– Что ты делаешь?! – воскликнула Жасент, удивляясь и возмущаясь одновременно.
– Подожди!..
Пьер отошел только для того, чтобы потушить свет. Они оказались в полумраке. Слабый свет уличных фонарей с трудом проникал в комнату сквозь шторы, огонь в окошке печи отбрасывал на стену красноватые блики.
– Прошу тебя… – проговорил Пьер.
Не теряя времени, он поднял ее зеленую шерстяную юбку, просунул руку между бедер и стал ласкать нежную плоть, не прикрытую чулками. Поиграл немного с подвязками, потом стянул с Жасент атласные трусики – последнее препятствие для его стремительного желания.
– Да что на тебя сегодня нашло? – всполошилась она. – Мы через час ложимся спать, мог бы подождать!
Она хотела повернуться к мужу лицом, но он удержал ее в прежнем положении.
– Не сердись, любимая моя, прелесть моя, – прошептал он. – Тебе понравится, вот увидишь! Обопрись о буфет и наклонись немного вперед, ну же!
Эта позиция была Жасент в новинку, несмотря на всю ее чувственность и покорность в любви. Пьер проник в нее неожиданно грубо, он задыхался, был как в бреду. «Наш баран делает то же самое с овцами», – пронеслось в голове у ошарашенной Жасент.
Еще мгновение, и она высказала бы свое мнение вслух – что они не животные, чтобы вот так себя вести, – но у нее уже путались мысли от острого наслаждения. Тихонько вскрикивая, она открылась, отдалась бешеным толчкам мужа. В восторге от того, что привел ее к берегам услады, Пьер продолжал с еще бóльшим пылом, постанывая от удовольствия, чего с ним прежде никогда не случалось.
Тут сладострастный туман сгустился, и на Пьера нахлынули шокирующие воспоминания. Он увидел себя в этой же позе в теплый вечер бабьего лета под сенью пурпурного клена. Эмма держалась за ствол молодого деревца – очаровательная в своем бесстыдстве, с разметавшимися по плечам блестящими темными волосами. «Маленькая фурия, она отдавалась мне еще и еще, просила прикусить ей шейку… Я держал ее за груди, щипал их, и у нее перехватывало дыхание…»
Эти мысли довели его возбуждение до предела, и Пьер забылся, задохнулся, в то время как Жасент тихонько постанывала – мощная волна прокатилась по ее телу, и ее отголоски до сих пор заставляли женщину дрожать с головы до ног. Муж сжал ее в объятиях, поцеловал в щеку и, чувствуя некоторую неловкость, отодвинулся. Она надеялась получить еще немного нежности и ласковых слов, но он привел в порядок свою одежду и спешно схватился за сигарету.
– Прости, – вполголоса попросил Пьер. – Я не смог сдержаться.
– Тебе не за что просить прощения. Если бы мне не хотелось, я бы дала тебе это понять, словом или жестом.
Он стоял и смотрел, как она идет к выключателю. Блеклый желтоватый свет снова наполнил комнату. Супруги в смущении глядели друг на друга. У Жасент раскраснелись щеки, на лоб упала прядь волос. Пьер был чрезвычайно бледен. Глаза его из серо-голубых стали пепельными, словно погасли. Жасент подумала, что причиной этому их любовная схватка, и попыталась пошутить:
– Тебе сейчас не помешает глоток джина! У тебя такой вид, будто ты узрел привидение.
– Нет, ничего подобного! Милая, иди ко мне, – отвечал Пьер, протягивая к ней руки.
Жасент подчинилась, радуясь тому, что теперь он ее приласкает. Пьер поцеловал шрамик у нее на виске, который всегда вызывал у него умиление, – тот, что остался в память о буйствах Шамплена, имевших место много лет назад.
– Твой отец – жестокий человек, – с убеждением проговорил Пьер. – Пощечина, которую он отвесил Сидони… Думаю, она достаточно наказана.
– В моем случае все было не так: я упала и поранилась.
– Но это он тебя толкнул! Странный он человек, способный творить как зло, так и добро, но иногда я не уверен, что понимаю, что твой отец считает добром. Эмма правильно поступила, когда сбежала, узнав, что беременна. Отец, наверное, убил бы ее.
Жасент нахмурилась. Ей было неприятно это слышать: муж вспоминал ее сестру в такой интимный момент… Почему?
– Может, нам лучше не говорить так часто об Эмме? – произнесла она. – Особенно сегодня, когда она снова нас всех рассорила и заставила страдать.
– Ты правда хочешь ее забыть? Знаешь, я стараюсь вспоминать ее такой, какой она была в детстве, – шаловливой девчонкой в розовом передничке. В тот день, когда мы с Лориком на велосипеде приехали на ферму, она сидела на ограде и поздоровалась с нами, заливаясь смехом. Ее темные косички и ямочка на подбородке до сих пор стоят у меня перед глазами… Странные шутки играет с нами судьба!
– Ты тоже сейчас ведешь себя странно. У меня холодок пробежал по спине! То, как ты говоришь об Эмме после сегодняшнего скандала с отцом… Меня это шокирует.
Пьер кивнул, понимая, что допустил бестактность. Жасент стала мерить шагами кухню, не обращая внимания ни на бульканье кипящей воды в большой кастрюле, ни на тявканье Томми за дверью. Они оставили щенка в коридоре, и он жалобно поскуливал.
– Томми хочет на улицу… Я его выведу, – вздохнула Жасент. – Подышу холодным воздухом, это пойдет мне на пользу.
Но щенок не сумел сдержаться и теперь виновато жался в углу, в полуметре от желтой лужицы. Шерстка у него встопорщилась, тельце сотрясала крупная дрожь.
– Чего ты испугался, Томми? – пожалела его Жасент. – Ты так редко гадишь в доме. Я не стану ни ругать тебя, ни тем более бить!
Ей вдруг подумалось, что, когда ее нет дома, Пьер, должно быть, наказывает щенка. Когда муж вышел в прихожую, она его в этом упрекнула.
– Жасент, может, мне и случалось на него прикрикнуть, но последний раз это было в октябре! И я его не бью.
– Слава богу! Меня бы это удивило.
Все еще недоумевая, молодая женщина открыла дверь на улицу. Томми ринулся из дома, поджав хвост, и тут же исчез за обледеневшим сугробом. Небо было чистое и звездное. Ночной пейзаж, казалось, застыл от полярного холода.
– Пьер, что с ним? Обычно Томми не уходит далеко от крыльца или гуляет в саду. По-моему, он чего-то испугался. Он таращился на лестницу, и это выглядело странно, поверь!
– Я видел. Закрывай скорее дверь, сейчас я выйду и позову его.
– И побыстрее возвращайтесь, на улице сильный мороз!
Не зная, что и думать, Жасент помогла мужу одеться потеплей. Взяла свой шарф и сама повязала ему на шею.
– У нас у всех был ужасный день, – сказала она. – Если, вдобавок ко всему, мы еще и потеряем Томми, я прокляну пятое января и все будущие субботы заодно!
– Ничего плохого не случится, любимая! – Пьер потрепал ее по щеке.
И все же он испытывал непривычное, смутное беспокойство, причиной которого служили незначительные, на первый взгляд, детали и мучительная мысль о том, что Эмма, даже умершая и почившая на кладбище, никогда не оставит их в покое.
Глава 4
Секреты Матильды
В доме Жасент и Пьера Дебьен, понедельник, 7 января 1929 года
Жасент склонилась над смотровым столом, куда незадолго до этого уложила своего щенка – на старенькую, но чистую простыню (гигиена прежде всего!). Стоящая рядом Матильда озадаченно смотрела на животное.
– Ну? Скажи, что он выживет! – еле слышно попросила молодая женщина. – Ты его осмотрела. Что думаешь?
– Прежде мне не случалось лечить животных, моя красавица. Лучше бы тебе рассчитывать на собственные познания.
– Какие познания у скромной медсестры? Тут нужен ветеринар, но снега выпало столько, что в Роберваль мы никак не попадем. Чудо уже то, что мой бедный Томми выжил! Если бы не Пьер, он бы замерз до смерти. До сих пор не пойму, зачем он убежал так далеко от дома.
– Если сдохнет этот щенок, заведешь другого, – высказала свое мнение знахарка.
– Матильда, как у тебя язык повернулся? Папа подарил мне Томми по случаю нашей с Пьером свадьбы, и было ясно, что означает этот подарок: он хочет, чтобы мы забыли о том жутком случае, когда он утопил выводок щенков… Я думала, что для тебя ценна любая жизнь, даже если речь идет о животном.
– Ты заблуждалась. Подумай о курах и кроликах, которых я выращиваю, которых выращивал твой дед. И не говори мне, что вы на ферме никогда не ели ягнятины!
Жасент пожала плечами, но в глазах у нее стояли слезы. Она в очередной раз обманулась в Матильде.
– Это разные вещи, – пробормотала она. – К собаке или коту привыкаешь… Анатали обожает своего Мими, с которым она спала на мельнице, в Сент-Жан-д’Арке. Я не стала их разлучать, и правильно сделала. Иди домой! И извини, что зря тебя потревожила.
– Не плачь, моя крошка! И не злись на меня. Я видела столько смертей, что жалеть животное у меня уже не получается. Когда смотришь, как мучится родной человек, когда закрываешь глаза ребенку – в такие моменты начинаешь по-другому воспринимать действительность.
Жасент вдруг стало стыдно. Она вспомнила, какой увидела Эмму в церкви, в тот майский вечер, когда жители Сен-Прима пришли проводить ее в последний путь. «Она была в белом, как невеста; моя сестра готова была обвенчаться со смертью, уйти в мир иной…»
Под проницательным взором Матильды молодая женщина невольно вздрогнула. Та сочувственно погладила ее по спине.
– Это еще не конец, Жасент, – проговорила знахарка, внезапно убирая руку. – Пагубное присутствие все еще ощущается в твоем доме. Меня это тревожит, но я не решалась заговорить об этом первая.
Произнеся эти странные слова, Матильда вздохнула и приложила ладони к боку щенка, которого Пьер в воскресенье после полудня отыскал на сеновале у Фердинанда Лавиолетта. Старику больно было видеть старшую внучку такой расстроенной, и он помогал ее мужу с поисками.
– Спаси его! – взмолилась Жасент, которую обнадежила эта перемена в настроении знахарки. – На всякий случай повторю: Томми очень сильно замерз, обессилел, и у него рана на голове. Наверное, кто-то его ударил.
– Щенок мог пораниться и сам, – возразила Матильда. – Если он выбежал на главную улицу, на дорогу, его могла ударить проезжающая мимо машина. Да хотя бы грузовичок, на котором ездит хозяин бакалейной лавки! Может, даже кто-то это видел.
– Если его ударил грузовик, дело плохо, – всполошилась Жасент, хватаясь за сердце. – Как нам увидеть внутренние повреждения? Томми попил теплой воды, но есть отказывается.
Сдерживая рыдания, она погладила собаку. Жасент сидела возле него полночи и сегодня с самого утра. Ей казалось, что своей лаской и стремлением быть рядом ей удастся удержать щенка в этом мире.
– Но что могло его так сильно напугать? – продолжала молодая женщина встревоженным шепотом.
– Блуждающая душа, если она преисполнена обиды и ненависти.
– Эмма?
– Твоя сестра так и не обрела покоя, она не желает подниматься к свету. Об этом следует поразмыслить, моя красавица! Эмму убил любовник, который потом покончил с собой. Она может сожалеть о жизни, которую у нее отняли, и обо всех земных радостях, которых ее лишили. А еще…
– Что? Говори, прошу тебя!
– Присутствие Анатали, я уже говорила тебе об этом, может притягивать дух ее матери.
У Жасент перехватило дыхание от ужаса. Послушать Матильду, так неупокоившиеся души блуждают в мире живых, могут свободно проникать в их дома, а может, и подглядывать за ними.
– Я не хочу, – произнесла молодая женщина, – не желаю верить в эти предрассудки! Недавно я ходила помолиться на могилу Эммы. Я сказала сестре, что теперь она может спать спокойно: ее маленькая дочка вырастет в нашем доме, в Сен-Приме, и будет носить фамилию Клутье. Господи, если понадобится, я вызову священника-экзорциста!
– Почему бы и нет? – тихо проговорила знахарка. – Будущим летом нарви полыни, она обычно растет на склонах, и подвесь сушиться к потолочной балке. Бытует поверье, что эта травка отгоняет злых духов.
Холодок пробежал по спине Жасент. Думать о сестре как о злом духе? Она даже на миг забыла о Томми, тельце которого Матильда продолжала легонько массировать.
– Смотри, моя крошка, твой пес открыл глаз! Еще до наступления вечера он попросит есть. Но ты будь осмотрительна, не давай ничего, кроме размоченного в теплом молоке хлеба. Рисковать не стоит.
– Спасибо тебе! Спасибо за твою доброту! – воскликнула молодая женщина, целуя подругу в обе щеки. – Твоя правда, он выглядит уже получше. Святые небеса, он чуть-чуть виляет хвостиком! Можно мне взять его на руки?
– Да, только очень осторожно. А потом положишь его в корзинку, туда, где потеплее. Я сняла с него боль и испуг – ради твоих прекрасных глаз!
Жасент заплакала от радости и облегчения. Ее уверенность в том, что произошло нечто экстраординарное – в тот субботний вечер, после ухода Сидони, – лишь окрепла.
– Жизнь за жизнь, – после паузы промолвила Матильда, и ее темные глаза гордо сверкнули. – Ты лечила моего брата, я – твою собаку. Им обоим грозила опасность. Кюре сказал бы, что нельзя сравнивать человеческую жизнь с собачьей. Но раз речь идет о Фильбере, я считаю, что это справедливый обмен.
– Господи Иисусе! Матильда, ты говоришь о своем родном брате! Как тебе не стыдно?
– Жизнь Томми куда ценнее, чем жизнь моего брата, Жасент. Что ж, пора домой! Ты в последнее время не встречала Пакома?
– Нет. Матильда, ты уходишь от разговора! Я безмерно благодарна тебе за собаку, но не понимаю, откуда у тебя такое презрение к Фильберу. Вы – кровные родственники, росли вместе, вы дети одной матери… Расскажи мне обо всем, я умею хранить секреты!
Ничего не ответив, знахарка вышла в прихожую и стала одеваться. В сильные холода она носила старенькое коричневое драповое пальто с поясом, сапожки на меху и объемный красный шарф, которым покрывала голову так, чтобы спрятать и нижнюю часть лица. Натянув варежки, она ласково улыбнулась Жасент:
– Я помолюсь за Эмму. Не бойся своей сестры, моя красавица. У мертвых, там, где они теперь обретаются, мало возможностей нам навредить.
– Матильда, то, что ты говоришь, совсем не утешает! А как же Анатали? С ней ничего не случится? Ответь, умоляю!
– Пока озеро сковано льдом, девочке ничего не угрожает. До встречи, моя крошка! Я убегаю, иначе господин кюре не получит вовремя свой обед!
– Матильда, погоди!
Ответа не последовало – подруга вышла, затворив за собой дверь. Жасент застыла в растерянности. Ее одолевали волнение и тревога. Короткий лай, переходящий в поскуливание, заставил молодую женщину вздрогнуть. Томми из своей корзинки смотрел на нее влажными карими глазами, в которых снова сверкали искорки здоровья.
На ферме Клутье в тот же день, в тот же час
Пока Матильда семенила по главной улице Сен-Прима, направляясь к жилищу священника, в доме Шамплена разыгрывалась семейная драма: Сидони, вернувшаяся двадцать минут назад, собирала чемоданы. Альберта, бледная и заплаканная, пыталась ее отговорить.
– Моя крошка Сидо, ты не можешь уйти из дома вот так, из-за глупого упрямства, оставив меня, свою мать! И Анатали – посмотри, как она расстраивается! Девочка только-только начала к тебе привыкать…
– Мама, для меня это так же тяжело, как и для вас с малышкой, но я и дня больше не хочу здесь оставаться! В субботу папа ударил меня с жестокостью, недостойной родителя. Дедушка увидел отметину у меня на щеке и очень рассердился. Я уже взрослая и не заслуживаю того, чтобы меня хлестали по щекам за то, что я говорю правду.
– Тетя Сидони, не уходи! – попросила заплаканная Анатали.
– Не плачь, моя куколка, я приеду, но позже, через много-много дней. И я приглашаю тебя на свою свадьбу, которая состоится раньше, чем было запланировано.
Поняв, что отговаривать дочь бессмысленно, Альберта присела на край ее кровати, на которой Сидони разложила свои любимые платья.
– И куда ты пойдешь, скажи, бога ради? Не посмеешь же ты поселиться у своего жениха! Что скажут люди в Сент-Эдвидже?
– Люди скажут, что невеста Журдена Прово, серьезная девушка, которая шьет дамские платья на заказ, заботливо ухаживает за своей будущей свекровью. К твоему сведению, у них в доме есть свободная комната. Дезире как-то предлагала мне у них переночевать.