Так они шли довольно долго, но потом лёд под ногами окреп, перестал проседать, старший вогул обернулся и сказал, что можно садиться в нарты. Маркел сел. Старший вогул быстро прошёл вперед, за ним побежали собаки. Маркел сидел в нартах, стараясь держаться как можно ровнее, и раз за разом читал «Отче наш».
И, слава богу, больше им таких гадких болот не встречалось. Дорога была ровная, всё время в гору. Так что они ехали себе и ехали, и бывало это так: утром, наскоро перекусив, вогулы запрягали нарты, Маркел садился на передние, и они выезжали. В полдень Маркела пересаживали на другие нарты, это чтобы собак не перетрудить, а вечером они каждый раз безошибочно подъезжали к спрятанной в укромном месте землянке, разводили огонь, перекусывали, кормили собак и ложились спать.
Так они ехали семь дней. Дороги никакой почти что не было, а были просто более ровные места, по которым бежали, меняясь, вогулы на лыжах, а уже за ними, по проторенной тропе, ехали нарты, в одних из них сидел Маркел. Когда собакам становилось совсем тяжело, Маркел вставал и шёл рядом. Когда была пурга, они её пережидали. Однажды целый день пережидали. А весь следующий день они всё время ехали по косогору. Нарты так и стягивало вниз, приходилось их придерживать. Потом тропа стала всё круче подниматься в гору, а самой горы видно не было, она вся была в пурге. Лес кончился, остались только одни камни. Потом и камней не стало видно, везде был только один лёд. И это хорошо, говорили вогулы, лёд – это замёрзшая река Щугор, вдоль этого Щугра они выйдут к так называемому Щугорскому острожку, или к Щугор-паулю, как это раньше называлось по-вогульски. И до него, говорили вогулы, осталось совсем немного.
Ну а пока дула пурга, стоял лютый мороз. Они шли по тропе, Маркел в нарты уже не садился, шёл рядом с собаками, притопывал. Тропа была узкая-узкая, а горы поднимались вверх как стены, как колодец, а на стенах колодца висели сугробы. Сугробы были огромадные. Поэтому, как говорили вогулы, если громко крикнуть, то эхо твой крик повторит, и ещё повторит, и ещё, и затрясутся горы, и сорвутся с них эти сугробы, в каждом из них будет возов на сотню снега, и засыплет тебя так, что ты оттуда уже никогда не выкопаешься, а там и задохнёшься насмерть. Маркел поглядывал вверх, покашливал, эхо его кашель повторяло, и горы как будто потряхивались. Но это так только казалось, понимал Маркел, это такая же брехня, как и про менквов – и опять покашливал, шёл дальше, то и дело доставал чертёж, разворачивал его, смотрел, и получалось, что уже вот-вот должен показаться Щугорский острожек, а он всё не показывался и не показывался. Солнце склонялось всё ниже и ниже, пуржило.
А острожка не было и не было! Маркел шёл, смотрел вперёд, глаза слипались, уже начинало смеркаться. И было это в самом конце декабря, в самый последний день, в Васильев вечер. Всякий крещёный человек, думал Маркел, сидит в такое время дома, со своими домочадцами и вспоминает своих дедов, прадедов. А он что делает? К каким ведьмам его занесло и к каким чёртовым берёзам?!
Собаки вдруг остановились, поджали хвосты и затявкали. А Маркел увидел впереди, шагах в полусотне, не больше, сторожевую жердь – рогатку, точно такую, какие в Москве ставят на ночь, перегораживают улицу, чтобы лихим людям не было проходу. А тут, правда, и сама рогатка была наполовину засыпана снегом, и никакого караула при ней не стояло. Маркел прибавил шагу и почти что побежал. В боку сильно закололо, ну и чёрт с ним, с боком! Маркел подошёл к рогатке, остановился, посмотрел налево, направо…
Глава 13
…И увидел острог – маленькое городище, обнесённое высоким тыном, с небольшими крепкими воротами. Маркел пошёл к воротам. Но не прошёл он и десяти шагов, как из-за ворот послышалось:
– Эй! Стой!
Маркел остановился.
– Ты кто такой? – спросили.
– Я царёв гонец, – сказал Маркел. – Еду из Москвы в Берёзов. У меня государево дело.
– А грамота у тебя на это имеется?
– Имеется. Но это для воеводы. А для тебя у меня подорожная. Вот!
Маркел достал её из-за пазухи и, держа перед собой, опять пошёл к воротам. Теперь там молчали. Маркел подступил к воротам и сунул подорожную в щель между брёвнами. Подорожную тут же забрали, немного помолчали и сказали, что уже темно, надо огня подать. И было слышно, что один остался на месте, а второй ушёл. Потом он вернулся и привёл с собой ещё кого-то. Этот кто-то грозным голосом спросил, что тут случилось. Маркел на это спокойно ответил:
– Волдырь, не гневи меня. В подорожной всё написано. Я из Москвы, из Разбойного приказа, со мной красная овчинка, открывай скорей, ну!
С той стороны, вполголоса бранясь, начали мало-помалу открывать. А когда открыли, то Маркел увидел, что перед ним стоит толстый, матёрый десятник, а это и был Волдырь, и с ним двое молодых стрельцов. Волдырь смотрел, насупившись. Маркел подступил к нему, выставил руку. Волдырь вернул ему подорожную, после глянул на вогулов и велел одному из своих стрельцов пристроить их, а второму бежать в дом и накрывать на стол, как он сказал, для гостя.
После того как стрельцы разошлись, Волдырь ещё раз осмотрел Маркела и сказал, что время зимнее, позднее, они в такую пору никого не ждут, поэтому и принимают наспех. Маркел промолчал. Волдырь повёл его в острожек. Острожек был совсем маленький – одна большая изба, за ней вторая поменьше и ещё несколько каких-то хозяйственных построек, вот и всё.
Волдырь с Маркелом взошли на крыльцо, прошли через сени и свернули на жилую половину. Там над столом горела лучина, сбоку от стола были видны полати, занавешенные холстинами, за которыми кто-то похрапывал, а кто-то и ровно дышал. Волдырь пригласил садиться. Маркел снял шапку, перекрестился на иконы, сел и сказал:
– Что же это вы в такое время спите?
– Как в какое? Ведь уже темно, – сказал Волдырь.
– Так Васильев вечер же, – сказал Маркел.
– Как это сегодня Васильев? – удивился Волдырь. – Васильев был вчера.
– Нет, Васильев сегодня! – уже строго сказал Маркел. – Я считал!
Волдырь помолчал, посмотрел на Маркела, потом растерянно сказал:
– О! Грех какой! Мы тогда что, живём, воскресных дней не соблюдая?
– Получается, что так, – сказал Маркел.
Волдырь утёр лоб, обернулся. В избу как раз вошёл уже знакомый Маркелу стрелец, и Волдырь сказал ему:
– Слышь, Гришка?! Василий-то сегодня! А мы вчера – это зря.
Стрелец кивнул и начал накрывать на стол. Стол получался не очень богатый, но и не бедный. Да, и ещё: пока стрелец накрывал, с полатей начали слезать его товарищи, все молча, и также молча садиться к столу. Скоро на полатях уже никого не осталось. Маркел смотрел на сидящих. Все они были на вид помятые, медлительные, но это, наверное, со сна. Волдырь велел всем наливать. Налили. Волдырь торжественно сказал:
– За Щедрый вечер и за гостя нашего московского.
Все выпили. Маркел встал, назвал себя и ещё раз, уже всем, сказал, что он едет из Москвы в Берёзов по государеву делу, дело спешное, поэтому он завтра сразу же проедет дальше. Сказав это, он сел. Вначале все молчали, а после Волдырь, уже многозначительно, сказал:
– Да, дело царское.
– Как тут у вас, спокойно ли? – спросил Маркел.
Стрельцы стали усмехаться, а Волдырь громко, уверенно сказал:
– Спокойно, слава Тебе, Господи! Да ты сам видишь, как здесь тихо.
– Да уж, – сказал Маркел. – Так тихо, что даже ясак у вас пропал куда-то.
– Ты это про Лугуя, что ли? – спросил Волдырь. – Так а мы здесь при чём? Собирать и отвозить ясак это не наше дело. Наше дело смотреть за порядком, принимать тех, кто сюда приезжает, и провожать тех, кто отсюда уезжает.
– Так что, – спросил Маркел, – Лугуй через вас не проезжал?
– Нет, не проезжал, – сказал Волдырь. – Срок прошёл, потом мы ещё три для прождали, а после я послал вот этих, – и он показал на двоих из сидящих, – они сошли вниз, на сибирскую сторону, поискали, развернулись и пришли обратно. Не нашли они Лугуя! И следов никаких не нашли.
– Так как это? – спросил Маркел. – Куда он тогда подевался?
– Я думаю, – сказал Волдырь, – заворовал Лугуй, схоронился где-нибудь в тайге. Летом они на виду, на реке, рыбу ловят. А зимой шасть в тайгу, и пропал, и кто его там найдёт?
– А чего он вдруг пропал?
– Обиделся. Городок у него отобрали.
– Кто отобрал?
– Воевода, кто ещё.
– За что?
– Да как это за что? – удивился Волдырь. – Да ты бы только видел, что они тут в прошлом году творили! Этот твой Лугуй и его дружок Агайка. Но воевода им ходу не дал. Агайку забил в железа и отправил к вам в Москву. А у этого отняли городок, Сумт-Вош, вот он и обиделся. Сейчас, наверное, мутит, подбивает своих на войну, идти отбивать Сумт-Вош.
– А где этот Сумт-Вош?
– Как где? – опять удивился Волдырь. – В Берёзове. Раньше Берёзов был Сумт-Вош и была Лугуева вотчина. А как Лугуй в прошлом году заворовал, воевода пошёл на него, а он затворился в Сумт-Воше. Мы его оттуда выбили и городок его сожгли, а потом на его месте поставили Берёзов.
О, радостно подумал Маркел, с гычевскими речами слово в слово сходится! А вслух сказал:
– Лугуя понять можно. Отобрали городок. Конечно, жалко!
– Да какой там городок! Одни землянки! – сердито сказал Волдырь. – И воевода говорил ему: ставь новый Сумт-Вош на новом месте, ставь хоть прямо рядом с нами. А он: нет, не хочу! И ушёл. И как пропал. Это было летом. И так с той поры ни слуху ни духу о нём. И ясак не выдал. А мы ждали!
Маркел задумался. Потом спросил:
– А с чего всё это началось? Чего Лугуй вдруг начал воровать? Он ведь раньше тихий был.
Волдырь усмехнулся и сказал:
– Вогул тихим не бывает, это ты скоро увидишь. А тут ещё был у Лугуя дружок, князёк Агай Кондинский, и тут вдруг ещё один князёк, Игичей Кодский…
– А, это я знаю! – перебил Маркел. – Игичей побил Агая, разорил, и отобрал у него дочь, тогда Агай призвал Лугуя… Так?
– Ну, так, – нехотя сказал Волдырь.
Маркел усмехнулся и продолжил:
– Ну, вот, теперь всё ясно. Девку они не поделили. А то у нас в Москве начали такое говорить, что Лугуй против царя заворовал и что будто хочет к Золотой Бабе перекинуться!
За столом молчали. Маркел удивился, спросил:
– Вы что, про такую никогда не слыхали – про Золотую Бабу?
– Как не слыхали. Слыхали, – ответил Волдырь. – Про неё здесь много говорят. Но это вогулы. А нам про неё лучше молчать пока что.
– Почему это вдруг так? – спросил Маркел.
– Да потому что, – ответил Волдырь. – И почему это всё я да я должен рассказывать? А вот приедешь в Берёзов, в бывший Сумт-Вош, и у воеводы спрашивай.
Маркел осмотрелся. Опять все молчали.
– Ладно! – сказал Маркел с усмешкой. – Пусть будет так. Про Золотую Бабу больше ни словечка. Ну а у вас самих как идёт служба?
– А чего ей, – сказал Волдырь. – Служба как служба. Лучше чем в Берёзове. Даже просто сказка, а не служба. А мы сюда идти не хотели! Здесь же вон какое продувное место! Здесь же раньше была Большая вогульская дорога, так её называли. Ходили по ней все кому было не лень туда-сюда, таскали всё что хотели, и казне был великий убыток. Тогда мы в прошлом году сюда пришли, поставили острожек, и с той поры кто бы через нас ни шёл, кто бы ни ехал, останавливаем всех подряд, спрашиваем подорожные, осматриваем кладь, и с мехами или с серебром на нашу сторону не пропускаем.
– А с золотом? – спросил Маркел.
– Золота в Сибири нет, – строго сказал Волдырь. – Сколько лет здесь караулю, ни разу не видал. Ни крупинки! А меха и серебришко тащат, да. Но мало.
– Почему?
– А зачем им через нас таскать? Они через Лозьву теперь ходят. Это от нас недалеко. И там иди кто хочешь! А мы здесь сиди да мёрзни. Ну и я дал знать в Берёзов, воеводе. Воевода отписал, что это верно. Так что, может, уже этой весной нас переведут на Лозьву, и мы там новый острожек поставим.
– А это место что, – спросил Маркел, – вот так и бросите? И эту дорогу так оставите открытую?
– А что дорога?! – строго спросил Волдырь. – Её за пазухой не унесёшь. Но и мы об этом тоже думали: уйдём, дыра останется. Поэтому решили вот как: воевода обещал прислать две бочки пороха, и мы их как рванём – гора обвалится, и проходу здесь совсем не будет. Завалит всё! Никакая мышь не проскочит! Видал, какая там гора висит, когда идёшь, прямо над головами?
– А, ну тогда да, конечно, – согласно закивал Маркел. – Порядок во всём должен быть.
– Вот так и воевода говорит! – радостно подхватил Волдырь. – При нём у нас теперь порядок! А то что раньше здесь творилось? Бог отступился! Эти агаряне-нехристи на нас так и наседали, наши от них чуть отбивались. А три года тому назад они вдруг как пришли сюда в большом числе… а здесь тогда был ещё первый наш острожек… И вот они пришли сюда, всех перебили, кожу с мёртвых голов посдирали, у них это «ух-сох» называется, или головная кожа. Там же у вогулов как: кто среди них смелее и ловчее, у тех ух-сохов больше. И вот эти самые ловкие всех наших тогда перебили, ух-сохи с них сняли и ушли, и всех коней из конюшни забрали.
– А кони им зачем? – спросил Маркел.
– А это у них такое бесовство. Они когда к своим божкам на мольбище ходят, коней им подносят. Зарезанных коней, конечно, безголовых. А головы в болоте топят. Вот такой обычай, прости, Господи. Но ладно! И вот они ушли, а мы сидим у себя в Яренске, это уже по весне, и ждём от наших весточку. Не дождались, пошли сами. Приходим сюда, смотрим, а тут такое…
Волдырь замолчал, перекрестился, после знаком показал налить. Налили, выпили, не чокаясь, немного помолчали.
– Ладно! – сказал Волдырь. – Чего там! Да и теперь такого не бывает, и дальше не будет. Может, ещё чего хочешь спросить?
– Хочу, – сказал Маркел.
После полез за пазуху, достал гычевский чертёж и расправил его на столе. Стрельцы, чтобы лучше рассмотреть, привстали с лавок, но молчали. Спросил, как всегда, Волдырь:
– Что это?
– Это чертёж Югры, – сказал Маркел. – Вот это Вымь, это Камень, это вот где-то здесь мы. А это Берёзов.
Стрельцы смотрели, молчали. Маркел, ещё немного подождав, спросил:
– Ну, как, всё ли тут верно указано?
Стрельцы, вначале с опаской, а потом всё смелей и смелей, вразнобой ответили, что верно. Тогда Маркел спросил, а где лугуевские городки, а это, кроме Берёзова, бывшего Сумт-Воша, ещё Куноват, Илчма, Ляпин, Мункос и Юил. Стрельцы стали указывать, и это тоже вразнобой, потом даже стали между собой спорить. Маркел слушал и делал пометки. Потом спросил, где Агаевы земли, потом где Игичеевы, потом где остальных князьков.
– А где наши городки? Почему их не пишешь? – спросил Волдырь.
– Наши не надо метить, мало ли, сказал Маркел.
Волдырь согласно кивнул. А стрельцы продолжали указывать. Много они тогда чего добавили! Чертёж стал уже весь исчёркан, когда один из стрельцов вдруг сказал про Обдорск:
– А он не здесь, а вот здесь! Потому что здесь тропа к Золотой Бабе!
Сказал – и сразу замолчал, и, может, даже прикусил язык. И все остальные молчали. Маркел взял чертёж и отчеркнул на нём ещё одну заметку.
– Э! – только и сказал Волдырь. – Дурь это. Сколько она добрых людей сгубила, а ты хочешь ещё сгубить!
– Кто это «она»? – спросил Маркел.
– Сам знаешь, – сердито ответил Волдырь.
– Знаю, да не всё, – сказал Маркел. – А царь-государь мне велел всё узнать. И я узнаю! – После оборотился к тому стрельцу, который обмолвился про Золотую Бабу, и спросил: – Ты что, там был?
Стрелец тяжело вздохнул и также тяжело ответил:
– Да я там был не один. Много нас тогда туда пошло, мало вернулось.
– Как это так? – спросил Маркел.
– Да что я, – сказал стрелец. – Да там пол-Берёзова перебывало. А ещё, может, два Берёзова под лёд ушло.
Сказав это, стрелец перекрестился. Все молчали. Даже Волдырь не знал, что говорить. Маркел смотрел на чертёж, думал…
Но не думалось – стрельцы смотрела на него, сбивали с мысли. Тогда Маркел сказал, что время позднее, да и он устал с дороги. А Волдырь сразу встал от стола и прибавил, что пора и честь знать, нагулялись. Стрельцы полезли обратно на полати. А Маркелу, как гостю, постелили при столе, на лавке. Маркел лёг, задули свет, Маркел подумал: очень это странно, что-то здесь не так, вертят они, не договаривают…