Никита Сергеевич убежденно говорил о том, что капиталисты строят дом всего на два десятилетия, а в Советском Союзе дома строятся так, чтобы они остались и детям и внукам.
– Вы думаете, что русские будут поражены этой выставкой? Для того чтобы американец мог купить такой дом, он должен иметь очень много долларов, а у нас достаточно быть гражданином страны. Если у американца нет долларов, его право купить подобный дом превращается в возможность ночевать под мостом.
Никсон пытался ему возражать:
– Мы не считаем, что эта выставка поразит советский народ, но она заинтересует его точно так же, как ваша выставка заинтересовала нас. Разнообразие, право выбора, тот факт, что дома строят тысячи различных фирм, – вот что важно для нас. Мы не хотим, чтобы какой-то один высокопоставленный государственный чиновник принимал решения и говорил, что мы будем иметь дома одного типа.
Хрущев ответил, что лучше иметь одну модель стиральной машины, чем много разных.
Никсон заметил:
– Не лучше ли сравнивать качества наших стиральных машин, чем мощь наших ракет? Разве не такого соревнования вы хотите?
– Да, мы хотим такого соревнования! – закричал Хрущев. – Это ваши генералы кричат о ракетах, а не о кухонной утвари, это они грозят нам ракетами, это они хорохорятся, что могут стереть нас с лица земли. Но этого мы, конечно, никому не позволим сделать. А тем, кто попытается, мы покажем, как говорят у нас в России, кузькину мать. Мы сильны, мы можем побить вас.
Никсон гнул свою линию:
– По моему мнению, вы сильны, и мы сильны. В некотором отношении вы сильнее нас, а в другом – мы сильнее. Но мне кажется, что в наш век спорить, кто сильнее, – занятие совершенно бесполезное… Для нас спор, кто сильнее, не имеет смысла. Если начнется война, обе наши страны проиграют.
Хрущев стал шутить:
– Четвертый раз мне приходится говорить, и я не узнаю моего друга господина Никсона. Если все американцы с вами согласны, то с кем же тогда мы не согласны? Ведь мы же именно этого и хотим.
Но Никсон не отставал:
– Когда мы садимся за стол переговоров, нельзя требовать, чтобы все было так, как хочет одна сторона. Одна сторона не может предъявлять ультиматум другой.
Хрущеву слова вице-президента не понравились.
– Мне показалось, что вы угрожаете мне. Мы тоже гигантская страна. Если вы будете нам угрожать, мы ответим угрозой на угрозу.
– Я не угрожал вам. Мы никогда не станем прибегать к угрозам, – отвечал Никсон.
– Вы косвенным образом угрожали мне, – возбужденно воскликнул Хрущев. – У вас кое-что есть, и у нас кое-что есть, и к тому же получше вашего! Это вы хотите соревноваться в гонке вооружений.
– Мы прекрасно знаем, что у вас есть. Для меня не имеет существенного значения, чьи ракеты и бомбы лучше.
Спор закончился. Вице-президент положил руку на плечо Хрущеву и сказал:
– Боюсь, я плохо выполнил роль хозяина.
Хрущев обратился к девушке-гиду:
– Благодарю вас, хозяюшка, за то, что вы любезно предоставили нам возможность провести эту дискуссию на кухне.
Пошли дальше по выставке. Никсон и Ворошилов оказались впереди. Хрущев шел сзади. Никсон обернулся и пригласил Никиту Сергеевича присоединиться к ним. Хрущев с сардонической улыбкой ответил:
– Вы идите с президентом, а я знаю свое место.
Тосты и прогулки
Вечером на официальном открытии выставки Никсон произнес заранее подготовленную речь, которая была опубликована в «Правде» и «Известиях». Вице-президент говорил на крайне болезненную для советских лидеров тему – о том, сколько американских семей владеет автомобилями, телевизорами, сколько имеет собственные дома.
– Цифры наглядно свидетельствуют о том, что Соединенные Штаты, крупнейшая в мире капиталистическая страна, подошли, с точки зрения распределения благ и богатств, ближе всего к идеалу всеобщего благосостояния в бесклассовом обществе.
Этого Хрущев не мог вытерпеть. Он подскочил и стал возражать. Но Никсон его остановил:
– Слово предоставлено мне. Теперь моя очередь говорить.
После обмена речами Никсон подвел Хрущева к столу с калифорнийскими винами. Хрущев предложил выпить «за мир и ликвидацию всех военных баз на чужой территории».
Никсон не хотел поднимать тост против собственных вооруженных сил и уточнил:
– Давайте просто выпьем за мир.
Начался спор о военных базах, но кто-то провозгласил тост за долголетие Хрущева. Никсон был рад сменить тему:
– Выпьем за это. Мы можем не соглашаться с вашей политикой, но хотим, чтобы вы были в добром здравии. За то, чтобы вы дожили до ста лет!
Они выпили, но Хрущев решил оставить последнее слово за собой:
– Когда нам будет по девяносто девять лет, мы продолжим обсуждение этих вопросов.
Но в такой пикировке Никсон был в своей тарелке и позволил себе довольно рискованное замечание:
– Вы хотите сказать, что в девяносто девять лет вы все еще будете у власти и у вас в стране по-прежнему не будет свободных выборов?
Хрущев пригласил вице-президента на дачу (по словам Никсона, «это было одно из роскошнейших имений, которые мне когда-либо приходилось видеть») и предложил прокатиться по Москве-реке, «чтобы посмотреть, как живут рабы».
Восемь раз Хрущев останавливал катер, чтобы поздороваться за руку с купающимися.
– Скажите, вы порабощенные, вы рабы?! – кричал он им.
– Нет, нет! – отвечали отдыхающие.
После этого Хрущев тыкал пальцем Никсону под ребра и торжествующе говорил:
– Видите, как живут наши рабы!
На обратном пути катер сел на мель. Никсону показалось, что Хрущев сейчас просто расстреляет рулевого. Когда они пересаживались в другую лодку, чтобы продолжить поездку, вице-президент, оглянувшись на рулевого, увидел «самого несчастного человека на свете»… После прогулки был устроен обед на лужайке перед дачей под березами.
Хрущев практически не прикоснулся к спиртному и был абсолютно трезв. Микоян пытался завязать разговор с женой американского президента Пэт Никсон, которая сидела справа от Хрущева. Никита Сергеевич его немедленно оборвал:
– Послушай, ты, хитрый армянин! Госпожа Никсон принадлежит мне. Разговаривай на своей стороне стола.
Он пальцем провел линию посреди стола и сказал:
– Это железный занавес. Не смей его переступать!
Хрущев очень рекомендовал гостям рыбу:
– Это любимое блюдо Сталина. Он говорил, что такая рыба укрепляет организм.
Микоян рассказывал Никсону, как Сталин вызывал их всех ночью, и заметил:
– Мы спим гораздо лучше с тех пор, как нами руководит товарищ Хрущев.
Улыбнувшись, он добавил:
– Думаю, вы понимаете, что я имею в виду.
Дальше разговор пошел на военные темы. Хрущев рассказывал о том, что неделю назад Советский Союз запустил межконтинентальную баллистическую ракету, которая пролетела семь тысяч километров и отклонилась от цели меньше чем на два километра. Никита Сергеевич, перегнувшись через стол, сказал Никсону, что сообщит ему сейчас нечто секретное:
– У одной из баллистических ракет отказала система отключения двигателей, и ракета пошла мимо цели – дальше, к Аляске. Но к счастью, упала все-таки не на Аляску, а рухнула в океан.
Хрущев говорил, что Советский Союз уже располагает достаточным количество ракет среднего и дальнего радиуса действия, чтобы уничтожить всех противников в Европе и разрушить основные города в Соединенных Штатах. Никита Сергеевич не сомневался, что его вооруженные силы способны в первый же день войны уничтожить Германию, Францию и Англию. Конечно, Советский Союз тоже понесет потери, заметил первый секретарь ЦК КПСС, но европейские страны просто превратятся в пустыню. Дальше Никсон повел себя как заправский разведчик. Поскольку американцы плохо представляли себе ситуацию в советских вооруженных силах, то он стал донимать Хрущева специальными вопросами:
– Почему Советский Союз продолжает строить бомбардировщики, если вы довольны количеством ракет и точностью их попадания?
Никита Сергеевич ответил, что производство бомбардировщиков почти прекращено, потому что ракеты точнее. Кроме того, люди иногда не в состоянии сбросить бомбы на цель из-за эмоциональной реакции, а на ракеты можно положиться.
– Сожаление вызывает судьба моряков, – заметил Хрущев. – За исключением подводных лодок флот совершено устарел. Крейсеры и авианосцы – это просто мишени для ракет, и я прекратил строительство больших надводных кораблей.
Никсон знал, что Соединенные Штаты опередили Советский Союз в создании подводных лодок, которые могут запускать ракеты из-под воды. Никсон поинтересовался, многого ли удалось добиться. Хрущев ответил, что советские военные считают запуск ракет с суши более эффективным, чем с моря.
Никсону было известно, что США ушли вперед в создании твердого топлива для ракет, и он поинтересовался, каковы успехи советских ученых. Хрущев ответил, что он политик, а не технический специалист, и некомпетентен в этом вопросе.
Тут Пэт Никсон вмешалась в разговор. Она рассмеялась:
– Оказывается, существует какой-то вопрос, который господин Хрущев не может обсуждать. Мне казалось, что господин Хрущев все держит в руках и все знает.
Все рассмеялись. Микоян заметил:
– Даже у Никиты Сергеевича недостаточно рук, чтобы всем заниматься, и он нуждается в помощи.
Хрущев вновь и вновь возвращался к разговору о разрушительных возможностях советских ракет, настойчиво повторял, что Советский Союз превосходит Соединенные Штаты по ракетам, а против ракет нет защиты. С веселой улыбкой он пересказал анекдот, придуманный англичанами:
– Пессимист говорит, что для уничтожения Англии достаточно шести атомных бомб, а оптимист утверждает, что понадобится девять или десять.
Никсон пришел к выводу, что Хрущев вовсе не таков, каким он хочет казаться. Большая ошибка считать его человеком, который способен начать войну в припадке гнева или выпив лишку. Когда обсуждаются серьезные вопросы, он трезв, холоден и невозмутим. Никсон составил себе и представление о дипломатической тактике советского лидера. Во-первых, Хрущев требует того, на что не имеет права претендовать. Во-вторых, он угрожает войной, если не получает требуемого. В-третьих, он обвиняет других в том, что они создают угрозу миру, отказываясь принимать его требования. В-четвертых, в уплату за мир он получает как минимум половину того, на что без всяких оснований претендовал вначале.
Скандал с президентом
У президента Дуайта Эйзенхауэра сложилось о Хрущеве лучшее впечатление, чем у Никсона. В том же 1959 году Никита Сергеевич побывал в Америке. Ему очень хотелось поехать, но одновременно он боялся, вспоминает посол Олег Гриневский. Сможет ли он достойно вести переговоры с западным миром? Вдруг его за ровню не сочтут? Заманят, а потом унизят, по носу щелкнут, попытаются запугать, чтобы сделать уступчивее на переговорах. От Запада ведь всегда ждали подвоха. И в его окружении охотно нажимали на эту мозоль. С одной стороны, говорили о Западе с презрением, с другой – пугали. Однако встретили его очень доброжелательно. По словам Виктора Суходрева, американцам импонировал простой и откровенный человек, который обращался к ним без дипломатических ухищрений.
Поездка в Америку произвела на Хрущева сильнейшее впечатление. Он увидел, как можно жить. Отношение к американцам резко изменилось. Хрущев решил, что с Америкой надо дружить. На следующий год, в июне 1960-го, в Москве с ответным визитом ждали Дуайта Эйзенхауэра. Приезд американского президента мог стать важным событием, которое уменьшило бы враждебность между двумя странами. Но, как это часто бывает в мировой политике, пагубную роль сыграли спецслужбы. Американские разведчики уговорили Эйзенхауэра продолжить полеты самолетов-разведчиков У-2 над советской территорией.
У-2 был создан во время холодной войны, чтобы следить за Советским Союзом. Первый полет состоялся в августе 1955 года. Самолет У-2 способен летать и ночью и днем, в любую погоду: он снабжен всеми видами фотооборудования и радиолокатором. Но скорость У-2 – семьсот километров в час – сравнительно небольшая, что делает самолет уязвимым.
1 мая 1960 года американский самолет-разведчик, пилотируемый Фрэнсисом Гэри Пауэрсом, был сбит над Свердловском. Яков Петрович Рябов, бывший первый секретарь Свердловского обкома КПСС, рассказывал мне:
– Это произошло прямо на моих глазах, когда мы собрались на демонстрацию. Погода была чудесная, солнечная, но прохладная. Стоим, вдруг вижу: прямо над головой возникли два огромных белых шара. Я еще удивился: что это такое? Первый раз такой фейерверк вижу.
Гэри Пауэрс выпрыгнул с парашютом и остался жив. В Москве это скрывали. Но заместитель министра иностранных дел Яков Александрович Малик выдал секрет одному из послов. Хрущев пришел в бешенство. Малик сохранил должность, но эта история, пишет посол Дмитрий Федорович Сафонов, стала для него ударом, возможно, сыгравшим роковую роль в преждевременном уходе из жизни: «С тех пор редко доводилось мне видеть его таким жизнерадостным и энергичным, каким он представлялся мне раньше»…
В Министерство иностранных дел вызвали норвежского посла Оскара Гундерсена. Сотрудник норвежской референтуры Виктор Федорович Грушко (будущий генерал-полковник и первый заместитель председателя КГБ) вспоминал, как мрачный Громыко заявил протест норвежскому правительству: американский самолет-разведчик должен был приземлиться на норвежском военном аэродроме в Будё, следовательно, территория Норвегии используется в агрессивных целях. Посол пытался возражать.
– Я не стану с вами больше говорить на эту тему, – небывало резко отрезал Громыко. – Сказанное мной является неопровержимым фактом. Доложите об этом своему правительству. Это все. Вас я слушать больше не желаю.
В истории с У-2 и Хрущев, и Эйзенхауэр повели себя неразумно. Никита Сергеевич стал требовать от американского президента извинений, хотя главы государств никогда не принимают на себя ответственность за своих шпионов – именно для того, чтобы нормальные межгосударственные отношения могли продолжаться. А Эйзенхауэр стал защищать право Америки проводить разведывательные полеты, что еще больше разозлило Хрущева.
В мае Хрущев и Эйзенхауэр должны были увидеться в Париже на встрече лидеров четырех ведущих держав. Едва все собрались, Хрущев заявил, что если президент Соединенных Штатов отказывается принести извинения, то Советский Союз отзывает свое приглашение, Эйзенхауэр не может быть гостем нашей страны…
На этом встреча закончилась.
Министр обороны маршал Родион Яковлевич Малиновский радостно поддержал Хрущева:
– Нечего с ними цацкаться.
Громыко на склоне лет писал в своей книге: «Я иду за Хрущевым, а в голове одна мысль: «Чистый выпендреж!» Хрущев теряет контроль над собой, что для государственного деятеля недопустимо». В воспоминаниях Громыко осуждал Хрущева за то, что он покинул парижскую встречу и сорвал визит Эйзенхауэра в СССР.
В реальности в тот момент Громыко думал и действовал несколько иначе. Сотрудник советского посольства в Париже Владимир Всеволодович Снегирев вспоминал, как для советской делегации привезли большой запас продовольствия. Чтобы добро не пропадало, в посольстве устроили большой ужин. Первый тост произнес министр обороны Малиновский:
– Мы здесь, в Париже, были свидетелями исторического события, когда наш дорогой Никита Сергеевич со свойственным ему умением загнал этого зажиревшего буржуя в угол и заставил его извиваться.
Громыко не отставал и говорил о гениальности «нашего дорогого Никиты Сергеевича». Андрей Андреевич взирал на первого секретаря с показным восторгом, хотя непредсказуемость и импровизации Хрущева часто его пугали.
Николай Митрофанович Луньков, который был послом в Норвегии, вспоминает визит Хрущева в Осло. Во время прогулки Хрущев, его зять главный редактор «Известий» Алексей Иванович Аджубей и главный редактор «Правды» Павел Алексеевич Сатюков ушли вперед. Громыко сказал Лунькову: