— Куда? В Алжир, с вами? — изумленно спросил я.
— В Швецию, в Стокгольм. Узнайте, когда отходит пароход, и закажите нам отдельную каюту.
Привычки моего друга были мне известны, я не стал возражать и, позвонив в пароходную компанию, узнал все подробности.
Ближайший пароход «Титания» отходил из Гулля сегодня, в среду, в восемь часов вечера.
Холмс посмотрел на часы.
— Поезд идет через два часа, у нас достаточно времени, чтобы позавтракать и уложить багаж.
Из вещей Холмс взял только два револьвера, мягкую дорожную шапочку и узкий кожаный футляр, который он засунул в боковой карман.
Этот загадочный предмет сопровождал Холмса во всех его экспедициях.
— Посмотрю я на вас, сэр, — недовольно ворчала почтенная миссис Пэгги, — какой вы непоседа: не успели еще только сегодня утром вернуться домой и опять уезжаете! Куда это вас теперь несет?
— Мы с моим другом Ватсоном отправляемся в Африку охотиться на львов, — удовлетворил любопытство хозяйки Холмс.
— Но ведь это чрезвычайно опасно, мистер Холмс! Уговорите его, мистер Ватсон, не делать такой глупости, ведь мистер Холмс не мальчик, чтобы прыгать по скалам за какими-то дикими кошками!
— К сожалению, миссис Пэгги, я не могу исполнить вашего желания, — иронически ответил Холмс, — на меня возложено это поручение.
— Я не знаю, кто поручил вам такое, но хочу выразить мое негодование по этому поводу, — проговорила миссис Пэгги, возвращаясь из кухни с аппетитной яичницей на сковороде.
— Стакан виски с содовой не помешает нам, Ватсон, — сказал Холмс, пододвигая ко мне бутылку.
Мы быстро позавтракали.
— Ждите меня, я вернусь сюда, — коротко бросил мне Холмс, — мне еще нужно сделать кое-какие распоряжения.
С этими словами он вышел.
Я остался один, стараясь привести в порядок свои мысли, чтобы найти логическое объяснение странному поведению моего друга. Миссис Пэгги оставила меня в приятной компании — с бутылкой старого шерри; в ее обществе я незаметно провел время до прихода Холмса.
Лицо его было более озабоченным, чем раньше.
— Узел затягивается еще крепче, — сказал он.
Но я не понял его слов.
— Через пять минут можем ехать, — добавил он. — Миссис Пэгги, пошлите Дика за кебом.
Скоро мы уже катили на железнодорожный вокзал.
IV
— Вот ваша каюта, джентльмены, — указал нам помощник капитана, искоса взглянув на скудный багаж, который я держал в руках. «Титания» своевременно отчалила от пристани. Вскоре после отплытия колокольчик стюарда пригласил пассажиров к вечернему чаю в общую столовую.
Отправились и мы с Холмсом; но едва мы только вступили в ярко освещенную электричеством большую каюту, мой друг, окинув пытливым взглядом присутствующих, быстро повернулся к выходу, прошептав мне:
— Вы оставайтесь здесь, Ватсон, а я велю подать себе чай в каюту, у меня вдруг закружилась голова.
Хорошо зная Холмса, я понял, что среди пассажиров оказался кто-то, кого он избегал. Меня это заинтересовало, и я остался в столовой. Пассажиров первого класса, исключая нас, было всего пять человек: две дамы и трое мужчин.
Когда путешествуешь на пароходе, как-то быстрее сближаешься с людьми, предназначенными тебе в спутники на несколько дней, тем более что с ними приходится встречаться три раза в день за общим столом.
Общество оказалось очень приятным: отставной капитан из Кейптауна, ехавший в Упсалу, где жила его замужняя дочь; сотрудник большой спичечной фабрики в Стокгольме, Сэнберг, серьезный, глубокомысленный швед, приезжавший в Лондон по делам своей фирмы, и атлет Джонни Эдерсон, ехавший в Копенгаген на международные соревнования борцов.
Одна из дам, пожилая шведка, была женой бургомистра из Мальмё, другая, очень красивая шатенка с темными глазами и загадочным взглядом, — артисткой, выступавшей в одном из лондонских варьете. Звали ее Акка Субитова, она была русской по происхождению.
Чрезвычайно веселым рассказчиком оказался капитан: он точно из мешка вытаскивал массу различных анекдотов, темой которых была преимущественно его жизнь в южноафриканских колониях. Хвастовство «чемпиона мира», как себя называл Эдерсон, превосходило пределы возможного — даже угрюмый швед не мог не улыбнуться, выслушав его рассказ о схватке врукопашную с североамериканским гризли. Смеялась и артистка. Ее смех поразил меня — он был какой-то особенный, в нем не чувствовалось веселья. Жена бургомистра, очень болтливая дама, с любопытством стала расспрашивать меня о моих ост-индских впечатлениях, когда я сообщил ей, что состоял там раньше на службе.
Составив мнение о своих собеседниках, я никак не мог понять, кого из них решил избегать Шерлок Холмс.
— Уверяю вас, Ватсон, что у меня действительно закружилась голова, — сказал он мне, когда я вернулся в нашу каюту и задал ему этот вопрос. Холмс сидел у маленького столика и продолжал делать в записной книжке какие-то заметки. Возле него на столе лежал подаренный лордом Коксвиллом нож. Не желая мешать моему другу заниматься, я взял нож в руки и стал рассматривать.
Сталь оказалась превосходного качества. Меня поразило странное клеймо завода — оттиск был сделан на незнакомом мне языке.
— Кстати, Ватсон, откройте иллюминатор, я так здесь накурил, что нам будет не уснуть, — сказал Холмс.
Я выполнил его просьбу. Возвратившись к столу, я заметил, что ножа там уже не было.
— Я знаю, Ватсон, что вы привыкли выпивать на ночь стакан доброго красного портвейна, и уже позаботился об этом, — смеясь, произнес он, вытаскивая из-под стола бутылку. — Ах да, я совершенно забыл вам рассказать, кого я посетил в то время, пока вы ожидали меня дома!
Я насторожился.
— Мне пришло на память, что я не успел выразить своего сожаления по поводу кончины баронета Коксвилла леди Ферфакс, чья дочь Маргет была объявлена невестой баронета. Бедняжка так любила своего жениха, что я застал ее в слезах. Она была одета в глубокий траур. И, нужно прибавить, он чрезвычайно шел к бледному личику блондинки.
— Что же она думает по поводу самоубийства жениха?
— Она отказывается верить тому, что покойный баронет мог с собой покончить: «Он слишком любил жизнь… и меня» — так она говорит.
— Значит, вы, Холмс, подозреваете, что дело здесь идет не о самоубийстве?
— Вполне уверен, что наш добрый друг не сам ушел из этого мира.
— Вы предполагаете убийство?
— Ватсон, к чему преждевременные предположения и гипотезы? Нужно все исследовать на месте и тогда уже…
Холмс, не закончив фразы, вынул из кармана загадочный нож.
— Мне кажется, что в этом предмете и есть разгадка. Однако поздно, давайте спать.
V
Холмс рассердился, когда узнал, что наш пароход довольно долго простоит в Копенгагене.
— Я бы рад перебраться на другой, идущий в Гетеборг, оттуда по железной дороге мы скорее доехали бы до Стокгольма, но обстоятельства заставляют нас продолжать путь на этом пароходе.
Он по-прежнему не выходил из каюты, а если появлялся на палубе, то только ночью, когда все пассажиры уже спали.
— Знаете, Ватсон, при дневном свете я совсем не могу находиться на палубе, голова кружится, — говорил он.
Когда мы вышли в Балтийское море и были уже недалеко от столицы Швеции, Холмс, ввиду каких-то ему одному известных обстоятельств, все-таки выбрался при дневном свете на палубу. Моего друга трудно было узнать: его лицо было повязано платком, точно он страдал зубной болью, на плечи накинут дорожный плед, в который он ушел по самые уши, дорожная шапочка плотно надвинута на лоб, и из-под нее блестели зоркие глаза, будто Холмс за кем-то следил.
Заметив появление так странно одетого Холмса, капитан-«африканец» с любопытством спросил меня:
— Вероятно, ваш друг очень болен, что он весь так закутался?
— Да, его страшно мучает невралгия.
— Куда вы с ним едете?
— Мы направляемся в… — уже хотел было я назвать цель нашего путешествия, но внимательно слушавший нас Холмс вовремя помешал моей болтливости.
— Мы следуем в Энчопинг, к доктору Лунквисту, — страдальческим, совершенно чужим для меня голосом проговорил Холмс, — мне так много о нем рассказывали, что я решил обратиться к нему за врачебной консультацией.
Появление мнимого больного на палубе привлекло к нему внимание и других, не сошедших в Копенгагене пассажиров. Русская артистка серьезно посоветовала моему другу ехать куда-то на юг России и брать там грязевые ванны.
— Спасибо вам за совет, — ответил ей Холмс, — я, несомненно, воспользуюсь им в скором времени.
Пароход вошел в группу красивых шхер и теперь скользил извилистыми проливами меж скалистыми, покрытыми зеленью островами.
Скоро мы приблизились к серой угрюмой крепости, точно выступавшей из воды.
— Это Ваксхольм, — указал швед русской артистке на массивное здание.
Безучастно смотревший на красивую панораму Холмс чуть заметно вздрогнул и взглянул на суровую крепость. Сотрудник спичечной фабрики что-то оживленно говорил по-шведски жене бургомистра; я случайно уловил в его рассказе имя баронета Коксвилла и хотел сообщить об этом моему другу, но заметил, что Холмс, умевший, когда нужно, предельно напрягать слух, сам не упускал ни слова из их разговора.
Узнав о намерении моего друга отправиться в Энчопинг, сотрудник спичечной фабрики любезно сообщил нам, что мы сейчас вряд ли застанем знаменитого доктора.
— Я знаю, что в конце июля он всегда ездит отдыхать в свое имение около Упсалы.
— Очень жаль, — со вздохом промолвил Холмс, — в таком случае нам придется подождать его здесь, в Стокгольме.
— Вы ничего не потеряете, если осмотрите город и окрестности, — с гордостью сказал швед, — они достойны внимания каждого путешественника. Недаром Макс Нордау так восторженно писал о них!
— Благодарю вас, сэр, может быть, вы подскажете нам, где лучше всего остановиться?
— Хороших отелей в Стокгольме очень много, но я бы посоветовал вам «Grand Hotel», — ответил швед, явно довольный нашей просьбой. — Мадемуазель тоже там останавливается, — сообщил он.
Пароход входил в Стокгольмскую бухту. Навстречу нам неслись маленькие белые пароходики, полные народу. Оттуда звучала духовая музыка.
— Сегодня воскресенье, — пояснил сотрудник фабрики, — наши горожане отправляются гулять на острова.
«Титания» начала причаливать к набережной.
Мы сошли на берег и пешком отправились в «Grand Hotel» — его красивое здание с развевающимся флагом горделиво отражалось в водах фьорда.
Акка Субитова раньше нас поехала туда в экипаже.
VI
— Теперь мы на месте, пора за дело, — заметил Холмс, когда мы остались вдвоем в отведенном нам номере.
Немного спустя мы снова вышли в вестибюль отеля.
На доске, где записывались имена приезжих, против нашего номера стояло: «Чизвинг, нотариус» и «Джон Фокс, доктор из Гулля».
Из какой-то странной предосторожности Шерлок Холмс не желал сообщать наши настоящие имена. Не знаю, была ли это случайность, но русская артистка поселилась в соседней с нами комнате.
— Ватсон, оставайтесь здесь, в вестибюле, курите, пейте виски с содовой, здесь не жарко и расставлены такие удобные кресла. Задача ваша будет состоять в том, чтобы следить, не придет ли кто-нибудь к нашей соседке. Это легко будет исполнить, потому что посетитель наверняка обратится к портье.
— А вы уйдете?
— Да, мне необходимо осмотреться на местности. Вы можете разговориться вон с тем важным портье, похожим скорее на лондонского банкира, и как бы случайно вынудить его рассказать вам, что он знает о покойном баронете.
Я начинал понимать план моего друга.
— Помните только, Ватсон, вы должны точно выяснить время, когда покойный баронет находился в отеле и когда его там не было.
Я отлично сознавал, что задача, порученная мне, не из легких, и решил употребить все усилия, чтобы справиться с ней как можно лучше.
Холмс ушел.
Я уселся в удобное мягкое кресло, как будто предназначенное для размышлений, и задумался. Новое дело меня весьма заинтересовало, но я не очень понимал смысл поручения, которое дал мне Холмс.
«Какая логическая связь между самоубийством баронета и русской артисткой — танцовщицей из варьете? Почему Холмс так тщательно избегал ее на пароходе?» Теперь я убедился, что именно эта женщина вызывала у него какие-то подозрения.
Важный портье, заметив мою небрежную позу, сам подсел ко мне и на хорошем английском языке сказал:
— Если джентльмены желают осмотреть Стокгольм, то в отеле имеется превосходный выезд с выносной упряжью и одетыми в красную ливрею грумами.
Прежде чем я успел что-либо ответить, он продолжил:
— Надеюсь, сэр, я доставлю вам большое удовольствие, сообщив, что этим экипажем пользовался для осмотра Стокгольма сам принц Уэльский, когда инкогнито посетил наш город. Кроме него, много знатных англичан, останавливавшихся в нашем городе, постоянно пользовались этим выездом. Одним из последних был баронет Эльджернон Коксвилл…
Портье сразу замолчал, видимо, не решаясь сообщить о его самоубийстве.
— Это тот, который бросился в залив? — спросил я моего словоохотливого собеседника.
— Увы, сэр, действительно, это был достопочтенный джентльмен! Мы не вольны, сэр, в нашей жизни. Судьба, помимо нашей воли, распоряжается нами по-своему. Со мной она тоже зло пошутила: я, кандидат юриспруденции, должен был заняться работой, совершенно не подходящей к моим знаниям, — продолжал портье, забывая, что любой юрист охотно поменялся бы с ним местом, принимая во внимание его немалые доходы, — отель процветал.
С лестницы спускалась наша спутница по пароходу, русская артистка; заметив меня, она приветливо кивнула мне и спросила:
— Ну что, знаменитый доктор еще не приехал?
— Нет, — отозвался я, невольно любуясь стройной фигурой танцовщицы и ее красивым лицом. — Нам придется подождать его здесь несколько дней.
— А я спешу в театр, — сказала она, хотя я ее не спрашивал. — Мне нужно поговорить с пригласившим меня директором. — Еще раз кивнув, она исчезла из вестибюля.
Портье, все это время молчавший, снова заговорил.
— Может быть, вам, сэр, угодно будет пройти позавтракать, ресторан у нас тут же, внизу?
— Нет, я подожду своего друга, — ответил я и, стараясь навести моего собеседника на прежнюю тему о самоубийстве баронета, добавил:
— В газетах пишут, если я не ошибаюсь, что покойный баронет Коксвилл дважды покушался на самоубийство и, между прочим, один раз у вас здесь, в отеле.
— Это ошибка репортера, сэр, он стрелял в себя вовсе не здесь, а там, наверху, на Мозебакене, в ресторане. Все время, пока баронет жил у нас, он был чрезвычайно весел, шутил со мной.
— Его посещал кто-нибудь? — продолжал я расспросы.
— К сожалению, нет — у баронета не было друзей, но он и без них весело проводил время.
В вестибюль вошел какой-то бритый господин, с виду похожий на актера.
— Скажите, пожалуйста, госпожа Акка Субитова приехала? — спросил он.
— Да, но ее сейчас нет в отеле, — ответил портье.
На лице бритого показалась довольная улыбка.
— Хорошо, я зайду позже, — сказал он и ушел.
— Этот господин и еще другой ежедневно, вот уже несколько дней, справляются о госпоже Субитовой, — пояснил портье.
— Вероятно, ее сослуживцы-артисты, — заметил я спокойно, хотя был поражен тем, что Холмс предвидел это посещение. Судя по имеющимся фактам, наша экспедиция обещала быть чрезвычайно значимой.
— Представьте, сэр, — разболтался портье, польщенный моей с ним откровенностью, — после самоубийства вашего соотечественника две его комнаты продолжают пустовать, потому что новые постояльцы не хотят в них селиться. И зря! До чего прелестные апартаменты!
— Интересно было бы на них посмотреть!
— О, пожалуйста, сэр! Пока вы ждете вашего друга, можете осмотреть комнаты!
Он позвал одного из мальчиков-слуг, дежуривших при лифте.