– Пьер, добрый вечер! Что ты хотел?
– Найти свою жену, Сидо! – ответил Пьер Дебьен с особой улыбкой, придававшей ему неизъяснимое очарование.
Выражение его голубых глаз неизменно оставалось мечтательным, почти меланхоличным. И тем не менее он часто бывал весел и охотно подшучивал над окружающими – особенно с тех пор, как они с Жасент поженились.
– Жасент до сих пор не вернулась? Дедушка говорит, этот странный тип, Одноглазый, заехал за ней около половины второго, незадолго до моего прихода.
– Знаю, она оставила на столе записку. Но ведь уже стемнело! Я подумал, что моя жена могла зайти сюда, чтобы перекинуться парой слов с Фердинандом…
В прихожую вышел хозяин дома.
– Пьер, здравствуй! Часто тебе приходится дожидаться, когда жена вернется домой… Мой бедный мальчик, мне и самому профессия внучки не очень нравится. Да и Одноглазый в наших краях пользуется дурной славой. Странный он человек… Подъехал прямиком к вашему дому – сани старые, чиненые, собаки сплошь полукровки…
– Не стоит судить по внешнему виду, мсье Фердинанд. Жозюэ очень помог нам, доставив в Сент-Жан-д’Арк, и мы смогли привезти малышку Анатали домой к Рождеству. Может, он и странный, однако ничего не боится. И, честно говоря, мне даже спокойнее знать, что Жасент с ним. Но, кажется, я вас побеспокоил…
– Ну что ты! Проходи и поешь супу, – приветливо пригласила его Сидони. – Наверняка у вас ничего не приготовлено на ужин. А если подъедет упряжка, ты сразу же это услышишь. Да и Томми залает. Ты заметил, Пьер, что ваш пес бросается на все, что шевелится, но только когда находится в доме?
– Это правда! Повстречай он других собак – куда бы вся храбрость подевалась! – подхватил Фердинанд. – Вы как хотите, а я возвращаюсь за стол. Сидони права, мой мальчик: тарелка горохового супа пойдет тебе на пользу.
Возможность побыть еще немного со стариком и свояченицей обрадовала Пьера. Собственный дом показался ему слишком темным и пустым, ведь в этот час Жасент обычно встречала его, ласковая, улыбчивая, и все вокруг нее дышало светом и теплом. Пьер торопливо сбросил куртку, снял сапоги и шапку.
– Погода сегодня не самая лучшая, – сказал он, входя в кухню. – Здесь, в Сен-Приме, не очень ветрено, но в нескольких милях от поселка ветер наверняка набирает силу. И снегопад не прекращается…
В эти слова, произнесенные негромким голосом, он вложил беспокойство, которое испытывал из-за отсутствия своей красавицы-супруги. Сидони посмотрела на зятя с сочувствием. Она по-прежнему была равнодушна к обаянию друга детства, чье правильное лицо в ореоле темно-каштановых кудрей с годами стало более мужественным. Вдруг Пьер поднял глаза и с нескрываемым удивлением уставился на нее.
– Сидо, я сразу не заметил… В прихожей у вас темно… Твои волосы! Ты подстриглась.
– А я все жду, когда же ты начнешь возмущаться! Моя сестрица бережет свои косы, ради того чтобы тебе нравиться, – иронично отозвалась девушка. – Признай, что с такой прической я выгляжу более современно!
– Ты такая же красивая, как и раньше, но сама на себя не похожа, – сказал Пьер.
– Испортить такие волосы! – снова завел свою песню Фердинанд. – В грустные времена мы живем… Сначала построили плотины на двух водоотводных каналах, Гранд-Дешарж и Птит-Дешарж, и всюду провели электричество, а теперь женщины хотят работать и укорачивают себе юбки и волосы! Если бы моя дорогая Олимпия увидела тебя такой, внучка, как бы она плакала!
– Давайте сменим тему, а то у меня настроение портится. Пьер, я могла бы отнести на ферму куклу Анатали. Малышка просит об этом со вчерашнего вечера. А еще мне нужно сшить для куклы новое платье – из-за Томми, который грызет все подряд!
Щенку было всего шесть месяцев. Шамплен Клутье подарил его Жасент в день их с Пьером свадьбы. Песик был средних размеров и, похоже, вряд ли вырастет еще.
– А скажи-ка, Сидо, – слегка насмешливым тоном произнес ее зять, – ты стриглась у парикмахера в Робервале или же у местного брадобрея?
– В Робервале, разумеется!
– И как же ты вернулась в Сен-Прим в такой одежде и обуви?
– Она позволила себе немного шикануть – в Роберваль и обратно ездила на такси с опутанными цепью шинами! – едким тоном сообщил Фердинанд. – Хотя дорогу к этому времени уже расчистили. Что ж, желающие потратить свои гроши на глупости всегда найдутся!
Настроение у Сидони было хорошее, поэтому она не обиделась на деда. Они с Пьером доели суп, она убрала посуду и поставила на стол перед Фердинандом нарезанный хлеб, сыр и чайник с заваркой.
– Пойду переоденусь, раз на улице метель, – улыбнулась девушка и убежала в гостиную.
– Ваша внучка счастлива, – заметил Пьер, вставая и пожимая старику руку. – Журден Прово будет ей отличным мужем, я в этом не сомневаюсь.
– Может, меня в день их свадьбы уже и на свете-то не будет… Только подумать – наша Эмма на кладбище, а ведь, когда ее убили, ей было всего девятнадцать! Каждый раз, глядя на ее фотографию, я молю Господа забрать меня во сне, чтобы мы с Олимпией и Эммой снова были вместе!
Пьер смущенно кивнул. Несмотря на общение с соседями, семейной парой французов, поселившихся на улице Лаберж, и страстное увлечение кроссвордами, Фердинанд Лавиолетт медленно угасал в трауре и одиночестве.
– А тут еще дочка в марте собирается рожать, – мрачно продолжал старик. – Когда Эмма появилась на свет, моя Альберта очень мучилась. А ведь тогда она была намного моложе! Что, если и она нас покинет?
В кухню вернулась Сидони. Элегантный туалет сменили брюки из джерси, отделанные мехом ботиночки и анорак из ткани под названием миткаль, на меховой подкладке.
– Дедушка, ты все видишь в черном цвете. Так нельзя! При первой же возможности я приведу к тебе Анатали, вот уж кто сумеет тебя развеселить. И вообще, зимой тебе следовало бы перебраться на ферму. Мама предлагала тебе это…
– Нет уж, спасибо. Я не хочу видеться с зятем чаще, чем это необходимо, – отрезал старик. – Всего хорошего, Сидони! Всего хорошего, Пьер! Надеюсь, с Жасент ничего дурного не случится.
Покинув скромное жилище старика, молодые люди вздохнули с облегчением. Порывистый ветер вздымал охапки снега, закручивая их в белые вихри. Муниципальные фонари тонули в мириадах танцующих бешеную сарабанду снежинок, подсвечивая их бледно-золотистым светом.
– Милосердный Иисусе, как мне жаль деда! – прошептала Сидони. – Я стараюсь почаще бывать у него, но это ничего не меняет. Жасент полагает, что у него начинается старческое слабоумие.
– Да, она и мне об этом говорила. Он все время в унынии, быстро утомляется… Но не будем больше об этом. Я должен отдать тебе куклу Анатали. Идем, подождешь меня на крыльце. Хотя бы от снега спрячешься!
– Хорошо!
Едва Пьер, держа на руках щенка, скрылся в доме, как перед Сидони возник мужской силуэт. Незнакомец явно повернул с соседней улицы.
«Кто это? – спросила себя девушка. – Лорик?»
Несколько секунд она была уверена, что это действительно ее брат-близнец, уехавший из дома прошлым летом. Он писал ей не реже раза в месяц с острова Ванкувер, где нашел себе подходящую работу. Разрываясь между сумасшедшей радостью и живейшей тревогой, сердце Сидони часто-часто забилось в груди – причиной спешного отъезда Лорика было запретное чувство, которое он к ней испытывал.
– Мадемуазель, не могли бы вы мне кое-что объяснить? – обратился к ней мужчина.
Это был не Лорик Клутье. Сидони отважилась подойти к незнакомцу.
– Я ищу частный кабинет медсестры. Мне сказали, что ее зовут Жасент Дебьен.
– Вы обратились по адресу, мсье, Жасент – моя сестра. Но сейчас ее нет дома, она уехала по срочному делу.
Они стояли друг напротив друга. Незнакомец был сантиметров на тридцать выше Сидони и одет в дорогое пальто и фетровую шляпу.
– Меня зовут Александр Сент-Арно! – представился он. – Я буду практиковать вместо доктора Фортена. Сегодня, с четырех пополудни, я приступил к своим обязанностям, но пациентов не было, что неудивительно – люди наверняка не знают о моем приезде. Поэтому я решил навестить местную медсестру. Адрес мне сообщил мэр, но в такую метель на улице и домов-то не видно!
Ему было от тридцати до сорока, и говорил он почти скороговоркой, глядя при этом Сидони в глаза. Даже в слабом свете муниципальных фонарей девушка отметила проницательность этого взгляда, а также тот факт, что новый доктор – красивый мужчина и носит светлые усики.
– Это еще не метель, мсье, – сказала она. – Пару часов назад ветер был куда сильнее, я почувствовала это на себе.
Пьер вышел из дома и увидел их. Он спустился с крыльца; в руке у него была завернутая в платок игрушка.
– Вот кукла, Сидо! К нам посетитель? Мсье…
– Доктор Сент-Арно.
– Пьер Дебьен.
– А вы, конечно же, супруг медсестры Дебьен, – вежливо произнес новый доктор.
– Именно так. Моя жена скоро будет. По крайней мере, я на это надеюсь. Ее увезли к пациенту, и я не знаю, как далеко от поселка.
– Кажется, я приехал вовремя, – кивнул Александр Сент-Арно. – Я побеседовал с вашим мэром; он полагает, что иной раз услуг медсестры недостаточно, как бы добросовестно она ни исполняла свой долг.
– Жасент делает, что может, и отлично справляется со своими обязанностями! – поспешно возразила Сидони. – Ей приходится отправлять некоторых больных в Роберваль, потому что ни один врач, достойный этого звания, не соизволил сменить доктора Фортена, человека знающего. Но мне пора. До свиданья, Пьер!
Даже не взглянув на ошеломленного доктора, девушка сунула куклу под мышку и исчезла в вихре снежных хлопьев.
– Темпераментная девица, – пробормотал мсье Сент-Арно. – Это ваша свояченица, я не ошибаюсь? Какой же, интересно, характер у вашей супруги? Ее зовут Жасент, верно?
– Познакомившись с ней, вы сможете составить об этом собственное мнение, – отрезал Пьер, которого раздражала фамильярность этого человека. – И вообще, не очень прилично задавать такие вопросы.
С этими словами он повернулся, поднялся на крыльцо и захлопнул за собой дверь.
В хижине Фильбера в то же самое время
Жасент не спускала с лица пациента пристального взгляда. Честно говоря, его поведение ее не удивляло – если он действительно брат Матильды, которая так мало рассказывает о себе и наотрез отказывается вспоминать свое прошлое, детство и юность. Это была загадочная особа, в свои шестьдесят семь лет еще довольно привлекательная – целительница, к чьим услугам прибегали многие. Кто-то превозносил ее до небес, кто-то недолюбливал. Матильда похвалялась, что в числе ее предков были индейцы гуроны и что она умеет предсказывать будущее – с помощью обычных гадальных карт и карт таро, которые помогали ей контактировать с сущностями из потустороннего мира.
«И все же странно, почему Матильда ни разу не упомянула о том, что у нее есть брат? – спросила себя молодая женщина. – Должно быть, они нечасто видятся. Впрочем, мне-то откуда это знать? Матильда часто уезжает, никому не говоря куда!»
Сейчас у Жасент были другие заботы, поважнее. Она только что размотала повязку на щиколотке траппера и теперь смотрела на распухшую и гноящуюся рану – взглядом, каким обычно смотрят на личного врага.
– Господи! – воскликнула Жасент. – Мсье Жозюэ, вы просто дикарь! Достаточно было промыть рану водой с мылом и, повторюсь, сразу же отвезти вашего друга к доктору.
– Не надо к доктору, я хочу видеть свою сестру! – громыхнул Фильбер.
– Вашу сестру, мсье, я хорошо знаю; она со мной согласится. Мы с Матильдой очень хорошо ладим.
– Придумали бы басню получше! – сердито буркнул больной.
– Это святая правда. Но у меня нет времени рассказывать о том, как мы с ней стали приятельницами.
Правильная речь Жасент, ее хорошо поставленный голос, уверенный и одновременно ласковый, произвели на Фильбера благоприятное впечатление, хотел он того или нет. Молодая женщина, между тем, продолжала, указывая пальцем на Одноглазого:
– Сделайте одолжение, выйдите на улицу и посмотрите, можем ли мы ехать! Ветер, по-моему, стих. А если идет снег, значит, там не так уж холодно.
– Как прикажете, милая дама! – шутливо отозвался старик. – Я всегда готов выполнить просьбу красивой женщины.
– Я буду очень признательна, если вы наконец это сделаете! – отвечала, поворачиваясь к нему, Жасент.
При этом движении ее распущенные, отливающие золотом волосы качнулись, а яркое пламя в очаге подсветило ее нежный профиль, выделив его на фоне темной комнаты. Фильбер почувствовал, как его сердце сжимается при виде такой красоты и женственности.
– Это безумство – отправляться в путь сегодня вечером, мадам, – тихо проговорил он. – Наши с Одноглазым холостяцкие прожженные шкуры недорого стоят, но я бы не хотел, чтобы с вами случилось что-то нехорошее.
Жасент промолчала, но ее тронуло, что старому трапперу небезразлична ее судьба. Как можно деликатнее она стала обмывать обожженную кожу. От внимания Жасент не укрылось, что старик изъясняется лучше, чем Жозюэ, не вставляет к месту и не к месту бранные словечки. Должно быть, он получил неплохое образование. «Как и Матильда, – сказала себе молодая женщина. – Раньше я об этом никогда не задумывалась».
В памяти Жасент всплыли обстоятельства, которые привели ее к служанке священника. Вспоминать об этом было страшно и грустно.
«Мама и Сидони попросили Матильду обмыть тело Эммы перед похоронами – все в деревне прибегали в таких случаях к ее услугам. Я падала с ног от усталости, потому что не спала уже много часов – из-за наводнения и царившей в больнице неразберихи. Когда же я наконец приехала в Сен-Прим, облаченное в белое платье тело моей младшей сестренки уже покоилось в церкви. Я чуть сознание не потеряла… Матильда увела меня к себе и накормила. Я проспала до утра у нее на диване».
Жасент вздохнула и нанесла на рану, которая уже не казалась ей такой страшной, успокаивающий бальзам.
– У вас легкая рука, – проговорил больной.
Молодая женщина ответила ему очаровательной, немного грустной улыбкой, наложила на рану стерильный компресс, пропитанный дезинфицирующим средством, после чего сделала новую повязку, на этот раз белоснежно-чистую.
– Мсье Фильбер, раз погода позволяет, мы должны ехать. Даже если это рискованно, – сказала Жасент твердо. – Обо мне не беспокойтесь.
– Но…
Звук выстрела за окном не дал Фильберу договорить. Он с удивлением воззрился на молодую женщину, которая была удивлена не меньше него. Оба не смели заговорить. Очень скоро вернулся Одноглазый. Обветренное лицо старого охотника было искажено страданием.
– Что произошло? – шепотом спросила Жасент.
– Торьё! Пришлось пристрелить одного пса. Проклятый волк успел укусить его, черти бы его побрали! Я осмотрел всех собак по очереди. У меня было подозрение, и я никак не мог от него избавиться. Что ж, мне не показалось…
– Сочувствую вам, Жозюэ. Но вы ведь могли осмотреть собак раньше, как только завели их в сарай. Если бы я не попросила вас выйти и взглянуть, какая погода на улице, несчастный пес мог укусить своего собрата, что они часто делают, когда возятся друг с другом. Признаков болезни у него еще не было, они появляются не так скоро…
– Что зря об этом говорить? Я уладил дело, к своему несчастью… Что, дружище, попали мы в переплет?
Фильбер кивнул; по выражению его лица было ясно, что он встревожен.
Одноглазый подошел, чтобы потрепать его по плечу, и сказал:
– Сейчас скручу тебе сигарету и налью стакан джина.
– Не откажусь, Жозюэ. И рагу разогрей!
Жасент сердито топнула. Мужчины, похоже, собирались спокойно провести вечер, несмотря на то что она ясно дала понять, что хочет вернуться в Сен-Прим.
– Господа, что я слышу? – воскликнула медсестра. – Вы, конечно, можете выпить по глотку джина, если это вас взбодрит, но нам пора собираться! Жозюэ, снег идет или нет? Как по-вашему, стоит нам опасаться новой, еще более сильной метели?
Вместо ответа Одноглазый поворошил угли в очаге и снял варежки, а затем с задумчивым видом взял в руки бутылку джина.
– Милая дама, поговорим начистоту! У меня теперь на одну собаку меньше, а остальные устали. Метели не будет, я в этом уверен, но валит снег, и следов от саней уже не видать. Фонаря я с собой не прихватил, да он бы и не помог. Если хотите спасти моего приятеля, придется подождать до рассвета.