— Будем приставать? — крикнул с носа лодки шестовой. Вопрос этот вернул Чжан Синхэ к действительности.
Да, конечно, пристать надо. Пусть уж все будет как повелось.
Уселись, стали смотреть на реку. Хуанхэ неслась как пришпоренная, ее струи пенились, крутились воронками водоворотов. Глухой рокот со стороны ущелья доносился враждебно и угрожающе.
— Не беда, что половодье, — сказал кто-то из гребцов. — При такой воде надо идти Воротами Чертей. А лучше старого Чжана через них никто не водит. Зато в такой паводок на Косе Живых Камней опасаться нечего. Пронесет как по улице…
Резкая боль кольнула Чжан Синхэ.
Коса Живых Камней… Место, где оживают камни и умирают люди. Сможет ли он пройти ее сейчас? Не дрогнет ли рука? Ведь как раз там Хуанхэ нанесла ему тяжелую рану…
Это было в то время, когда Чжан Синхэ слыл первым кормчим на Саньмынься. Торговцы заискивали перед ним, среди лодочников про него ходили легенды.
Чжан знал себе цену, водил компанию только с такими почтенными кормчими, как и он сам. Был крут, болезненно самолюбив, но на реке действительно творил чудеса. Он водил лодки по любой воде, ухитряясь делать за год до тридцати поездок.
Только на Праздник весны возвращался Чжан Синхэ к семье. Однако деревенская жизнь с каждым разом все больше тяготила кормчего тусклостью, однообразием, изнурительным трудом и удручающей бедностью.
Каждый раз он с облегчением возвращался из деревни в привычную среду речников. Лодочники не любили думать о завтрашнем дне, с беспечной легкостью тратили заработанные деньги.
Время текло, и Чжан Синхэ не заметил, как подрос и пришел в Шаньсянь его старший сын — Чжан Ба. Юноше рано стали доверять место рулевого. Отец не спорил, однако поставил условие: договариваться с торговцами будет сам.
— Молод еще парень свои деньги иметь! — говорил он.
Раз какому-то купцу потребовалось отправить вниз по реке срочный груз. Было это в самый опасный сезон, когда на Саньмынься почти не увидишь лодок. Владелец груза обратился к Чжан Ба. Юноша согласился, но пришел к отцу получить разрешение.
— Езжай! Ничего, проскочите! — не раздумывая, ответил тот. Его соблазнило, что торговец дает тройную цену.
Вечером Чжан Синхэ играл в кости, когда в харчевню вбежали два запыхавшихся земляка. По их лицам он понял все.
— Чжан Ба?
Они молча кивнули, не поднимая глаз.
— Где?
— На Косе Живых Камней…
Пришел хозяин груза, растерянно и сбивчиво стал рассказывать о случившемся. Лодка села на камни. Там, на косе, дно все время меняется. Чжан Ба сгоряча прыгнул в воду, но поскользнулся, видимо, повредил ногу. Течение снесло его в водоворот.
— Так жаль, что погибла именно эта лодка! — продолжал торговец.
Он, как и все в Шаньсяне, очень уважает старого Чжана… В этом мешочке шестьдесят серебряных монет. Ими он хочет выразить отцу соболезнование…
Чжан Синхэ слушал молча. Потом резко поднялся, оттолкнул от себя стол. Стопка серебра со звоном рассыпалась по каменным плитам двора. Глухо сказал:
— Горе не продашь!
И, ссутулившись, зашагал прочь. Скоро в Шаньсяне узнали: Чжан Синхэ решил навсегда уйти с реки. Кормчий купил себе тачку и стал промышлять извозом. Старик избегал встреч с друзьями, замкнулся в себе.
Приходилось трудно. Не потому только, что Чжан Синхэ привык широко, не по-крестьянски тратить деньги. Тяжело было без реки, без всего, что давало ему положение прославленного рулевого. Но Чжан был тверд. Больше четырех лет никто не мог уговорить его вернуться на Хуанхэ.
Чжан отступает от зарока
Еще до того, как в Саньмынься появились первые строители, Чжан Синхэ познакомился с работниками гидрологической станции. Фигура одинокого, будто окаменелого старика, часами неподвижно простаивавшего у реки, невольно привлекала внимание.
Гидролог Сунь как-то попробовал заговорить с ним и был поражен, до чего преобразилось лицо старика, едва речь зашла о Хуанхэ. Чжан Синхэ и сам не заметил, как оставила его обычно свойственная кормчим нелюдимость. О реке, ее нраве и повадках старик готов был говорить часами.
Для гидрологов Чжан Синхэ оказался сущим кладом: кормчий помнил все, что касалось режима этого участка реки чуть ли не за тридцать последних лет. Лодочник любил теперь часами просиживать на станции. Ему льстило внимание, с которым ученые люди прислушивались к каждому его слову.
Там же впервые узнал Чжан Синхэ и о том, что в Саньмынься собираются строить высокую плотину, чтобы не было ни паводков, ни мелководья. После этого старый кормчий стал с уважением смотреть на приезжих, которых с каждым месяцем становилось все больше.
Весенним вечером в домик Чжан Синхэ постучался давний приятель, лодочник.
— Не возьмешься ли провести через Саньмынься пять лодок? — спросил он.
Чжан отрицательно покачал головой.
— Тогда помоги хотя бы лодки надежные сделать: потяжелее нужны, на особый лад.
— Для какого же груза?
— Машины будут на них ставить. Инженеры заказывали, те, что приехали строить плотину. Плотников уже набрали, ты бы только присмотрел. Осрамиться нам в таком деле неловко.
Чжан Синхэ стал каждое утро ходить на верфь. Ворчал на мастеровых, что им впору делать только корыта для свиней. Но через месяц лодки получились отличные.
Пришли приемщики, и среди них Чжан Синхэ увидел знакомого гидролога.
— Оказывается, ты, старина, считаешься тут первым кормчим! — воскликнул тот. — Что же молчал до сих пор? Мы такого человека давно ищем. Теперь особенно: лодки надо через Саньмынься спускать.
— Не водит он больше лодки. Ушел с реки, — бросил кто-то из гребцов.
— Отчего же? Старый? Да он как сосна крепкий! — сказал начальник инженерно-геологического отряда. — Ведь не откажешь нам, Чжан? Дело нужное.
К удивлению лодочников, старый рулевой кивнул утвердительно.
Больше всех недоумевала жена старика. Чем прельстил его этот рейс? Ведь до сих пор он упрямо отказывался даже от самых выгодных предложений.
Что заставило Чжана отступить от зарока? Почему согласился он снова встать к кормилу? Не потому ли, что уверовал в силу этих людей, взявшихся покорить Желтую реку, которая отняла жизнь у его сына, у стольких его друзей?
И вот Чжан Синхэ, как прежде, держит в Шицзятани совет со своими гребцами. Впереди — Саньмынься.
Толчок шестом, и берег, будто подхваченный порывом ветра, уносится прочь. Вместе с ним уносятся куда-то все сомнения и раздумья. Фигура Чжан Синхэ наливается силой, взгляд становится яснее и тверже.
Лодка летит на гребнях мутных, сплетающихся струй. Надвигающиеся навстречу скалы кажутся сплошной стеной. Ворота Чертей, на которые держит Чжан, имеют изгиб, выход из них не виден. Здесь, как говорят кормчие, не то что моргнуть — сердцем стукнуть не смей. Недаром гласит пословица: «Приказ на лодке сильнее приказа в бою». Тут уж, если ошибся, назад не отступишь.
…Неистово ревет вода. Чжан всем телом наваливается на кормило. Поворот — и в глаза бьет яркий солнечный свет. Саньмынься позади!
Медлить, однако, нельзя. Лодка должна пристать к правому берегу сразу за воротами. Там толпятся люди, машут руками, ждут первую лодку.
Знакомая победная радость поет в душе Чжан Синхэ. Сможет ли он после этого еще хоть день прожить без реки, без любимого дела!
Старый Чжан остался на стройке. Его назначили бригадиром лодочников при инженерно-геологическом отряде.
Голубовато-серый диорит-порфир, из которого сложены скалы Саньмынься, — порода надежная. Она звенит от удара молотка, радуя геологов своей монолитной твердостью. Но стометровая плотина вещь нешуточная. Надо досконально изучить ее будущее основание, особенно дно всех трех протоков.
Да, именно в воротах, на самой стремнине, нужно вести бурение.
Буровая машина установлена между двумя скрепленными лодками. От них к береговым скалам протянуты стальные тросы. Со стороны суденышки кажутся крыльями мотылька, трепещущего в паутине.
На корме одной из лодок стоит Чжан Синхэ с рупором в руках. Теперь он должен командовать не гребцами, а рабочими у лебедок.
Выйдя на стремнину, лодки на некоторое время словно повисают среди мчащихся струй, а потом начинают медленно подниматься к Саньмынься. С берега геологи флажками указывали место, где нужно бурить.
Все сильнее стучит в борта вода. Чжан в рупор подает сигналы то одному, то другому лебедочнику. Все пять тросов постепенно натягиваются, придавая установке правильное положение. Можно бурить.
Темнеет, но дизель стучит по-прежнему. Бурение будет вестись круглые сутки. Чжан Синхэ всю ночь сидит на корме, вглядываясь в черную поверхность воды, в которой змейками пробегают отражения звезд. Он покидает лодку лишь после того, как ушедшая в грунт обсадная труба сама надежно закрепляет установку на месте.
Всюду, где ведется бурение с воды, видна кряжистая фигура Чжана, слышен его хрипловатый, словно проржавевший голос.
В конце июля, как обычно, начались ливни. Но паводок был уже не страшен. Начальник инженерно-геологического отряда созвал лодочников в палатку. Здесь лежали керны — драгоценные столбики голубовато-серого камня, образцы основания будущей плотины.
Нужные материалы были собраны в срок. Геологи говорили своим помощникам сердечное спасибо.
Никогда прежде громкая слава первого кормчего, которой Чжан Синхэ пользовался в Шаньсяни, не радовала его так, как эта простая благодарность.
Старый лодочник закончил свой рассказ, когда мы стояли на берегу Хуанхэ, возле Камня Непреклонности. Как раз там, на этом утесе, с помощью Чжан Синхэ была пробурена первая скважина, которая подтвердила надежность скал Саньмынься.
Я снова подумал о Камне Непреклонности — символе национального духа, как называли его поэты древности.
Да, китайский народ умел быть стойким перед лицом всех испытаний, которые несла ему судьба. Но сейчас его непреклонность приобрела новый смысл. Она стала наступательной, целеустремленной. Народ достаточно вынес от стихии. Теперь он непреклонен в решимости покорить ее.
И символ этой новой черты в характере освобожденного народа — уже не одинокий утес на стремнине, а стометровая бетонная плотина, которая по соседству с ним перегородила Хуанхэ.
Подводный Дворец дракона
С той поры, как русло Хуанхэ было успешно перекрыто, главное внимание строителей привлек правобережный котлован. Он пришелся как раз там, где три струи рассеченной скалами Хуанхэ снова сливались в одну. Окрестные жители называли это место «Котел Кипящего Масла». В буддийской мифологии так именуется один из ужасов ада.
Представьте себе бурлящую ключом коричневую масляную краску, какой покрывают полы, — именно так выглядели воды Хуанхэ, едва прорвавшись через Саньмынься.
Когда замкнули низовую перемычку, поверхность котла впервые стала спокойной. Вода быстро отстаивалась. Под ней проглядывало лёссовое дно. Котлован казался мелким.
Насосы принялись за откачку. И тут оказалось, что на месте Котла Кипящего Масла под водой и илом скрыто еще одно Саньмынься, со своими скалами и ущельями, с еще более головокружительными кручами.
Часами молча простаивал здесь самый старый житель Саньмынься — кормчий Чжан Синхэ. Для скольких его друзей не мифическим, а реальным адом был этот Котел Кипящего Масла, сколько лодочников нашли себе в нем могилу! Разве, помогая бурить на стремнине первые скважины, старый рулевой думал, что ему самому доведется увидеть дно котла?
По мере того как обнажались края подводного каньона, глазам людей открывалось зрелище все более фантастическое. Каменные стены голубовато-зеленого цвета были отполированы рекой до зеркального блеска. Каждый выступ или углубление своими сглаженными, будто стилизованными очертаниями были по-особому прекрасны. Они казались образцами неведомого людям искусства подводного мира.
«Лунвангун» — «Дворец дракона» — так, не сговариваясь, окрестили рабочие подводный каньон. Почти в каждой бригаде нашелся поэт, посвятивший этому зрелищу стихотворение в стенгазете.
Но поэтичная крутизна стен Дворца дракона доставила строителям много хлопот.
Мало того что каньон имел глубину двадцать четыре метра — на дне его лежал десятиметровый слой ила. Как извлечь его? Ведь котлован как дупло огромного зуба: пока не вычистишь, нельзя класть бетонную пломбу.
Ни экскаваторы, ни самосвалы первое время не могли спуститься в лабиринт дворца. Пришлось применить «тактику человеческого моря». Сотни людей днем и ночью вручную вычерпывали желтую гущу и таскали корзинами наверх. Вереница человеческих фигур, карабкавшихся по извилистым тропинкам, и впрямь напоминала постройку причудливого дворца древности.
Когда было вычерпано около ста тысяч кубометров лёсса, в каньон наконец пробили дорогу. Первым по крутому спуску прошел на своих гусеницах экскаватор. Следом двинулись мощные трехосные грузовики.
Шофер Чжижун работал теперь на выемке котлована. Посмотреть каньон решилась и его жена, приехавшая из деревни вместе с малышом. Чжижун рассказал ей, как перекрывали русло Хуанхэ и как злобно отбивалась река, показал несколько валявшихся на дне ущелья бетонных пирамид — их снесло туда течением.
Маленький Фулун при этом только таращил глазенки да пускал пузыри. Пройдет еще немало времени, прежде чем малыш сознательно прослушает рассказ о подводном Дворце дракона, из которого его отец выгнал хозяина.
Стройка на Хуанхэ растет. Я почувствовал это, увидев Ущелье Трех Ворот в третий раз — осенью 1959 года, через год после перекрытия русла.
Деревня Шицзятань. Старый помещичий дом. Места, где три года назад на моих глазах начиналась жизнь, начиналась история стройки.
Каждый день, как только звуки гонга звали людей на обед, появлялся почтальон. Он открывал свою сумку, доставал пачку конвертов и, стараясь перекричать шум реки, выкликал фамилии. Этого человека с потрепанным велосипедом знали все. Шутники говорили, что, наверное, сам начальник строительства не решился бы похвастать, что приехал в Саньмынься раньше почтальона.
— Что же удивительного? — серьезно отвечал в таких случаях письмоносец. — Почта начала работать здесь за день до того, как появилась первая палатка…
Вскоре зеленую сумку пришлось сменить на два брезентовых мешка. Груженный ими велосипед напоминал навьюченного ослика.
А потом конвертов стало приходить столько, что не стало хватать и мешков. В деревне Шицзятань, в бывшем помещичьем доме, для строителей открыли магазин и рядом, в маленькой комнатке, оборудовали почту. Там висел зеленый ящик для писем, на полках громоздились посылки, а за конторкой сидел все тот же почтальон. Чем чаще грохотали в ущелье взрывы, тем больше толпилось на почте людей.
Вечером я сидел в бараке у шофера Чжана Чжижуна, держал на коленях годовалого Фулуна — «Укротителя дракона» и думал: «Нет, имя малыша будет не только напоминанием о том, что произошло в год его рождения. Ведь поколению Фулуна предстоит завершить то, чему положила начало эта стройка: изменить судьбу великих рек Китая».
Люди, которые с помощью советских специалистов строили гидроузел, недаром прозвали его «китайским Днепростроем». Сравниваются тут, конечно, не масштабы — ГЭС на Хуанхэ будет по мощности значительно крупнее днепровской, — сравнивается их роль в истории электрификации страны.
Сооружение гидроузла Саньмынься — это не только решающий шаг к обузданию Желтой реки, но и начало планового освоения водных богатств Китая.
Энергия 1600 рек, текущих по китайской земле, исчисляется примерно в 580 миллионов киловатт. Однако на Хуанхэ приходится всего четыре процента общих гидроэнергетических ресурсов страны. Главную часть — сорок процентов — составляет доля Янцзы. У энергетиков Китая огромные перспективы. Судьба Саньмынься — стать, подобно Днепрострою, школой отечественного гидростроения.
От Хуанхэ к Янцзы
Впервые я увидел ее, как и большинство приезжающих в Китай иностранцев, из окна поезда Пекин — Шанхай. На станции Пукоу маневровый паровоз долго гонял нас взад-вперед, пока разделенный натрое состав не оказался на пароме.