Климов прошел вдоль веранды, встал так, чтобы видеть то, что происходит за воротами соседа – сам оставаясь в темноте. Вот раздался стук, и Слава почти сразу же открыл дверь дома, вышел. Скрипнула калитка. Хромов говорил по-прежнему громко, уверенно, но уже без так взбесивших Яна интонаций абсолютной самоуверенности.
– Пенсионное, вот! – довольно злобно рявкнул Пахомов. – Вот оно все, до копейки! Смотрите! А то жена придет, вы с ней до утра беседовать будете, а потом в прокуратуре… Я больной человек, у меня справок чемодан целый, военный пенсионер! Нервы у меня, понятно? А вас я не знаю, раньше участковый у нас Семен Николаич был, так я с ним лично водку пил.
Мелькнул лучик фонарика. Хромов глухо извинился, следом бахнула калитка. Ян пару раз плюнул в снег и пошел обратно в дом.
Глава 4
Звонить Вадиму Климов так и не стал. Повертел в руках телефон, отложил в сторону. Не было желания: месть такого рода виделась ему делом мерзким, для офицера недопустимым. Сомов вдруг позвонил сам – утром, в половине десятого, когда Ян, вырубив капризную древнюю колонку, мазал щеки кремом после бритья.
– Уже осведомлен я, – мрачно буркнул Вадим, – про чудеса вчерашние. Недоработали мои, что тут сделаешь… Сильно он тебя помял?
– Да так, – хмыкнул, снова надуваясь, Климов. – Наглый очень. Ни тебе представиться, ни тебе удостоверение показать. Странно даже. У вас тут так принято, что ли?
– Да нет, в общем, – всегда невозмутимый Сомов вздохнул. – Докладывают про него все кому не лень. Сам понимаешь, у нас вся система на стукачах держится.
– И кто? – ехидно перебил его Климов. – Павловский или Архипцев?
– Какая разница? Нам его прислали недавно, жалоб на него уже куча, а убрать я его не могу. У него, видишь ли, детей аж четверо, прячется он за ними. И жена инвалид со справкой, не работает. Хотя на самом деле уже точку на базаре открыла. Не уволю я его, хоть ты тресни. Ну да я не про это… Повидаться не хочешь? Пару слов сказать надо бы.
– Ну, я как раз в центр собирался, – хмыкнул Ян. – Уже одеваюсь, считай.
– Вот и здорово. Бар есть такой, «Уралец» называется, за универмагом налево, там улица Пермская, ты увидишь. Вывеска синяя, не промахнись, смотри! Я часа через полтора там буду.
Ян подошел к бару за четверть часа до срока, потоптался на тротуаре и решил не валять дурака: с утра потеплело, но повалил снег, липкий и пухлый. Он спустился в подвальчик, вспоминая на ходу – ну верно, когда-то здесь была рюмочная, и без названий всяких, конечно же. Обком рюмочные плодил одну за другой, а вот названия нужно было утверждать, тут-то и горести начинались. Рюмочным имена не полагались! И стояли тут за столиками и прапора из полка, и мастеровые с Трубного. Да и офицеры тоже иногда забегали.
Внутри, понятное дело, все оказалось совсем не так, как прежде. Канули в Лету стоячие столики с обломанными крючками на железной «ноге», исчезла стойка, украшенная сиропным конусом, в котором пузырился томатный сок, а главное – пропал, как рудимент ушедшей эпохи, вечный запах беляшей с кухни. Теперь тут располагался обычный скучный бар с драпировкой на стенах, искусственными цветами и Шуфутинским из китайского двухкассетника. Народу не было. Едва Ян уселся, за стойкой прошуршала бамбуком занавесь, и появилась молодая официантка.
– Здравствуйте, – приветливо улыбнулась она. – Вам покушать или?..
– Мне пока пивка кружечку, – кивнул Ян. – Я тут знакомого жду. И чипсы какие-нибудь, если можно.
– Ага…
Он успел сделать лишь пару глотков – пиво оказалось на удивление приличным, – как в дверях появился Сомов. Очевидно, его тут хорошо знали: Вадим был в форме, и официантка, оставшаяся за стойкой, сразу заулыбалась, махнула приветственно рукой.
– Вам как всегда, Вадим Сергеич?
– Нет, нельзя сегодня, – помотал головой тот. – Дел по горло. Мне, зайчик, отбивнушку и по маленькой. Больше никак нельзя.
Девушка закатила глаза, развернулась на кухню, и там сразу что-то захлюпало, заворчало, пару раз звякнуло. Со стороны это выглядело так, будто резко проснувшийся повар кинулся готовить пять блюд сразу.
Сомов снял с себя форменную куртку, но к вешалке не пошел, бросил на спинку стула. Глаза у него были какие-то темные, для Яна непривычные.
– Привет, – сказал он. – Я, в общем, еще раз…
– Все, забыли, – мотнул головой Климов. – Ну что ты в самом деле?.. Кстати, а почему это вдруг обход у нас там начался? Или Хромов своей волей решил с местным населением познакомиться?
– Своей волей он никогда ничего делать не станет, – скривился в ответ Вадим. – Другое там, Яныч. Один из пропавших объявился, Зарифуллин. Звонят, в общем, жене соседи на работу – старый твой во дворе сидит, в тряпье каком-то, головой крутит, пьяный… мычит что-то. Она, понятно, чуть не в обморок. Примчалась с двумя подружками, их там кто-то на машине подкинул. Сидит товарищ Зарифуллин, мычит. Только вот не пьяный, а одурелый. Потому как ничего не помнит и ничего не понимает.
– Что, полная амнезия? – нахмурился Ян. – Вот дела! Так может, его перемкнуло, да и ушел он тогда, а сейчас вот вернулся?
– Если бы, – Сомов закурил, сдвинул в задумчивости брови. – Амнезия не полная, частичная – время для него как бы остановилось в тот момент, когда шум на чердаке услышал и решил туда подняться. Испуган был, кстати – следак удивился даже! Из одежды на нем костюм спортивный, в котором он и исчез, только вот грязный донельзя и рваный. Костюмчик у экспертов сейчас… Да, и вот еще что – почему я, собственно, задерганный такой. У потерпевшего, понимаешь ли, ожоги по всему телу очень нетипичные. Кислотой какой-то его полили. Месяц назад, не меньше. Ничего страшного, все зажило уже. Но кислота! Не, в паяльнички тут играли пару раз – было дело, было. Не вчера, конечно, но было. А вот чтоб кислотой кого-то пытали – тут, Ян, у меня судмедэксперт аж на уши встал. В больницу примчался – Зарифуллина, понятно, жена на «Скорой» привезла в больницу. Она баба умная, сразу поняла, что ни о какой пьянке и речи нет, там беда с человеком. Да и руки у него… Ожоги видны.
Яна передернуло.
– Химические ожоги, – повторил он. – Кислота… А что за кислота, эксперты сказать не могут?
– Вот непонятно. Ожоги такие, не совсем типичные, как доктора говорят. Они видали разные ожоги, на Трубном, сам понимаешь, такого травматизма хватало. Так вот, непонятные какие-то ожоги. Вроде кислота – а может, и нет. В заключении пока написали: «Множественные химические ожоги по телу»… Они там сами спорят, доктора из районки нашей с экспертами моими. Одни одно говорят, другие – другое. Что в финале будет, я тебе сказать не могу.
– А в остальном-то он здоров, мужик этот?
– В остальном да. Похудел только сильно, но так, в целом – все ничего. Ни тебе обморожений, ни почек отбитых. Царапины на ладонях недельной давности. И все. И не помнит ни-че-го. На чердак полез – все, отрубило. А потом во дворе у себя сидит, голова от боли лопается, что с ним, как на улице оказался – ни хрена понять не может. Первая мысль у него была – с лестницы упал, башкой треснулся. Он в адеквате, нормально все. Все помнит отлично, но вот где он был все эти месяцы, почему одежда на нем в лохмотья подрана, кто кислотой его пытал – никак, ничего… Фф-фух!..
Сомов хлопнул себя ладонью по бедру, помотал головой в раздражении. Официантка принесла маленький графинчик с коньяком, рюмку, поставила перед ним. Вадим попытался выдавить улыбку, не смог, прищурился только – потом налил, выпил, потянул новую сигарету из пачки.
– Я так понимаю, – произнес Ян, избегая заглядывать другу в глаза, – что в Заграйске ничего подобного до сегодняшнего дня не случалось?
– Нет, – мотнул головой Сомов, – не случалось. Психи запойные из дому сбегали – это сколько угодно. Но тут не тот случай.
– Жена Зарифуллина еще заяву какую писать будет?
– Нет. Я так думаю… Дело мы закроем: ну, заболел человек, ушел, пропал, теперь вернулся, ничего не помнит. А где в кислоту влез – так пускай вспоминает… Не в том проблема, Яныч. Я, наверное, сам скоро психом стану, только вот неспроста это все. Никуда Зарифуллин сам не уходил, это очевидно.
– Ты слышал, кстати, что у нас там, – Ян неопределенно махнул рукой, – люди на чердаках теперь медвежьи капканы ставят?
– Это еще что?! – вытаращился на него Сомов. – Это откуда такое?
– Ну, по словам местного населения, – хмыкнул в ответ Ян.
– Вот оно, значит, как… Дела-делишки! Капкан – это не шутки, знаешь ли. Видывал я такое. Если на чердаках действительно малолетки развлекаются, то покалечить может здорово. А тут уже статья, сам понимаешь!
– Ты подумай, как они туда попадают, малолетки ваши.
Сомов отрезал кусок мяса, отправил в рот и принялся сосредоточенно жевать. На лбу у него задвигались две вертикальные морщинки, подполковник ел не ртом, а всем лицом, даже ушами.
– Знаешь, – произнес он, цыкнув зубом, – мы тут тоже… Малые были, так чего только не творили. И по крышам лазили, и на свалке воензавода шныряли – а там охрана была, между прочим. Аж два дедушки с ружьишками. В принципе, и подстрелить могли! И что, нас это останавливало? А как деталюшки магниевые в полку добывали? Тоже через забор перескакивали! Солдатики знали, что мы всегда им пачку «Примы» притащим… Расфигачишь магний потом напильником, опилочки собрал – и в аптеку за марганцовкой. Взрывалось громко, скажу тебе.
Ян только вздохнул. Ни в каких подростков, бродящих по чердакам и крышам частных домов, Сомов, конечно же, не верил. Даже в десятом приближении не верил, потому и позвал Яна на этот разговор, вот только начать никак не выходило.
– Слушай, – Климов допил свое пиво, отставил в сторону кружку и сделал знак официантке налить еще, – а вот этот воензавод… Его когда, кстати, закрыли-то?
– В девяносто шестом, – отозвался подполковник. – Туда американцы приехали, ну и куча начальства заявилась, соответственно. Попотел я тогда здорово, как сейчас вот помню.
– Американцы?
– Ну да. Завод-то ведь секретный был, и закрывали его на их деньги. Ты ж не видел… Разобрали его подчистую, там теперь не то что цехов, ничего не осталось, пустырь. Борщевик лезет не пойми откуда, так там и не ходит никто, даже собачники. Интересно это все.
– Америка давала деньги на ликвидацию особо опасных производств. Завод был, как я помню, опытным производством какого-то приборостроительного КБ из Новосибирска. Радиация? Но у нас в полку об этом не говорили, а знали бы, если б там была радиация. Или все-таки какая-то химия? Как считаешь?
– Она, родимая, – тихо произнес Сомов и отрезал себе еще мяса. – Какую-то гадость они там разрабатывали. Что да как, тебе вряд ли расскажут – спецы все сразу уехали, а работяги… Говорят, был такой «пятый цех», особо секретный. В Союзе много такого было, ты это лучше меня знать должен! Заводик вроде как одно делает, а на самом деле совсем другое. Видно, и тут оно так же… А к чему ты это вдруг? А?..
– Да так, – Ян вежливо кивнул официантке, которая поставила перед ним вторую кружку, вздохнул: – В общем-то, сам не знаю. Я бы на твоем месте сейчас знаешь, что сделал?
– Ну?
– Поинтересуйся, что могло быть общего у этого Зарифуллина и второго пропавшего, как его там, бухгалтера этого?
– Сергеева вроде. Да, Сергеев его фамилия. Только что у них общего быть может? Сергеев – молодой парень, в Перми учился, потом домой приехал. Занимался компьютерами, программами какими-то, ну, бухгалтером работал – деньги-то надо зарабатывать? Говорили, хотел бизнес свой открыть, мы там копнули слегка, но нет за ним ничего. Ни долгов, ничего такого. А Зарифуллин – обычный работяга, да и старше намного.
– А он у себя на предприятии всю жизнь проработал?
– Ну откуда ж я знать могу? Может, и всю жизнь, а может, и нет. Судимостей не было у него, это мы проверили. А остальное – чего опера в его дела полезут, делать им больше нечего? Они на ногах целыми днями, сдался им этот Зарифуллин!
– Вот в том-то и все дело. Ты не дуйся, мужчина, не дуйся. Почему чертики наши хватанули этих двоих, а не еще кого-нибудь? Я понимаю, дело ты закрыл и все остальное вроде как побоку. Но сам же понимаешь…
– Да вот да, Яныч, в том-то и дело. М-мм, – Сомов снова потер лоб, вылил в рюмку остатки коньяка. – Лизонька, заинька, – позвал он официантку, – принеси-ка мне еще… Черт с ним, с этим совещанием, без меня управятся. На что мне столько замов, в конце концов? Так вот, Яныч, чуйка у меня такая есть – она с годами вырабатывается, сам знаешь, – что с чертями этими мы еще здорово наплачемся. Мне тут опер один, молодой, толковый парень такой, старый роман подсунул, про японских шпионов в Сибири. Бред, конечно, конец тридцатых, тогда все это в моде было, но там момент один интересный. Агент один, чтобы якутов местных запугать, в злого духа переодевался.
– А на кой хрен ему якутов-то пугать было? – не выдержал Ян. – Чтоб у них олени доиться перестали?
– Погоди, не перебивай! Там все хитро у них. Наши, в общем, военный аэродром строили. А якуты мешали шпиону наблюдать… Но шпион этот японский, он, чтобы костюм злого духа себе сделать, двух оленей украл, из их шкур и рогов себе халат какой-то сшил. Так, чтобы похоже было на духа. И знаешь, чем закончилось? Волки его задрали… Людей-то они побаивались, а от него оленьей кровью воняло, вот они и набросились.
– Слушай, вот это да! Вот это сюжет, я понимаю. Я б до такого не додумался.
– Читается, кстати, легко… Так я вот о чем, Яныч, подумал: как бы не было оно так, что у нас тут кто-то народ запугать хочет.
– Зачем?! Кому оно надо – тут, в Заграйске? Чем пугать, как?
– О-ой, вопрос у нас тут интересный. Мэр-то наш новый не просто так здесь оказался. Помнишь, я тебе про Трубный завод рассказывал, что вроде как запускать его собираются? Так вот имею я сведения, что претендентов на него не так чтобы мало, оказывается. И люди сюда ездят всякие, не только из Москвы. Есть такие, что Москвы не боятся и даже на чекистов им плевать по большому счету. Мне из Перми звонили по этому вот поводу. – Сомов наклонился к Яну, заговорил вполголоса: – В общем, так получается, что у нас тут новую, как они выразились, «технологию» обкатать хотят. В город заезжают банды, раскачивается криминал, народ, понятное дело, хватается за голову. Меня снимают с должности – я им тут не нужен, у них свои расклады, а потом появляются добрые дяди, которые говорят: мы сейчас же наведем порядок, вот только Трубный останется именно за нами.
Климов задумался. О подобных методах он еще не слышал, а вот же, оказывается, как все просто! Но в то же время не клеилось тут что-то, ох не клеилось…
– Очень возможно, – кивнул он. – Только методы какие-то странные, тебе не кажется?
– Да я уже и не знаю, что мне кажется, – горько признался Сомов. – Мэр про этих двоих исчезнувших забыл уже, а тут на тебе – товарищ Зарифуллин прибыл! Нет, оно, конечно, ничего страшного, дело закроем, психиатры там с ним поработают. А если еще что в таком же духе? Ты только не думай, что я за погоны так уж держусь: мне работа найдется. В Пермь хотя бы перееду… Противно только. Сколько сил-то потрачено, Яныч! Сколько лет!.. Да и люблю я эту нашу каторгу, куда деваться. Люблю. Каждый закоулок знаю – и везде вот, веришь, памятное что-то. Не только потому, что я тут родился. Когда патрульным улицы потопчешь, город совсем другим видишь… Совсем другим, Яныч. Ты не обижайся, только ты у нас чужой, заезжий! А я вот сросся с Заграйском и обидно мне за него.
– Это да, – в задумчивости отозвался Ян. – Чудес ты тут, пожалуй, навидался, хоть садись да детективы пиши.
– Ну, у нас не поймут, – хмыкнул подполковник. – То в Москве, говорят, или в Питере опер какой-то детективы писал. У нас тут нравы не те. Смеяться будут, а потом еще и завидовать, чего доброго. А чудес – да-а, этого тут хватало. Я тебе так скажу: еще года три назад в Заграйске шумно было. Не так, как в Перми, скажем, но скучать не приходилось. А потом вроде рассосалось. Старые авторитеты померли, молодняк разъехался. Все уже не то!
– Мне в прошлом году еще, когда дом оформлял, про могилы вдоль Граи рассказывали, – подхватил Климов, – про то, как покойнички весной из песка вылезают. Я сперва подумал, напугать меня хотят, а потом вижу – да нет, просто обычное это у вас тут дело.