В отличие от печатной копии, которую вы сейчас держите в руках, книга, которую я обнаружил спрятанной за полками, была рукописной, и много разных людей приложили к ней свои руки, что было явственно видно из разных сортов пергамента или бумаги, на которой она была написана, и различных стилей почерка. Мне оставалось только строить догадки о том, кто из моих предков собрал эту книгу из отдельных страниц в кожаный переплёт. Действительно, только после того, как я начал замечать на некоторых страницах пометки, написанные более свежими чернилами и более современным почерком, чем у авторов старых страниц, я узнал личность пишущего: это без сомнений было написано рукой моего пра-пра-прадеда, шестнадцатого барона нашего древнего рода, — того, кто едва избежал судебного разбирательства и последующей виселицы в последние дни маниакальных преследований ведьм и колдунов.
Копия Некрономикона была очень объёмной, более тысячи страниц, и всю следующую неделю я просто пролистывал её. Мой лихорадочный ум выхватывал то здесь, то там отдельный отрывок или фразу, которые приятно возбуждали моё воображение намёками на Врата, которые открывались из нашего мира в другие миры, к безднам предшествующих циклов существования и к невообразимым областям за пределами пространства и времени. Наконец, мне пришло в голову, что за этой невозмутимой шеренгой бесконечных богословских сочинений могут быть также спрятаны и другие книги или газеты, и таким образом я обнаружил защёлку, скрытую в углублении древнего книжного шкафа из красного дерева. Я надавил на защёлку; скрип и стон ржавых шарниров вызвали трепет в моей душе. Через мгновение целая секция стеллажей медленно и тяжело скользнула в сторону, открывая моему взору тёмный, пыльный проход и марш крутой лестницы, ведущей вверх, в непроницаемый мрак. Всё здесь было обмотано и украшено призрачными сетями неисчислимых поколений пауков.
Великая библиотека Цитадели Нортхемов находилась на самом верхнем этаже, и я хорошо знал, что не было ничего выше этой комнаты, за исключением древней каменной башни, окна которой были плотно закрыты изнутри, а единственный вход в неё был запечатан кирпичной кладкой задолго до того, как я родился. Таким образом, тайна того, куда ведёт эта крутая тайная лестница, пробудила во мне сильное любопытство. Задержавшись только для того, чтобы подпереть дверь тайного прохода тяжёлой книгой и схватить с библиотечного стола масляную лампу, я вошёл в пыльную нишу и начал подниматься по лестнице со смешанными чувствами осторожности, трепета и авантюрного ожидания, что вряд ли можно описать простыми прозаическими словами. Ступени лестницы были сделаны из дерева, местами трухлявого из-за отсутствия ухода за ними. Толстый слой столетней пыли покрывал их. Наверху я нашёл люк, который я смог открыть только, применив всю силу. Покрытые ржавчиной шарниры протестующее завизжали.
Я обнаружил странную восьмиугольную комнату, почти полностью лишённую мебели. Свет моей лампы явил всего лишь стол из тяжёлой древесины и большой резной дубовый стул времён Якобинцев или, возможно, сделанный мастерами эпохи Тюдора. Стол и стул располагались в самом центре комнаты. На столе находились: огарок свечи в латунном подсвечнике, запылившаяся чернильница, в которой осталась тёмная плёнка давно высохших чернил, и несколько перьев, аккуратно расположенных рядом с фолиантом, в который был вложен скрученный пергамент, обмотанный паутиной. Единственной странностью этой башенной комнаты с обычной обстановкой был огромный древний колокол из потемневшего серебра, который был подвешен к стропилам прямо над стулом. Колокол имел размер церковного, и по его нижнему краю были проштампованы или как-то вырезаны странные угловатые символы, которые казались мне смутно знакомыми. Я вспомнил, что встречал подобные символы под названием «Руны Нуг-Зота», но больше об этом я ничего не знал. Язык колокола был в форме перевёрнутого трезубца, и он был привязан длинной, покрытой смолой верёвкой к странному часовому механизму из свёрнутых пружин, густо покрытых масляной смазкой. Очевидно, назначение этого причудливого механизма состояло в том, чтобы, раскачивая колокол без помощи человеческих рук, вызывать звон.
Поскольку я не знал, для чего нужен этот колокол, я сразу же направился к столу в центре комнаты, поместил лампу на пыльную поверхность, сел на стул и начал исследовать скрученный манускрипт. Я безошибочно узнал, что почерк, которым он был написан, принадлежал моему пра-пра-прадеду Рутвену, лорду Нортхему. О нём до сих пор шептали много сомнительных легенд, и написанный маслом портрет, потемневший от времени, изображал его лицо с густыми бровями и выступающими скулами, строгой угловатой челюстью и суровым орлиным носом. Все эти наследственные черты повторялись у каждого члена нашего рода, со времён самого отдалённого нашего предка. Листки были датированы семнадцатым столетием и, казалось, были записью серии экспериментов, но, увы, они были написаны каким-то шифром, в котором использовались буквы и цифры в соответствии с кодом или системой, которые я не мог сразу разгадать. Нетерпеливо перелистывая рукопись, я нашёл, наконец, ближе к концу один отрывок, который был написан простым английском языком, и текст гласил:
Как Брахманы из Индостана использовали бесконечно повторяющийся звон маленьких колокольчиков в качестве сопровождения своей медитации, так и шаманы из Тартара, и тибетские монахи-красношапочники использовали их для аналогичной цели-притупить рациональное мышление и очистить чувства для восприятия Высших Планов. См. Абдул Аль-Хазред, его III Книга, гл. VIII.
Затем следовал ряд инструкций относительно того, как завести часовой механизм, о ритме и времени использования колокола, а также о продолжительности его звона, которая наиболее подходит для эксперимента.
В этот момент я начал замечать, что у меня болит голова, и сердце быстро колотится. Я был уже на грани того, чтобы упасть в обморок, как женщина, если бы остался в этом замкнутом пространстве и продолжал дышать спёртым и затхлым воздухом башенной комнаты. Деревянные ставни, которые закрывали высокие окна, сопротивлялись моим усилиям открыть их. Их так сильно заклинило, что мне пришлось использовать лом, чтобы сломать ставни и позволить свежему дневному воздуху проникнуть в комнату. Я взял свою лампу и фолиант, спустился по крутой и узкой лестнице в библиотеку и сразу же вернулся к чтению Некрономикона. Я без труда нашел фрагмент, на который ссылался мой предок; это было в третьей книге Некрономикона, которая носила название «Книга Врат», и она гласила:
А также остаётся Ещё Один Способ, с помощью которого вы, по крайней мере, сможете увидеть То, что находится за пределами ограничений Мира Природы, не подвергая себя Риску, связанному с выходом туда в своём Теле. Посредством этого метода вы сможете отбросить Завесу и заглянуть в те иные Области Бытия, которые наполняют наше собственное измерение и проникают через него, но всё же остаются невидимыми и незаметными для смертных людей и, тем самым, Неизвестными. Этот способ называется Ритуал Колокола, и в нём используется особый Колокол из Серебра. По его Ободу нужно начертать Девятый Ключ Пространства соответственно Рунами Нуг-Зота или древними буквами Акло. Однако будьте осторожны, не злоупотребляйте этим Способом; для тех, кто часто смотрит на Запредельное, Оно может стать постоянным Местом Их Пребывания.
Я читал этот отрывок снова и снова, охваченный лихорадочным возбуждением и радостью открытия, которые вы легко можете себе представить. Из-за античной формы письма, орфографии и грамматики я опасался, что это была транскрипция доктора Ди, который сам переводил Альхазреда на английский язык. Упоминание об этом переводе я часто встречал во время своих исследований. По крайней мере, форма языка казалась такой же старой, как царствование той королевы из Тюдоров, во время которой процветал доктор Ди.
Рукой моего пра-пра-прадеда было приписано замечание к этому фрагменту. И всё моё внутренне существо затрепетало от его прочтения. Он написал –
Способ действует хорошо.
* * *
Мне не терпелось испробовать Ритуал Колокола, поэтому, не откладывая, я начал эксперимент в тот же вечер. Согласно записям моего предка, в процессе ритуала нужно было выпить определённое зелье, рецепт для которого давался в тех частях его бумаг, которые не были зашифрованы. Формула зелья включала в себя определённые наркотики и ядовитые алкалоиды, такие как белладонна и аконит, но, поскольку я ранее пробовал эти и другие сильнодействующие наркотики, пытаясь систематически расстроить свои чувства, у меня, к счастью, эти химические вещества были в свободном доступе.
С небольшим трудом мне удалось открыть ставни, которые прочно затворяли окна, позволяя холодному ветру от бушующих морских волн очищать затхлый воздух в башне; затем, установив механизмы в соответствии с инструкциями и выпив эликсир, я сел прямо под колокол из потускневшего серебра, и Ритуал начался. Медленный звон колокола был глубоким и мягким, и, пока он продолжался, я осознал сонное оцепенение, охватывающее мои органы чувств; но мне было трудно точно определить, происходило ли это из-за наркотиков, которые я принял, или из-за монотонной музыки колокола.
Через открытую створку окна я мог видеть дома старого города под Цитаделью и низкие холмы за его пределами. Я видел скалы, о которые хлестали волны, сверкающие под лучами восходящей луны. Постепенно — незаметно — началось странное изменение, преобразующее сцены, которые находились подо мной. Сначала очертания старых домов размылись и стали нечёткими; со временем они полностью исчезли и были заменены другим, совершенно отличающимся набором изображений, которые, казалось, накладывались на дома, как будто под воздействием какого-то таинственного колдовства. Древние дома, большинство из которых датировались эпохой Елизаветы и которые разрушались от возраста и долгого забвения, стали новыми и свежими, словно омоложенными; улица из сверкающих булыжников постепенно заменялась извилистой дорожкой, которая казалась усыпанной сверкающей слюдой; а округлые холмы и грубые скалы за городом Нортхемом были изменены путём медленных и мельчайших градаций в ряд каменных шпилей, похожих на зубы — шероховатые и невыветрившиеся от столетий ветров и дождей, подобно горам на самой Луне.
За игольчатыми шпилями из голого камня теперь больше не двигались волны моря; на их месте бурлил и кипел вязкий чёрный пар, который казался тяжелее воздуха и переливался беглыми вспышками странных и незнакомых оттенков, которым я не мог дать названия. Луна уже давно исчезла с небосвода, который изменился от бездонного чёрного до своеобразного оттенка вспыхивающего пурпура, по которому теперь плыли луна за луной из светящегося перламутра и бледного опала. По смещению лучей многих лун я понял, что усыпанная слюдой улица или тропа, которая была пуста, теперь заполнилась странной компанией призраков, носивших одеяния многих стран и далёких веков. Здесь шёл солдат в бронзовых наколенниках и с нагрудным знаком римского легионера, а рядом с ним представительная фигура в строгом сукне и в шапке пуританского божества. Шаркающий житель Востока в оранжевом халате из мерцающего шёлка сопровождался саксонскими крестьянами в грубых самотканых спецовках, с копнами соломенно-жёлтых волос и гамашами, сплетёнными из лоскутов ткани. Люди со смуглыми лицами в тюрбанах и фесках шагали по сверкающей тропе, их нижние конечности были завёрнуты в объёмные панталоны, а кривые сабли они заткнули за пояс.
Пока я очарованно смотрел, как проходит эта процессия людей из каждой нации и эпохи, я постепенно осознавал, что Другие более смутные и нечёткие образы сопровождали их — странные, тощие, обнажённые фигуры с головами, имеющими клювы, и со сложенными перепончатыми крыльями, похожими на китайский веер. Но у этих Других была какая-то любопытная особенность, из-за которой мне было очень сложно разглядеть их чуждые детали, как будто сама материя, из которой состояли их тела, игнорировала свет множества опалесцирующих лун, или, как если бы мои органы зрения были слишком грубы, чтобы чётко различать их очертания.
Это сверхъестественная толпа казалась привязанной к общему для всех месту назначения, как будто все эти люди подались в какое-то безымянное паломничество, характер которого я не мог понять. Но после долгого наблюдения я с тревогой осознал, что цель их паломничества — ни что иное, как тот самый замок, в башне которого я сидел на троне, или это причудливое и неописуемое здание занимало то же самое положение в иной, альтернативной реальности или в странном, неземном измерении. Только тогда я подумал о тех жутких склепах, которые, по слухам, существуют далеко ниже самых нижних подвалов Цитадели Нортхемов. Там находилась пещера, высеченная неизвестными руками до начала земной истории, для какой-то тайной и скрытой цели, неизвестной мне. В тот момент меня охватило странное беспокойство, причину которого я не мог объяснить, но этого было достаточно, чтобы нарушить моё спокойствие до такой степени, что видение размылось и исчезло, а странные новые дома, слюдяные тропинки и острые шпили голой скалы сменились известными и знакомыми мне собратьями нашего измерения. Я пробудился от состояния, похожего на транс, узнав знакомую обстановку комнаты. Звон колокола прекратился. Я чувствовал себя оцепеневшим и сонным, и не был уверен в том, что увиденная сцена не являлась глубоким сном, вызванным влиянием наркотиков.
Каждую ночь после этого я повторял эксперимент, испытывая восторг и удивление, открывая что-то новое, чего ранее не наблюдалось в том неземном ландшафте. Там, где за деревней росли корявые и древние дубы, в моём мире сновидений прорастали чудовищные и непристойные грибковые растения с неприличными, раскачивающимися, луковичными головками, все полосатые или пятнистые, или пёстрые с угрюмым малиновым цветом, лихорадочно ярко-красно-оранжевые, цвета зловещего пурпура, ядовито зелёные. За грибной рощей я видел причудливые, скрученные деревья, их змеиные и морщинистые стволы извивались с нездоровой жизнеспособностью, словно волнистые гадюки. Деревья эти как будто стремились дотянуться до бледных и прокажённых лун, которые дрейфовали по пурпурному небу, где удивительные звёзды вспыхивали и мерцали в странной последовательности, будучи чуждыми созвездиям нашего земного неба. Однажды я увидел далеко-далеко в неземном море, на фоне извивающегося тумана, величественный корабль с парусами из роскошного сверкающего гобелена. Корабль настолько сильно отличался от любого судна, когда-либо бороздившего наши земные моря, что это намекало на существование родных для него портов где-то за Луной, как будто он плыл сюда через неописуемые бездны пространства.
Но всегда во время этих ночных видений присутствовали сверкающие дорожки, наполненные пёстрой ордой паломников, идущих сюда из каждой эпохи и нации: жрецы-друиды в мрачных мантиях и венках из дубовых листьев, с золотыми серпами в руках; Кроманьонские охотники, одетые в волосатые, звериные шкуры, несущие длинные копья с каменными наконечниками; Скифские лучники; худые и бесхитростные Персы в шапках-митрах; Египетские иерофанты, чьи головы были покрыты клафтами из накрахмаленного холста, а на их лбах крепились мистические уреи; полуобнаженные дикие Пикты; высокие Норманны в сверкающей кольчуге, полузакрытой длинными сюртуками, украшенными алыми геральдиками…. и даже среди этих более знакомых фигур, которые словно шагнули со страниц учебников истории, бегали вприпрыжку или ковыляли те измождённые и неуклюжие Другие, которые не имели никакого сходства с земными формами жизни, но были ужасающими гибридами, имеющими сходство с людьми и животными, ящерицами и насекомыми.
И каждый раз, когда я повторял Ритуал Колокола, казалось, что моя способность воспринимать этих Других слегка усиливалась, пока, наконец, я не увидел их чуждую анатомию, которая словно возникла в каких-то надземных сферах. Я смог увидеть их так же ясно и отчётливо, как я вижу тебя сейчас. Но только после одиннадцатого повторения эксперимента произошло нечто, из-за чего я сделал перерыв, так как ледяной ужас поселился в моей душе. Я высунулся из окна башни, глядя с восхищением и очарованием на нахлынувшую толпу, когда один из Других — медленное и неуклюжее, звероподобное существо, тучная и мясистая оболочка которого была покрыта ужасными опухолями и ненормальными наростами, похожими на рудиментарные щупальца или усечённые хоботки, — остановило своё ковыляние и подняло голову со множеством глаз и плоскими бровями, и посмотрело прямо мне в глаза.