На лице Джеймса мелькнула натянутая улыбка.
Я отпила из чашки, пытаясь убедить себя, что пора отстать от него с вопросами. Впрочем, умение вовремя остановиться никогда не входило в список моих достоинств.
– Чем же вы занимаетесь?
– Строительством. Работаю в фирме отца. Мои сестры тоже там работают, в разных должностях.
– Сестры?
На этот раз его улыбка выглядела более искренней.
– Их у меня четыре. И все старшие.
– Сочувствую, – вырвалось у меня.
И чтобы не дать Джеймсу времени на встречный вопрос, быстро сменила тему, обойдя стороной «одолжение», о котором он собирался попросить. Я сомневалась, что у меня достанет душевных сил на удовлетворение каких бы то ни было просьб.
– Вы уже инвентаризировали бабушкин фарфор? Важно знать, полон ли он.
– Что значит «полон»?
Я вздохнула, напомнив себе, что Джеймс – мужчина и вряд ли понимает, что такое «набор на одну персону».
– Вы знаете, сколько там обеденных тарелок, хлебных тарелок, суповых чашек?
– А, вы имеете в виду набор на персону? Моя самая старшая сестра подумала, что мне может пригодиться эта информация, поэтому все сосчитала. Там двенадцать почти полных наборов из шести предметов, только чего-то не хватает.
– Посуда для подачи блюд есть?
Джеймс посмотрел на меня так, будто я заговорила на иностранном языке.
– Спросите сестру и дайте мне знать.
Я откусила кусочек круассана. Внезапно мне вспомнилось лицо матери и то, как она прижимала палец к губам.
– Это же хорошо, правда?
Я не сразу поняла, что он задает мне вопрос.
– Да, конечно. Чем полнее набор, тем он более ценен. Редко когда покупатель ищет недостающие предметы для своего сервиза. Большинство клиентов интересуют полные наборы.
Джеймс тоже откусил от круассана и вытер пальцы салфеткой. Посмотрел на меня вопросительно.
– Я хотел бы поехать с вами. В Апалачиколу.
Я уставилась на него, практически в уверенности, что он шутит. Однако глаза Джеймса смотрели искренне, даже умоляюще. Я опустила взгляд, качнув головой.
– Нет, невозможно. Это ужасно плохая идея по очень многим причинам, и главная из них – мне не нужна ваша помощь.
– Вы вчера сказали, что, может быть, видели такой узор раньше, в доме вашего дедушки. Там был один предмет или больше?
Пару секунд я гадала, слышал ли он мой ответ. Или, имея большой опыт споров с четырьмя сестрами, нарочно пропустил мимо ушей мои возражения?
– Я видела только один, – раздраженно ответила я. – И этот один я видела всего раз. Моя бабушка, наверное, нашла его на распродаже и купила из-за узора, потому что мой дед – пчеловод. Вероятно, она думала, что ему понравится рисунок с пчелами. Дед и сестра уже искали его в доме и не нашли. Поездка наверняка станет для меня пустой тратой времени, и вам совершенно незачем…
– Кто-то в вашей семье, возможно, знает, откуда этот предмет. И могут найтись другие, – настаивал Джеймс.
Я отхлебнула цикорий и обожгла язык.
– Если бы другой предмет существовал, я бы о нем наверняка знала. Я прожила вместе с матерью, дедом и бабушкой в их доме почти всю свою жизнь.
– А тот, что вы видели? Чашка, тарелка?
Настал мой черед разглядывать Джеймса, изучать его, точно покрытую трещинами этажерку, чьи секреты похоронены под вековой пылью. Джеймс Граф был не просто скучающим бизнесменом в поисках происхождения бабушкиного фарфора. За копной густых волнистых волос и темно-синими глазами что-то скрывалось…
Я не спеша откусила от круассана и стала медленно жевать.
– Суповая чашка, – наконец произнесла я.
Воспоминание об этом предмете заставило меня забыть, зачем ко мне пришел Джеймс и о чем меня спрашивает, и я принялась подробно объяснять.
– Пчелы нарисованы под каждой ручкой. Помню, что подумала тогда – они выглядят слишком настоящими, словно могут ужалить, если поднести палец слишком близко. – Я встретилась взглядом с Джеймсом. – Жаль, я не сообразила перевернуть чашку и посмотреть на клеймо. Иногда импортер добавлял собственное клеймо к клейму производителя, что делает фарфор еще более привлекательным для коллекционера. А еще это указало бы мне, являлась ли та чашка частью сервиза вашей бабушки. И сейчас, вспоминая рисунок, я сказала бы, что да, но не точно. – Я выпрямилась. – Да и не важно. Той суповой чашки нет, иначе сестра или дед нашли бы ее. Я еду в Апалачиколу лишь из уважения к мистеру Мэндвиллу.
Джеймс отпил свой напиток и нахмурился, глядя в чашку.
– Цикорий, – заметила я извиняющимся тоном. – Я пью только его, хотя, полагаю, мне следовало вас спросить. Те, кто не привык к его вкусу, говорят, что он напоминает помои.
Джеймс улыбнулся, и я вновь увидела морщинки у глаз, которые так не вязались с образом серьезного бизнесмена, каким я увидела его в первый раз.
– Все в порядке. Наверное, надо привыкнуть.
Он поставил чашку и подался вперед, беспокойно постучал пальцами по столешнице. Оглядел маленькую комнату, все собрания случайных вещиц, которые нашли у меня приют. Даже лампы по обеим сторонам от викторианского дивана сделаны из непарных канделябров. Меня с детства привлекали выброшенные за ненадобностью вещи, обычные предметы, в которых можно разглядеть красоту, только если как следует к ним присмотреться.
– Я понимаю, моя просьба поехать с вами в Апалачиколу звучит странно, – сказал Джеймс. – И я не хотел бы подкупать вас обещанием сделки, чтобы вы согласились. Но, как я уже намекнул мистеру Мэндвиллу, работа с предметами из дома моей бабушки может быть очень выгодна для вас обоих.
Он вновь улыбнулся, и я задалась вопросом: знает ли он обезоруживающую силу своей улыбки и то, как она начала работать в его пользу еще до того, как он заговорил.
– Я хотел бы, чтобы вы знали… это важно для меня, я очень хочу заняться этим поиском.
– Вы так любили бабушку? – Я смягчилась, подумав о своем деде, вспомнив тепло его ладони, держащей мою, и аромат меда, словно впитавшийся в его кожу. Я подумала, как сильно по нему скучаю и как наша разлука болезненна для обоих.
– Да. Она страдала от деменции и последние восемь лет не выходила из дома, так что ее смерть не стала для нас неожиданностью. Но я делаю это не потому. – Джеймс нервно сжал и разжал кулаки. – Я уже упоминал, что взял отпуск. Мне отчаянно нужно… чем-то отвлечься.
– Моя работа – не развлечение, мистер Граф! – возмущенно заметила я. – Это серьезное дело, требующее всего моего внимания, поэтому я занимаюсь им одна. Ваше присутствие будет мне мешать. Я не была дома очень давно, и на то есть причины. И если уж я вынуждена туда ехать, то мне лучше поехать одной.
Он внимательно слушал.
– У вас много скелетов в шкафу, Джорджия?
Если Джеймс и заметил круги под моими глазами, то наверняка гадал, как в жизни такого обыкновенного человека, как я, могут быть призраки и скелеты.
Их и не сосчитать.
– Мой ответ – «нет». Ясно? Я оставлю вам несколько каталогов. Займете себя их просмотром и, может быть, найдете узор. Вот вам и отвлечение. Мы встретимся, когда я вернусь, и обсудим результаты.
Я поднялась и принялась убирать со стола. Джеймс тоже вежливо встал. Вероятно, его научили этому мать, бабушка или сестры… или другая женщина в его жизни. Может быть, он женат. Правда, кольца у него я не заметила, но теперь многие их не носят. Подтверждение тому – коллекция выброшенных обручальных колец в стеклянной раме у меня в ванной.
Джеймс взял чашки и, пройдя за мной в кухню, осторожно поставил их в раковину. Не оборачиваясь, посмотрел в высокое окно, выходящее на желтую стену соседского дома. Его руки сжали край раковины.
– Наверное, я мог бы пригрозить, что решу свои вопросы в другом антикварном салоне… но не хочу.
– Уверена, в таком случае мы пожалеем об упущенной сделке, но в той же степени уверена, что не пропадем.
Джеймс развернулся и посмотрел на меня, однако я не смогла понять выражения его глаз.
– Я как раз искал повод убраться подальше от своей жизни, когда сестра предложила мне разузнать о бабушкином фарфоре. Я недавно потерял близкого человека… и либо я найду себе занятие, которое меня увлечет… либо психиатрическая клиника. Я выбрал фарфор.
Я смотрела на его идеальной формы лицо, в его умные глаза, на сильные руки и чувствовала, как во мне поднимается гнев.
– Что случилось? Вас бросила девушка?
Что-то дрогнуло в его глазах, но он не отвел взгляда.
– Нет. Моя жена умерла.
Он сказал ровным голосом, без эмоций, но я ощутила его слова, как удар под дых.
– Мои соболезнования, – тихо проговорила я, разгадав теперь тоску, которую заметила в его глазах в нашу первую встречу.
– Теперь вы понимаете?
Я медленно кивнула, осознав, как сама не хотела бы прятаться от жизни за всеми этими вещами, которые кто-то давно потерял.
– Да, – начала я. – Однако…
Я подумала о дедушке и о Берди. И о Мейси. Обо всех незавершенных делах, которые оставила в прошлом. О том, как не готова встретиться с ними, тем более при непрошеных свидетелях.
– Вы меня даже не заметите, – настаивал Джеймс. – Если вам не понадобится моя помощь… я могу, скажем, просмотреть каталоги или передвинуть ящики на чердаке. – Его губы дернулись в едва заметной улыбке, которая не стерла боль из его глаз. – И я не стану выспрашивать у вас ничего такого, что вы не хотели бы мне говорить.
Я чуть не рассмеялась.
– Меня волнует не это. Апалачикола – маленький город. Люди там считают своим долгом поведать вам все, что вы хотите знать, и бо́льшую часть того, чего вы знать не хотите.
В глазах Джеймса зажглось искреннее веселье.
– Я из Нью-Йорка. Отлично умею отшивать людей.
Я вздохнула, понимая, что проиграла нечто большее, чем просто спор.
– Ладно. Дам знать мистеру Мэндвиллу. Я планировала ехать завтра и остановиться у своей тети. В Апалачиколе есть несколько гостиниц и сдаются комнаты с завтраком. Уверена, вы найдете их в Интернете. Мы пробудем там максимум два дня.
– Лучше, чем ничего.
– И я все еще надеюсь, что сестра позвонит мне и скажет, что нашла чашку, и тогда ехать вовсе не понадобится. Ей так же, как и мне, не хочется, чтобы я приезжала.
Джеймс не спросил почему, и меня порадовало, что он сдержал обещание ничего не выспрашивать. Я проводила его до двери.
– Спасибо еще раз за круассаны.
– Пожалуйста. Спасибо, что согласились взять меня с собой.
Я старалась не замечать нарастающего чувства сожаления, которое поднималось во мне подобно желчи.
– Ровно в девять. Не опаздывайте, ждать не стану.
Мы распрощались, и я поспешила закрыть дверь, пока не передумала. На секунду я прикрыла глаза, вспоминая лицо матери, как она прижимает палец к губам, забирает чашку из моих рук и просит хранить секрет. Мне послышалось жужжание нарисованных на фарфоре пчел, заглушенное годами молчания. А теперь я собираюсь их освободить.
Глава 4
«Хочешь собрать мед, умей терпеть укусы».
Джорджия
Я несла коробку с каталогами в машину, когда у тротуара припарковалось такси. Он приехал раньше почти на двадцать минут. Очевидно, Джеймс всерьез воспринял мою угрозу уехать без него. Или, может, пунктуален по натуре. Учитывая, что рос он с четырьмя сестрами, могу только представить, какие ссоры это вызывало.
– Позвольте, я помогу, – сказал он, выскакивая из такси.
– Я сама, – сухо ответила я, опуская коробку в багажник.
Я была разочарована, что он все-таки приехал, и злилась на себя за то, что не сумела ему отказать. Но даже проворочавшись всю ночь в постели, так и не придумала, как остановить то, что обещало превратиться в настоящую катастрофу. Я пыталась объяснить мистеру Мэндвиллу, когда говорила с ним вчера, – однако для этого пришлось бы вдаваться в подробности. А выкладывать подробности я не готова. Я как будто стояла на берегу, глядя на приближающуюся волну и зная, что она вот-вот окатит меня с головы до пят.
– Ух ты! Это ваша машина? – Джеймс отступил, чтобы лучше рассмотреть мой белый «Кадиллак Куп де Виль» 1970 года с откидным верхом. На его лице загорелся восторг десятилетнего мальчишки, которому только что подарили новый велосипед.
– Он принадлежал моей бабушке. Дед отдал мне его, когда мне исполнилось шестнадцать и я получила права.
Джеймс кивнул, благоговейно разглядывая яркий хромированный бампер и угловатые «плавники».
– Я хотел предложить оплатить бензин, но теперь вижу, что мне не по карману.
Я рассмеялась, удивив этим нас обоих. Я совсем не жаждала получать удовольствие от его компании. Но то, что он сказал о своей жене, проложило между нами хрупкий мостик, тонкую связь из потерь и воспоминаний. Не то чтобы мы оба носили на рукаве повязки, демонстрирующие статус эмоциональных калек. Просто боль, отражавшуюся в глазах, мог распознать лишь собрат по несчастью.
Впрочем, я быстро вернула своему лицу серьезный вид.
– Я люблю вместительные машины. Если встречаю по пути гаражные распродажи и нахожу там интересный предмет мебели, то могу захватить его с собой. Я всегда останавливаюсь, если вижу распродажу.
Я кинула на Джеймса многозначительный взгляд – последняя попытка заставить его передумать.
– Это может быть интересно, – заметил он, возвращаясь к краю тротуара и подбирая свой кожаный саквояж. – Я путешествую налегке, так что для любой гаражной находки места будет достаточно.
Он пристроил саквояж в огромном багажнике, у края, рядом с моим маленьким чемоданом, как бы подчеркивая, что даже если я найду гигантский платяной шкаф, место ему найдется.
– Вы взяли чашку и блюдце?
Джеймс кивнул.
– Надежно упакованы в сумке. – Он пристально взглянул на меня. – Мне нравится ваш наряд.
Наверное, мужчина, у которого четыре сестры, привык подмечать такие вещи и легко расточает комплименты едва знакомым женщинам. И все же я была польщена.
Я пригладила ладонью яркую цветастую ткань короткого расклешенного платья.
– Спасибо. Оно из шестидесятых годов.
Я собралась было рассказать Джеймсу про огромный магазин винтажной одежды на Ройял-стрит, где я завсегдатай, но вовремя прикусила язык. Я давно перестала поддерживать нормальные человеческие отношения и не хотела привлекать к своей жизни лишний интерес.
Не откладывая больше отправление, я вернулась к дому, чтобы запереть дверь.
– Только не надейтесь, что дам повести, – обронила я, сев за руль и сунув ключ в замок зажигания. – Я никому не позволяю.
– Ладно. Я все равно не умею.
– Как это?
– То есть умею… брал уроки и даже получил права… просто у меня никогда не было своей машины. Парковаться в городе сложно, да и ориентироваться непросто.
– Но что, если в выходной день вы захотите поехать за город, в деревню или на пляж? Полагаетесь на друзей? – Я вспомнила юность в Апалачиколе, где самыми популярными ребятами были те, у кого имелись права и автомобиль с большим салоном. Мой нос и щеки буквально опалило воспоминание о солнечных ожогах после поездок на остров Сент-Джордж, когда мой багажник был забит сумками-холодильниками, а бензин мы оплачивали в складчину.
Джеймс откашлялся.
– Для таких поездок у нас… в общем… был водитель. Наша мать говорила, что ей спокойнее, когда за рулем профессионал, и нас это устраивало.
Я посмотрела на его отутюженную рубашку и «Ролекс» – определенно не винтажный – и не смогла представить его сидящим на песке с бутылкой пива и подпевающим «ЭйСи/ДиСи», ревущим из открытой двери пикапа. И это хорошо. Чем более неуютно мой незваный попутчик будет чувствовать себя в Апалачиколе, тем скорее захочет уехать.
Я тронулась и отвела машину от тротуара.
– Выходит, если у меня спустит колесо, вы мне не помощник.
Джеймс достал и показал свой телефон.
– Вот для чего нужен мобильник. Один звонок – и помощь придет.
Я устояла перед соблазном закатить глаза.
– Если не сядет батарейка и если посреди Алабамы не пропадет связь, чему нет никакой гарантии. Именно поэтому я знаю, как самой сменить колесо. И делала уже много раз.