По спине Журдена пробежал холодок. Он предпочел бы, чтобы Сидони сказала, что сама любит его, а не ссылалась на его чувства.
– Я вас слушаю, Сидони, и заранее благодарю за искренность.
Она объяснила, с чего начался их с отцом конфликт, выставив Пьера глуповатым бабником, который легко идет на поводу у своих инстинктов.
– Мне надоело молчать. Родители души не чаяли в зяте, относились к нему как к сыну, представляете? Хотя у них только один сын – Лорик!
– Словом, вы сочли возможным отомстить за брата, который уехал из дома на поиски приключений…
В голосе жениха Сидони уловила упрек. Имя брата-близнеца до сих пор болью звучало в ее сердце. Это было мучительно.
– То была не месть, а восстановление справедливости. Теперь родители знают, что за человек на самом деле их зять. Хорошо, что все это не затронуло Жасент: ее сочли жертвой.
– Жертвой? Я в этом сомневаюсь. Жасент и Пьер выглядели такими счастливыми на свадьбе! Думаю, их любовь искренна и крепка. В сущности, ваша сестра вольна была принять прошлое супруга, точнее, смириться с ним. Если я правильно понял, вы тоже знали, что у Пьера с Эммой был роман. Почему же вы два года молчали, а теперь вдруг открыли этот секрет отцу?
– Начнем с того, что я не сказала ничего конкретного, то был всего лишь намек. Пьер сам захотел исповедаться.
– Скверное дело! – с сожалением пробормотал полицейский.
Сидони не понравились эти слова. Она встала и, скрестив руки на груди, принялась ходить из угла в угол. Через некоторое время девушка проговорила тихо, чтобы не побеспокоить Дезире Прово, находившуюся у себя в спальне на втором этаже:
– Вы осуждаете меня, Журден, я это чувствую! Похоже, мир вокруг меня рушится! Я сбежала из дома, разбила сердце деду, сестра меня презирает, а вы обвиняете в том, что я наделала глупостей. Господи, как же мне теперь быть?
Девушка замерла – бледная, в полнейшем смятении. И в самом центре ее отчаяния вдруг обозначился образ Лорика, его мужественное лицо – отчетливо, в мельчайших деталях. Сидони стиснула зубы, чтобы не застонать, так сильно ей хотелось, чтобы брат вдруг появился тут, в этой комнате, и она могла бы укрыться в его объятиях.
– Простите меня, моя дорогая! – вскричал Журден, подходя к девушке. – Вы расстроены, и это вполне объяснимо. Столько перемен случилось за такое короткое время, а тут еще я осмеливаюсь вас огорчать! Сидо, все устроится. Завтра же я куплю вам швейную машинку, и ее доставят на дом. Слава богу, у меня есть сбережения и я смогу вас порадовать!
Он притянул ее к себе и стал утешать, как ребенка. Сидони позволила ему это, почти не замечая его ласк. Журден же осыпал легкими поцелуями волосы и щеку невесты, наслаждаясь ее запахом, в котором смешались нотки лаванды и рисовой пудры.
– Вы очень добры – любить такую дрянь, такую ведьму, как я! Но в детстве я была другой. Все началось после смерти Эммы. Это сильнее меня – странная злость съедает меня изнутри, она хуже, чем яд! И я не знаю, как это прекратить. Когда она поднимается из сердца в разум, я говорю и творю черт знает что – например, начинаю придираться к Жасент или к Пьеру, хотя он, по сути, отличный парень. Журден, помогите мне стать лучше! Прошу вас!
Впервые Сидони отдалась на волю пламенных чувств своего жениха. Он овладел ее губами, осмелился проникнуть языком за преграду из маленьких перламутровых зубок. Она позволила ему исследовать теплоту ее рта, с трепетом ожидая, когда же у нее пробудится желание, затуманится рассудок, но ничего не произошло. Журден, в отличие от Сидони, тонул в сладком безумии. Его пальцы гладили девичье тело, касаясь груди и бедер. Внезапно Сидони высвободилась из его объятий – уравновешенная, спокойная.
– Поднимемся в мою спальню, – прошептала она. – Мы скоро станем мужем и женой, так зачем же ждать? Я боюсь брачной ночи. А если мы сделаем это сегодня, страшиться будет нечего!
Журдена словно окатило холодным душем, хотя он и без того был разочарован тем, как вяло отвечала Сидони на его поцелуи.
– Если наш союз – или, по меньшей мере, телесная любовь, – представляется вам тяжким бременем, не стоит выходить за меня, Сидони! Дорогая, мне понятны ваши страхи, ваша неопытность, но мне казалось, когда кто-то влюблен, у него появляются чувства и желания, которые заставляют забыть о страхе и стыдливости… Воспользоваться вашим теперешним состоянием, вашей уязвимостью – нет, я не хочу.
Сидони смотрела на него, не веря себе. Она-то думала, что Журден расценит ее готовность отдаться как проявление щедрости, признание его значимости! Наивная, она полагала, что он тут же согласится и будет рад и горд.
– Я люблю вас, Сидо, даже больше – я вас боготворю! – Журден вздохнул. – Это было как удар молнии – я влюбился, стоило мне увидеть вас прошлым летом в вашем доме, в кухне. Вы представляетесь мне драгоценностью, сокровищем, но я не хочу владеть им как эгоист…
– Почему же? Вы предпочли бы делить меня с другими? – иронично поинтересовалась девушка. – Я полагала, вы с радостью примете мое предложение. Должно быть, вы гнушаетесь мной. Я вам не нравлюсь?
Журден отодвинулся, не зная, как ей все объяснить; сказанное Сидони его неприятно задело. Хотелось закурить, но мать и невеста не любили, когда в доме пахло табаком.
– Сидони, я только что сказал, что вы мне нравитесь, более того – я люблю вас всем своим существом. И ради этой любви я мог бы ждать еще много месяцев, прежде чем сделать вас своей. Мы поторопились назначить свадьбу, тут вы правы. У меня есть принципы: я не воспользуюсь вашей слабостью, не получив церковного благословения.
Пожав плечами, Сидони присела на край канапе. Мучительное и странное воспоминание заставило ее сердце забиться чаще. Лорик выходит из кладовой посреди ночи, а она еще не спит. Он пьян. Бормоча что-то несуразное, продиктованное эгоистичной братской ревностью, он подходит к ней и порывисто обнимает. Прижимается губами к ее губам, просто пожирает их поцелуем. Конечно же, Сидони тут же вырвалась, она возмущена, она злится, но у нее дрожат колени и обжигающе горячая кровь пульсирует в жилах… Как это ни ужасно, теперь Сидони все поняла. Не стыд пожирал ее после их с Лориком запретного поцелуя, о нет! Ее девственное тело трепетало от наслаждения.
Слезы снова потекли по ее щекам. Девушка неловко смахнула их пальцем. Она чувствовала себя проклятой, низринутой во мрак – обиталище порочных душ.
– Журден, выслушайте меня! – взмолилась она. – Вы хороший человек, честный и добросердечный. Я восхищаюсь вами и мечтаю лишь об одном – нежно любить вас всю свою жизнь, став вашей супругой. Сжальтесь, я нуждаюсь в вас, я хочу отдать вам всю себя!
Не зная, что делать, Журден воздел руки к небу. Сидони же снова разрыдалась – она сгорбилась, и на нее было жалко смотреть. Он поспешно подошел и стал ее утешать:
– Дорогая моя, не плачьте, иначе матушка встревожится! Она нас слышит и, даже не разбирая слов, может догадаться, что у нас что-то не так. Посмотрим на все с практической точки зрения. Вы приехали вчера, поздно вечером, и сегодня вам нужно освоиться в новом жилище, познакомиться с приходящей прислугой. Кроме того, прежде вам не случалось проводить столько времени наедине с вашей будущей свекровью. Из-за этого ваши нервы на пределе, не говоря уже о том, что перед отъездом из Сен-Прима вы поссорились с семьей. Ложитесь спать, отдохните! Завтра мы еще раз все обсудим. Да и, честно говоря, я очень устал. Дороги занесло снегом, а ездить по долгу службы мне все равно приходится…
– Хорошо, Журден, я сделаю, как вы советуете, – отвечала девушка слабым голосом, с покорным выражением лица. – Извините меня! Вы правы, я сама не своя. Давайте забудем этот разговор!
* * *
Два часа спустя Сидони выскользнула из-под огромного желтого атласного одеяла с шерстяной набивкой, накинула халат и взяла свою сумочку. В мягком свете прикроватной лампы девушка вынула из внутреннего кармашка письма Лорика – шесть синих конвертов, перевязанных лентой. Ее интересовало предпоследнее, в котором брат указал свой номер телефона.
Ты можешь позвонить мне, если что-нибудь случится на ферме или с дедушкой. Трубку снимет наш бригадир, и меня позовут. И обязательно позвони, когда маме придет время рожать, чтобы я знал, что с ней все хорошо. Она у нас уже не такая молоденькая!
Сидони машинально поднесла листок бумаги к губам. Часы на комоде показывали десять вечера, значит, на острове Ванкувер было семь.
«Может, действительно позвонить ему? – спросила себя Сидони. – Телефонный аппарат в прихожей, и, если я буду говорить тихо, никто меня не услышит».
Чувствуя себя так, будто она если и не предает хозяев дома, то, по меньшей мере, совершает предосудительный поступок, девушка на цыпочках спустилась на первый этаж. Она включила одну-единственную лампу на лестнице, и ее света было достаточно, чтобы благополучно дойти до телефонного аппарата, висевшего на стене между вешалкой и зеркалом. Сердце Сидони стучало, как сумасшедшее, пока она набирала номер, снова и снова нашептывая его в тишине, будто припев песни.
Ей пришлось подождать несколько долгих минут, прежде чем ее соединили с номером на другом конце Канады, причем каждую секунду Сидони опасалась, что ее застанет Журден.
«Но я ведь не делаю ничего плохого! Если он спустится, я скажу, что мне очень захотелось поговорить с братом. Я заплачý за звонок, даже если это будет стоить очень дорого!»
Она углубилась в собственные мысли, и тут в трубке прозвучал мужской голос. Собеседник объяснялся на английском, азы которого Сидони в свое время освоила. От смущения путаясь в словах, она попросила позвать Лорика Клутье. На том конце провода ее поняли. На этот раз ожидание было не таким долгим: послышался знакомый тембр брата-близнеца, сопровождаемый шипением и потрескиванием.
– Сидони? Случилось что-то серьезное? С мамой?
– Нет, все здоровы, не беспокойся.
– Сидо, тебя плохо слышно. Говори громче!
– Не могу. Лорик, мне просто хотелось поговорить с тобой, пусть и недолго. Я по тебе скучаю. Теперь никто надо мной не подтрунивает…
Девушка проглотила рыдание, и Лорик это почувствовал.
– Никак ты хандришь, сестричка? Со мной это тоже бывает. Табаруэт! Как же вы все от меня далеко! Скажи, снега выпало много? И как дела у Анатали? Дождаться не могу, когда вы пришлете мне ее фотографию. Она… у нее в лице есть хоть что-то от Эммы?
Теплые интонации Лорика, совсем как в лучшие времена, заставили Сидони забыть обо всех двусмысленностях, стерли неприятные воспоминания. Она увидела веселого мальчишку, каким он был в детстве – ее двойник, ее тень, ее защитник, и на душе сразу стало легче.
– Скоро ты получишь одну или даже пару фотографий племянницы, – ответила девушка весело. – И, конечно, у нас выпал снег, и очень много. Мама счастлива, что малышка теперь живет с ними, и папа тоже. Жасент с Пьером всё воркуют, дедушка беспрестанно ворчит…
Последовала пауза. Лорик с легким удивлением спросил:
– У вас ведь уже почти ночь, откуда ты звонишь?
– От Жасент, откуда же еще? У медсестры Дебьен есть домашний телефон.
– В следующем письме напиши мне ее номер. Хорошо, что теперь нам можно будет созвониться и поговорить. Сидо, ты же ее разоришь! Кстати, дай Жасент трубку! Хотя бы на минутку, на пару слов!
– Они с Пьером уже спят… Мне пора заканчивать разговор. Только один вопрос: ты нашел себе невесту, настоящее сокровище?
Лорик ответил, и их разговор сразу перестал быть невинным.
– На настоящем сокровище я никогда не смогу жениться, и тебе прекрасно известно, кого я имею в виду. Чтоб ты знала, здесь для всех ты – моя невеста, и парни говорят, что ты очень хорошенькая. До встречи, Сидо!
И он повесил трубку. В бараке, служившем столовой, никто не видел, как молодой рабочий прижался лбом к деревянной стене, кусая губы, – оттого, что не сумел промолчать. Что же касается его сестры, она еще долго стояла в прихожей, и ее сердце учащенно билось; ей так сильно хотелось, чтобы брат был сейчас рядом с ней. В таком состоянии ее и застал Журден.
– Моя дорогая Сидони, почему вы звоните кому-то украдкой, да еще так поздно? – шепотом спросил он. – Вы наверняка пытались помириться с Жасент…
– Да, вы правы, – пробормотала девушка.
– Все образуется, вот увидите! Позвольте, я провожу вас в спальню.
Сидони взяла его под руку, потерлась щекой о его плечо. Спускаясь, Журден включил более яркий свет, и девушка заметила, что ее жених в пижаме.
– Мне так грустно! – еле слышно призналась она. – Журден, дорогой, хотя бы раз забудь о благоразумии, серьезности, приличиях!
Обращение на «ты» взволновало его, так же как и вырез ее ночной сорочки, видневшийся под полураспахнутым халатом. Когда же Сидони вложила свою ладошку в его руку, Журден задохнулся от счастья.
– Бог мой, – прошептал он со вздохом крайнего изумления, – неужели ты так меня любишь?
– Богу лучше в эти дела не вмешиваться, – пошутила девушка, награждая жениха многозначительным взглядом.
Сидони всмотрелась в его лицо. Светлая кожа, тонкие черты, ласковые карие глаза, шелковистые усики над пухлыми розовыми губами… Единственный мужчина, который ей когда-либо нравился, не считая Лорика. И ей предстояло связать с ним свою судьбу.
– Конечно, я тебя люблю, – с уверенностью ответила Сидони.
* * *
Через час они, полуобнаженные, лежали на кровати в комнате Сидони. Было темно, но не так, как обоим хотелось, – слабый лунный свет пробивался сквозь занавеси. Сейчас жених и невеста старательно избегали прикосновений, обескураженные тщетностью взаимных ласк и поцелуев.
«Боже, это вызывает во мне отвращение, – думала Сидони. – Мужской орган кажется мне таким странным…» Чтобы не отпугнуть ее, Журден призвал на помощь все свои познания в любовной науке, силясь пробудить в этом стройном, изящном теле чувственность. И натолкнулся на обескураживающую глухоту невесты, на ее граничащую с безразличием холодность. Сидони старалась, он это знал, однако, не совладав с собой, часто отталкивала его и замирала, едва он пытался просунуть руку ей между бедер. В конце концов, перевозбудившись и отчаявшись, Журден попытался взять ее, – и безуспешно. Преграда не желала поддаваться, и Сидони тихонько стонала от боли. Они оставили свои попытки.
«Она к этому пока что не готова», – мысленно сокрушался Журден – расстроенный, одолеваемый странным изнеможением.
Сидони уснула, так и не решившись с ним заговорить. Журден поднялся и вышел из спальни.
На улице Лаберж, в Сен-Приме, во вторник, 15 января 1929 года
Сидя за письменным столом, Жасент листала журнал, в котором записывала имена пациентов, подробности консультаций и вызовы на дом. Ее пес устроился у нее под стулом. Томми уже выздоровел. Желая выразить свою любовь или же просто напомнить о том, что он рядом, щенок положил голову на ногу хозяйки.
– Дела у нас идут неважно, Томми! Как я понимаю, жители деревни, заболев, теперь охотнее идут к новому доктору или к Матильде.
От огорчения Жасент прикусила конец карандаша. Одна мысль не давала ей покоя: со дня отъезда Сидони прошла целая неделя!
«А от нашей мадемуазель ни слуху, ни духу! Могла бы написать или позвонить… Она ведь умеет пользоваться телефоном! Но первой я ей звонить не стану, ни за что!»
Зима опустила свои ледяные крылья над озером Сен-Жан и надо всей провинцией Квебек. Все словно замедлило ход: повседневная жизнь, работа сыроварни, торговля. Пьер приходил с работы раньше обычного, но перестал наведываться домой на обед.
«На работе папа теперь с моим мужем не разговаривает. Мама все время плачет, говорит, что без Сидо дом наводит на нее жуткую тоску. Анатали ото всех отгородилась, как будто вернулась в свою раковину. Может, если я буду брать ее к себе в воскресенье, она повеселеет?… Завтра схожу на ферму и спрошу у родителей разрешения!»
Жасент с головой ушла в раздумья, но тут щенок вдруг зарычал, а потом яростно залаял. Молодая женщина в страхе уставилась в коридор, в ту его часть, которую можно было увидеть с этого места через приоткрытую дверь.