Особенным вниманием пользовались придворные зверинцы в царствование Анны Иоанновны. Объяснялось это тем, что царица имела совсем не женскую страсть к охоте и, по утверждению очевидца, «толикое искусство приобрела… что не токмо метко попадала в цель, но наравне с лучшими стрелками убивала птиц на лету». За неимением лучшей дичи она любила постреливать ворон прямо из окон дворца…
Хотя казна в ту пору испытывала постоянный недостаток средств, для приобретения зверей деньги всегда находились и выдавались без промедления. Пополнялись царские зверинцы и за счет подарков иностранных государей. Одни из привезенных животных предназначались для охоты, другие содержались ради «курьезности». Среди последних – львы, леопарды, белые медведи, дикобразы, слоны, дикие быки, обезьяны, росомахи, барсуки, рыси. Животных содержали в специальных помещениях, на «дворах». Их было несколько: зверовый, птичий, слоновый, для диких быков («ауроксов»), а также малый и екатерингофский зверинцы.
«Звериный двор и псовая охота» находились в районе нынешней площади Искусств, для малых зверей и птиц – у Симеоновской церкви, в Хамовой (Моховой) улице.
Слоновый двор устроили в 1736 году на участке теперешней Манежной площади. Поначалу там обретался только один слон; позднее, в 1741-м, персидский шах подарил еще четырнадцать. Для них выстроили несколько «анбаров» и помост, спускавшийся к Фонтанке, чтобы они могли купаться. В 1744-м слоновый двор перевели к Литовскому каналу.
В малом зверинце, расположенном против Летнего дворца, содержались американские олени – в документах их называли «малою американскою дичиною», а также «две малые иностранные дикие козы». Там же держали зайцев, белых сурков и куниц.
Екатерингофский зверинец к 1741 году пришел в упадок. В описи того времени говорится, что он «огорожен кольем, городьба которого развалилась и погнила, в нем один анбар да изба с сеньми, ветхая». Содержавшихся там оленей перевели в петергофский зверинец. Неподалеку от него находился и «двор» для восьми диких быков, присланных в подарок прусским королем.
Оригинален был способ содержания пяти бурых медведей. В 1737 году их отдали на прокорм в петербургские мясные ряды. При этом повелевалось «содержать их и кормить надлежащим кормом, без отговорок, и чтоб те медведи заморены не были; буде же от недовольного корму заморены будут, то альтерману и старшине учинено будет наказание, ибо оные медведи приводятся для травли ко двору».
Но когда один медведь сбежал, то последовало повеление прочих вывести оттуда и содержать за Невою, «дабы впредь людям никакого повреждения не было». Однако продовольствовать медведей от мясных рядов купцов обязывали по-прежнему. Все просьбы торговцев оплачивать им прокорм животных или освободить от этой тягостной повинности успеха не имели; было объявлено от имени императрицы, что «никакого удовольствия им учинить невозможно».
Заметьте, что медведей требовалось немало, ибо, как почтительно сообщали «Санкт-Петербургские ведомости», «Ее Императорское Величество наша всемилостивейшая государыня до сего времени едва не ежедневно по часу перед полуднем смотрением в зимнем доме бывающей медвежьей и волчьей травли забавляться изволила». Это бывало зимой. Летом же травли устраивались в другом месте: «Вчерашнего дня гуляла Ее Императорское Величество в Летнем саду и при том на бывшую во оном медвежью травлю смотрела».
Последующие царственные особы уже не обнаруживали такого страстного увлечения охотой и зверинцами, как Анна Иоанновна.
На смену царским, недоступным для столичных обывателей зверинцам пришли частные, передвижные, которые за умеренную плату мог посетить любой горожанин.
«Пойдите в зверинец Турньера…»
До открытия в Петербурге зоологического сада жители столицы удовлетворяли свою любознательность, посещая заезжие зверинцы. Поначалу они делали это не без опаски, поэтому хозяин заморских животных, Антонио Белли, навестивший Петербург в 1786 году, счел нужным успокоить публику, печатно сообщив, что «все… звери… и птицы хранятся в железных ящиках, так что зрителям нечего бояться». Это был второй по времени появления в столице зверинец, открытый для всех; в состав его входили: леопард, несколько обезьян, дикобраз, птицы разных пород и даже «львиная чучела». Демонстрировался он в одном из самых людных мест – на Сенной, в доме генерала Рогачева (Садовая ул., 35/14).
Первый же частный зверинец, который за деньги мог посетить любой горожанин, появился в Петербурге еще в 1769-м; показывался он в уже известном читателю доме Ягужинского на Ново-Исаакиевской улице и был небогат: африканский верблюд, три обезьяны да два ежа, а посему вряд ли мог привлечь особое внимание петербуржцев.
Но, как говорится, лиха беда начало. Спустя три десятка лет, в январе 1798 года, «Санкт-Петербургские ведомости» оповестили своих читателей: «Сим объявляется, что привезенные недавно иностранные живые звери… показываются ежедневно от 9 часов утра до 7 часов вечера в Шулеповом доме, что у самого Аничкова моста. Они суть: большой Африканский Лев чрезвычайной красоты, Леопард, Барс, Африканская Гиена, большой солнечный Орел, Пеликан знатной величины, Мандрия, Ара Бразильская, Какаду и проч. За вход платят в первом месте по 1 рублю, во втором по 50 коп., в третьем по 25 коп., а господа по произволению. Желающие смотреть их, когда едят, соблаговолят приходить в шестом часу вечера. При сем содержатель сих зверей извещает, что он не только продает их, но и сам покупает подобных, ежели у кого есть продажные».
Прежде всего поясним, что «Шулепов дом» у Аничкова моста находился на месте нынешнего дома № 40 по набережной реки Фонтанки. Участок, огороженный дощатым забором, был очень просторен, и, стало быть, места для зверинца более чем достаточно. А он на сей раз оказался не маленьким! И интерес к нему был столь же велик; об этом можно судить хотя бы по тому, что, несмотря на довольно высокие цены, зверинец исправно посещался, и это позволило владельцу пробыть в городе с января до мая.
В 1820-х годах большой популярностью пользовался зверинец Лемана. Для владельца данное занятие не было основным. Этот, по выражению газетного обозревателя, «артист в роде паяцов» подвизался в роли антрепренера французских арлекинов. Балаганы Лемана увеселяли столичную публику на протяжении нескольких десятилетий, без них невозможно было представить себе масленичных и пасхальных представлений «под качелями». Состав его зверинца в значительной части оставался традиционным, с явным преобладанием хищников.
Видимо, желая внести разнообразие, в 1826-м Леман меняет его, о чем газета «Северная пчела» незамедлительно сообщила своим читателям: «Известный Леман, содержатель редких зверей, которые прежде показывались на Вознесенском проспекте… возвратился в Петербург с новым собранием зверей, между коими нет ни одного плотоядного или злого…В оном есть невиданная здесь Зебра из Африки, Кенгуру из Новой Голландии, множество разнородных, прекрасных саег и обезьян… Видеть их можно ежедневно с 10 часов утра до 6 часов вечера, у Каменного моста, в доме аптекаря Штрауха № 56» (Гороховая ул., 27/49).
Надо сказать, что для передвижного зверинца «собрание редких зверей» Лемана действительно отличалось интересным подбором экспонатов. В 1830 году к прежним животным прибавился морж, «одно из алчных, огромнейших чудовищ», как охарактеризовал его тот же неутомимый хроникер «Северной пчелы», по-видимому отнеся безобидного толстяка к отряду «злых и плотоядных». На этот раз зверинец демонстрировался в манеже при доме купца Козулина (наб. р. Мойки, 65).
Манеж этот, находившийся во дворе, использовал для представлений другой известный балаганный артист того времени – Жак Турниер, блестящий цирковой наездник. В 1827-м он исхлопотал себе право выстроить первый стационарный цирк в нашем городе; в течение пятнадцати лет деревянное здание стояло на месте нынешнего каменного цирка, после чего было разобрано по ветхости.
Наряду с основным своим занятием Турниер иногда демонстрировал различных дрессированных животных, например слона, умевшего не только ловко откупоривать бутылки со спиртным, но и поглощать их содержимое в невиданных количествах. В 1838 году Турниер выставил на обозрение уже целый зверинец, который удостоился снисходительного отзыва знакомого нам корреспондента «Северной пчелы»: «Если вы испугались смешного объявления о зверинце Турньера и до сих пор еще не были в нем – напрасно! Правда, что зверинец не завидный: вам покажут несколько общипанных птиц, какую-то хохлатую собаку, называя ее Китайскою, змей и обезьян, которых, кажется, мы видели уже много раз в Петербурге и Москве. Правда и то, что чичероне зверинца лжет, рассказывая чудеса о своих обезьянах и попугаях, но все-таки пойдите в зверинец Турньера – там есть любопытное животное – носорог! Его стоит посмотреть…Смотря на него, вы не пожалеете, что заплатили два двугривенника».
Зверинец Турниера помещался в деревянном здании на углу набережной реки Мойки и Кирпичного переулка (участок дома № 61/8), построенном в 1832-м неким Клейншпеком для своего механического театра. Там же показывался в 1849-м и другой зверинец, принадлежавший голландцу Заму и впервые появившийся в столице несколькими годами ранее.
Для привлечения публики Зам использовал весь арсенал средств, принятых в то время в передвижных зверинцах. Самое обычное из них – кормление удава живыми кроликами и курами в присутствии зрителей. Когда же этот испытанный аттракцион приедался, в ход пускались более острые зрелища, как видно из следующего газетного объявления: «В воскресенье, 1 мая, после кормления диких зверей в 1 час пополудни зрители увидят невиданную до сего времени редкость: спустят Бенгальского льва и медведя в одну клетку». Насчет «невиданной редкости» Зам, как мы знаем, заблуждался, а вот что касается вкусов части публики – тут он рассчитал правильно: народ валом валил поглазеть на драку медведя со львом.
Выступал Зам и в качестве укротителя с классическим номером: входил в клетку льва и гладил его по голове. И это тоже нравилось зрителям, так что содержатель зверинца не мог пожаловаться на отсутствие посетителей.
С открытием 1 августа 1865 года первого в нашем городе зоологического сада окончилось время бродячих зверинцев и был сделан первый, пусть небольшой, шаг к новому осмыслению их роли как научно-просветительных учреждений.
Возле Императорской библиотеки
Своеобразным и совершенно новым зрелищем стали круговые живописные «панорамы», быстро вошедшие в моду и пользовавшиеся успехом в течение многих лет, дожив до наших дней.
До сих пор считалось, что первым подобного рода экспонатом явилась «панорама госпожи Латур», выставленная в 1820-м в деревянной ротонде, установленной на углу Большой Морской и Кирпичного переулка. Вниманию зрителей предлагалось полотно, написанное венским художником, академиком Штейнигером, которое изображало панораму Парижа 1814 года, во время пребывания там союзных войск. Картина писалась с натуры, с высоты одного из флигелей дворца Тюильри.
Париж был представлен на ней в дни крушения наполеоновской империи, в чем зритель мог убедиться собственными глазами, то любуясь «мужественными пруссаками в синих колетах» и казаками, «несущимися как вихрь», то разглядывая «безобразного башкирца» в окружении толпы зевак. Все это изображалось на фоне парижских дворцов, церковных куполов и прочих достопримечательностей.
Но оказывается, петербуржцы уже видели подобную панораму полутора десятком лет ранее! Правда, исторические аксессуары были в то время совсем иными: звезда Наполеона еще только восходила. Зато все остальное отличалось большим сходством, о чем судить самому читателю.
В № 69, от 26 августа 1804 года, «Санкт-Петербургские ведомости» напечатали следующее объявление: «Учреждение „Панорама в Париже" прислало нынешним летом в Санкт-Петербург одну из превосходнейших своих картин, представляющих город Париж с его окрестностями. Снят оной из флигеля Тюллерийского, ближайшего к реке, и все изображено на сей картине с удивительною точностью, что только из сего места обозреть было можно. Сверх сего представлено на оной в совершенстве все пространство, от самого неба до земли. Видеть могут возле Императорской библиотеки, ежедневно от 8 утра до вечера; за вход платится по 1 руб. 25 коп.».
Новинка, как и следовало ожидать, имела большой успех. Несмотря на весьма солидную плату, в посетителях недостатка не было. Тем не менее устроители сочли нужным поместить в очередном номере газеты дополнительное и довольно пространное рекламное объявление, фрагменты которого и приводим: «Директор Панорамы видел с удовольствием, но без удивления, что почтенная публика отдавала справедливость картине, о коей пропечатано в прошлых Ведомостях и которой в прошедшем годе удивлялись все парижские художники… Люди, гуляющие в прекрасном Тюллерийском саду и находящиеся на улицах, подают справедливое понятие о Париже. Чтобы возвысить изящество оной, представлен смотр войск, каковой имел Бонапарте в Европе: Бонапарте представлен тут впереди своих штаб-офицеров в консульской одежде…»
Совершенно очевидно, что изображенный на картине смотр войск, производимый Наполеоном, имел целью не только «возвысить изящество оной», но и дать понять царю Александру I, с кем ему, в случае чего, придется иметь дело. Кстати говоря, к моменту прибытия панорамы в Петербург Бонапарт уже успел принять титул «императора французов», поэтому пропагандистское значение сего полотна несомненно.
Панорама демонстрировалась в специально построенном для нее деревянном здании, стоявшем на Садовой улице, близ ее пересечения с Невским проспектом, рядом со старейшим, угловым корпусом Публичной библиотеки (в 1808–1810 годах на этом месте возведен дом № 18 по Садовой). Это была первая панорама, появившаяся в Петербурге, и уже поэтому она вызывала большой интерес, хотя изображала чужой город и события, в ту пору еще далекие сердцу русского человека.
Насколько ближе должна была показаться вторая показанная в столице панорама, о которой известили горожан те же «Санкт-Петербургские ведомости» 31 марта 1805 года: «Почтенная публика чрез сие извещается, что большую панораму, представляющую переход Российской армии под предводительством фельдмаршала князя Суворова чрез гору Сан Готард и занятие Дьявольского моста, можно видеть ежедневно от 10 часов до полудня до 5 часов вечера в доме, бывшем Воронцова, а ныне принадлежащем Капитулу ордена ев. Иоанна Иерусалимского, что против Гостиного двора, идучи от Невской перспективы к Сенной. Картина длиною 96 аглинских футов, а вышиною 24 фута. Лица на оной представлены в человеческий рост и в возможнейшем сходстве».
Российская национальная библиотека. Современное фото
Выходит, что у знаменитой суриковской картины на тот же сюжет существовала далекая предшественница! К сожалению, в объявлении не указано имя ее создателя, и остается лишь догадываться о нем. Скорее всего, это был если и не русский художник, то, по крайней мере, долго живший в России, как, к примеру, Джон Аткинсон, написавший для императора Павла несколько полотен из русской истории, а также портреты самого царя и Суворова. Он же является автором широко известной панорамы Петербурга и многих батальных картин. Интересное совпадение: произведение, посвященное подвигу суворовских чудо-богатырей, большинство из которых в ту пору еще здравствовало, демонстрировалось в здании, где полтора века спустя разместят Суворовское училище.
Деревянное сооружение, стоявшее рядом с Публичной библиотекой, просуществовало всего три года. После панорамы Парижа в нем выставлялись уже изображения российских городов, как видно из объявления, опубликованного в № 35, от 30 апреля 1807 года: «На Невском проспекте, подле Императорской библиотеки, в деревянном строении показываются панорамы: столичного города Москвы и губернского города Риги. Видеть оные можно всякий день от 10 часов утра до вечера. Вид города Москвы снят от дома тамошнего Главнокомандующего, а Риги от таможенного дому, подле мосту на реке Двине. Оба города представляют с лучшими округами приятнейшие виды и с натуральным местоположением сходны. За вход платят по 1 рублю 50 коп. за оба вида».