представляя себе прогулку по Оксфорду. Льюис с той же целью погружался в книги. И на военной службе во Франции он не только читал – хотя читал он с жадностью: он также продолжал писать стихи. В цикл «Плененные духи» входит ряд стихотворений, которые отражают переживаемые воочию реалии войны, например, «Французский ноктюрн (Монши-ле-Пре)». Льюис обнаружил, что успокоиться и адаптироваться к реальности помогает не только чтение, но и попытка выразить свои чувства собственными словами. Как будто ментальный процесс составления фраз и строк унимал и смирял те самые переживания, которые служили источником вдохновения. Однажды он доверительно посоветовал Артуру Гривзу: «Когда сыт жизнью по горло, берись за перо: чернила, как я давно установил, – лучшее лекарство от всех человеческих бед».
Большую часть февраля 1918 года Льюис провел в военном госпитале № 10 в Ле-Трепоре, недалеко от Дьеппа, на французском берегу Ла-Манша. Как и многие сотоварищи, он пал жертвой «окопной лихорадки», P. O. U., как ее часто обозначали, то есть «лихорадка неизвестного происхождения» – разносчиками ее считались вши. В письмах отцу Льюис вспоминал то счастливое время, когда с матерью и братом отдыхал в Берневаль-ле-Гран под Дьеппом, всего в 29 километрах от этого госпиталя, – это было в 1907 году. Письма Гривзу того же времени полны сообщений о книгах, которые он читал или собирался прочесть, – например, биографию Бенвенуто Челлини. Если боги будут к нему добры, мечтал Льюис, то ниспошлют рецидив и он задержится в больнице. Впрочем, мрачно замечает он, боги ему враждебны – и трудно их за это упрекать, учитывая, как он сам к ним относится. Неделю спустя Льюиса выписали из госпиталя. Его батальон тем временем отвели с линии огня для переобучения в Ванкетен, где новобранцы отрабатывали тактику передвижения «групповыми перебежками», готовясь к запланированному большому наступлению. 19 марта батальон возвратился на передовую под Фампу возле Арраса.
Ранен в бою: наступление на Риес дю Винаж. Апрель 1918 года
В дневниках Артура Гривза в марте–апреле 1918 года часто заходит речь о его одиночестве и тревоге за Льюиса. «Я молю Бога сохранить моего друга. Не знаю, как я буду без него». 11 апреля Гривз приводит содержание письма, только что полученного от миссис Мур: ее «дорогой сын» был «убит». Гривз вне себя от скорби по Пэдди Муру и усиливающегося страха за жизнь своего ближайшего друга. Два дня спустя он поверяет дневнику свои надежды: «Если б только Джека ранили. Он в руках Божьих, и я полагаюсь на Него: пусть сохранит его живым». В отчаянии Гривз смеет уповать лишь на то, что Льюис получит достаточно тяжелую рану, чтобы его эвакуировали с передовой, а то и вернули бы домой, в Англию. В итоге именно так все и произошло.
Сомерсетский полк легкой пехоты в 18.30 14 апреля начал наступление на маленькую деревню Риес дю Винаж, находившуюся в руках немцев. Артиллерийский обстрел оказался недостаточно интенсивным для того, чтобы подавить сопротивление немцев, и наступавшая пехота попала под сильный пулеметный огонь. Среди раненых был младший лейтенант Лоренс Джонсон, на следующее утро он скончался. Джонсон, член оксфордского Квинз-колледжа, явился в полк 17 апреля 1917 года и стал одним из немногих армейских друзей Льюиса.
Но сам Льюис вместе со своим батальоном добрался до Риес дю Винаж благополучно. «Я “взял в плен” шестьдесят человек, то есть, к величайшему своему облегчению, увидел, что внезапно появившаяся передо мной толпа одетых в серую форму мужчин поднимает вверх руки». К 19.15 наступление завершилось, Риес дю Винаж перешел в руки Сомерсетского полка легкой пехоты.
Немцы немедленно перешли в контратаку, обстреляв деревню из пушек, а затем бросив в бой пехоту, которую удалось отбросить. Рядом с Льюисом разорвался немецкий снаряд, ранив его и убив стоявшего рядом сержанта Гарри Эйрса. Льюиса доставили в британский военный госпиталь № 6 под Этаплем. Альберту Льюису было немедленно отправлено письмо (вероятно, составленное сиделкой), извещавшее о «легком ранении» сына. Затем последовала телеграмма из военного министерства примерно такого же содержания: «Младший лейтенант К. С. Льюис Сомерсетский легкой пехоты ранен 15 апреля».
Альберт Льюис, однако, убедил себя в том, что сын ранен тяжело, и в письме Уорни, который как раз был произведен в чин капитана, излил свою тревогу. Уорни, испугавшись, что тяжело раненный брат недолго протянет, решил немедленно его посетить. Но как добраться? До госпиталя 80 километров.
Послужной список Уорни помогает разобраться в том, что произошло дальше. Офицер, оценивавший Уорни при присвоении ему очередного звания, отметил, что он «НЕ умеет ездить верхом», но зато «отличный мотоциклист». Выходка Уорни была и вполне предсказуемой, и достаточно фантастической: он взял взаймы мотоцикл и проехал 80 километров по бездорожью, чтобы повидать брата. В награду он смог убедиться, что брат вне опасности.
Льюис получил шрапнельное ранение, достаточно серьезное, чтобы в конечном счете его отправили домой, но не угрожавшее жизни. Такие раны на военном жаргоне той поры именовались «блайти», или «отпуск вчистую». По сравнению со многими ровесниками Льюис легко отделался. Вскоре он узнал, что Пэдди Мур пропал без вести, скорее всего – убит.
Именно в этот момент Гривз написал Льюису признание: он осознал, что, скорее всего, он гомосексуален – вероятно, Льюис и раньше об этом догадывался. Ответ Льюиса на эту исповедь поражает внезапной терпимостью в сочетании с недоверием к традиционным моральным ценностям: «Поздравляю, старина. Я счастлив, что тебе хватило моральной отваги сформулировать свою точку зрения вопреки старым табу». Вероятно, Гривз почувствовал облегчение, убедившись, что дружба с Льюисом вынесла такую откровенность, и все же дневнику он сообщает, что «скорее опечален» ответом Льюиса. Можно предположить, что, внимательно перечитав письмо, Гривз убедился: Льюис мягко дает понять, что не разделяет его ориентацию.
Надеялся ли Гривз на то, что Льюис окажется по одну с ним сторону? Важно понимать, что дневник Гривза в это время свидетельствует о глубокой эмоциональной привязанности к Льюису, равной которой в жизни Гривза ничего не было. Судя по этим записям, никакой другой человек, ни мужчина, ни женщина, не играл в его жизни подобной роли, хотя почти все это время физически Льюис находится далеко. Если от него долго нет письма, Гривз впадает в отчаяние: «Так несчастен из-за Джека. Я ему надоел? Нет ни слова от него». Особенно откровенна последняя запись 1918 года: «Что же мне делать без Дж.?» Эти записи явно намекают – хотя и не доказывают исчерпывающе – что главным объектом любовного желания Гривза был сам Льюис.
Это могло бы перерасти в серьезную проблему для их отношений, но в итоге Гривз, видимо, смирился с реальностью. Всякая неловкость между друзьями рассеялась и не привела к напряжению или ссоре. Льюис продолжал считать Гривза своим самым близким и доверенным другом и поддерживал связь с ним до самой своей смерти в 1963 году. Но сложные отношения с Гривзом явно сказались на размышлениях Льюиса о сути и пределах дружбы. Читателям трактата «Четыре любви» (1960) следует понимать, что Льюис здесь исследует, в том числе, границы близости, привязанности и уважения в мужских отношениях.
Тем временем Льюис вернулся в Англию и 25 мая 1918 года сделался пациентом офицерского госпиталя Эндсли. Первоначально в этом здании располагался лондонский отель, но военное министерство реквизировало его, не справляясь с хлынувшим из Франции потоком раненых. Льюис уже настолько оправился, что посещал оперу (он сообщает Артуру Гривзу о наслаждении, с каким слушал «Валькирию» Вагнера) и даже доехал до Грейт Букхэма к «Старому Придире». Он также написал длинное проникновенное письмо отцу в надежде, что тот навестит его в Лондоне. Альберт Льюис, однако, так и не приехал к сыну, пока Льюис оправлялся от ранения. Зато приехала миссис Мур – более того, она переселилась из Бристоля, чтобы оказаться рядом с Льюисом.
Льюис и миссис Мур: начало отношений
Так что же происходило между Льюисом и миссис Мур? Чтобы хоть отчасти понять ситуацию, нужно принять во внимание ряд факторов. Во-первых, мы не располагаем документами, будь то официальные бумаги или личные свидетельства, которые позволили бы нам с уверенностью делать какие-либо выводы. Под конец жизни миссис Мур уничтожила письма от Льюиса. Единственный человек, с кем Льюис мог откровенно говорить об этих отношениях, был Артур Гривз, но опять же, из этого источника мы тоже не получаем свидетельств, проливающих ясный свет на эту ситуацию.
Зато мы достаточно много знаем о контексте, в котором развивались эти отношения. Мы знаем, что Льюис рано лишился матери и нуждался в материнской любви и понимании в трудное время, когда оказался вдали от дома и друзей. Кроме того, он собирался на войну, смотрел в лицо смерти. Исследования Великой войны подчеркивают ее разрушительное влияние на социальные и моральные устои Британии того времени. Молодые люди, отправлявшиеся на фронт, становились объектом симпатии для молодых девушек и женщин постарше, и это часто перерождалось в страстные, хотя по большей части краткосрочные, романы. Как показывают письма Льюиса к Артуру Гривзу, в ту пору он готов был к сексуальным экспериментам. Мы вполне вправе любопытствовать, зачем же миссис Мур явилась в комнаты Льюиса в Университи-колледже и почему, судя по дневниковой записи 1922 года, это событие 1917 года осталось столь дорого Льюису?
Вероятно, миссис Мур подпитывала идеализированные представления Льюиса о женщине как о заботливой, сострадающей и поддерживающей матери, с одной стороны, и возбуждающей любовнице – с другой. Я часто возвращаюсь мыслью к тому стихотворению, которое многие считают самым таинственным в поэзии Льюиса – сонету «Разум», написанному, скорее всего, в начале 1920-х. В нем Льюис противопоставляет ясность и силу разума (символизируемого Афиной, «девой» в этом сонете) и теплую тьму творческого воображения (Деметра, мать-земля). Главный вопрос для Льюиса: сможет ли кто-нибудь стать для него «и матерью, и девой»?
Кто бы мог достичь такого слияния, примирить крайние – с точки зрения большинства людей – противоположности? На интеллектуальном уровне Льюис стремился к истинному браку разума и воображения, к тому, что в юности полностью от него ускользало. «Море и многие острова поэзии, с одной стороны; поверхностный, холодный разум, с другой». Позднее открытие христианской веры предложило ему тот синтез разума и воображения, который до конца жизни остался для Льюиса убедительным и подлинным.
Скрывалось ли за словами и образами Льюиса более глубокое значение, даже если Льюис не имел этого в виду? Может ли быть здесь намек на желание обрести женщину, которая питала бы и его дух, и тело? Была ли миссис Мур и «матерью», которую Льюис утратил, и «девой», по которой он томился?
С некоторой уверенностью можно сказать одно: судя по косвенным доказательствам, к лету 1917 года между Льюисом и миссис Мур складываются сложные отношения. Джордж Сэйер, близкий друг Льюиса, считающийся одним из самых проницательных его биографов, изначально считал эти отношения непростыми, но все же платоническими. Другие симпатизирующие Льюису исследования, в том числе важная и сравнительно недавняя биография того же Сэйера «Джек» (Jack, 1988), рассматривают и отбрасывают вероятность того, что Льюис и миссис Мур были любовниками. Но с тех пор общая точка зрения поменялась, и сам Сэйер – пример такой перемены. В отредактированном введении к переизданию того же труда, написанном в 1996 году, Сэйер заявляет, что теперь он «вполне уверен» – Льюис и миссис Мур были любовниками, и более того, такое развитие событий вовсе «не удивительно», принимая во внимание глубокие и не находившие удовлетворения эмоциональные потребности и внутренние конфликты молодого Льюиса. Однако их отношения нельзя описывать как в чистом виде «сексуальные», то есть определять таким образом их суть и границы. Здесь одинаково сильно участвуют и «романтический», и «материнский» мотив.
Труднее понять другое: не как могли такие отношения возникнуть непосредственно перед тем, как Льюис отправился на фронт, откуда имел не так много шансов возвратиться, сколько почему эти отношения так долго сохранялись после войны. Большая часть романов военного времени была кратковременной (зачастую ее обрывала гибель отбывшего на фронт солдата) и проистекала больше из сочувствия и удобного момента, чем из глубокой личной привязанности и взаимного доверия. Кажется правдоподобным, что на эти отношения повлиял заключенный между Льюисом и Пэдди Муром «договор»: он задал контекст, в котором подобные отношения могли быть объяснены другим людям, и обеспечил некоторого рода моральное оправдание самому Льюису. В ту пору Льюис полностью избавился от христианской веры и явно считал себя вправе следовать тем ценностям и тем формам поведения, какие сам предпочтет. К этому вопросу мы вернемся в следующей главе.
25 июня 1918 года Льюиса перевели в Эштон Корт, госпиталь для выздоравливающих в Клифтоне (Бристоль), рядом с домом миссис Мур. Льюис написал отцу, что пытался подобрать себе госпиталь в Ирландии, но ничего подходящего не нашлось. Там и тогда он узнал сначала, что его «Духи в темнице» (как первоначально назывался цикл стихотворений) отвергнуты издательством Macmillan, а потом – что их приняло издательство Heinemann. В тот момент он еще собирался публиковаться под псевдонимом «Клайв Стейплз», но 18 ноября переменил псевдоним на «Клайв Гамильтон», укрывшись за девичьей фамилией матери. Книга должна была выйти в марте 1919 года.
4 октября Льюиса перевели в лагерь Перхэм Даунс на Солсбери-плейн. Миссис Мур преданно последовала за ним и арендовала комнаты в коттедже поблизости от полигона. У Льюиса появилась забытая роскошь – собственная комната. 11 ноября наконец-то завершилась Великая война. Льюиса снова перевели – на этот раз в офицерский госпиталь в Истбурне (Сассекс). И снова миссис Мур последовала за ним. Льюис известил отца об этом – совместную жизнь с миссис Мур он более не считал тайной – и предупредил, что получит отпуск с 10 по 22 января и тогда наведается в Белфаст. Уорни, тоже получивший отпуск после долгой службы во Франции, прибыл в Белфаст уже 23 декабря 1918 года и успел встретить Рождество вместе с отцом.