— Ты была на родах у всех?
— Я была у двоих, к последней пришла уже после того, как младенец родился, и обмыла его.
— Тебе когда-нибудь доводилось делать кесарево сечение?
— Нет. Я только присутствовала, но в штате есть медсестры, которые обучены этому.
Болтовня или подлинный интерес. В любом случае, беседа переходила от одной темы к другой. Я провела здесь около двадцати минут, когда он сказал, что еда готова. Тёрнер наполнил мою тарелку и поставил на чёрную столешницу. Он сдержал своё слово. Никаких зажжённых свечей и странной музыки. Пульт лежал рядом с его стулом, он поднял его и нажал пару кнопок. Через мгновение по всему дому раздалась песня Марвина Гэя — Let’s Get It On (можно перевести как «Давай перепихнемся»).
Я посмотрела на него, приподняв бровь.
— Да ладно?
Он захихикал.
— Я прикалываюсь. Специально выбрал её.
Я засмеялась.
— Классно разыграно.
Он нажал пару других кнопок, и тихо заиграла музыка в стиле «кантри».
— Я обещаю больше никакой банальщины. Но я должен был тебя подразнить.
Я ухмыльнулась.
— Не уверена, что это так.
Он покачал головой и приступил к еде. Я последовала его примеру, и тогда наступила тишина. Правда никакого дискомфорта не было. Такое чувство, будто мы делали это много раз, и было естественно наслаждаться компанией друг друга. Что-то, чего я не чувствовала ни с кем прежде.
— Ты когда-нибудь задумывалась о том, чтобы перебраться в моё отделение?
Я застыла с вилкой в воздухе.
— Пожалуй, да.
— Ты согласишься, если появится возможность?
Я думала об этом.
— Возможно, но мне нравится там, где нахожусь сейчас, даже больше, чем я ожидала. Довольно хорошие медсестры, и мне нравится наблюдать за рождением детей изо дня в день. Все роды абсолютно разные, и это продолжает меня удивлять.
Он обдумывал мои слова. Проглотив последний кусочек, он положил вилку и откинулся на стуле. Голубые глаза смущали меня, и я проглатывала еду практически целиком. У него была способность в одну минуту дать мне почувствовать себя умиротворенно, а в другую — полностью взбудораженной. Могут ли его плечи быть ещё шире?
— Прожёвывай свою еду лучше, Аннабелль. Может, я и знаю прием Хаймлиха, но это не значит, что я хочу его применять.
— Прости?
— Я наблюдаю за тобой, — его голос стал глубже.
— Ты наблюдаешь за мной?
— Да. Я всё вижу.
Всё достаточно. Соберись, Аннабелль. Он опять имел надо мною власть, мне необходимо было её вернуть обратно.
— Интересно, — я прервала зрительный контакт и уставилась на свою еду. — Так ты не только шутник, но ещё и психосталкер, добавим к списку твоих качеств. Записала.
Он расхохотался.
— Опять ты за своё.
— Что я сделала?
— Я могу увидеть многое в тебе, но одного я никогда не могу предугадать, — что ты скажешь в следующую минуту. Это продолжает удивлять меня.
— Рада, что развлекаю тебя, — воспользовавшись его советом, я стала жевать не спеша.
Он склонил голову в мою сторону. Я ожидала, что он ответит мне, но он этого не сделал. Вместо этого встал, взял свою тарелку и бокал.
— Заканчивай. Я уберу со стола, а затем сможем отдохнуть и расслабляться.
Расслабиться. Тооочно. Несмотря на то, какой мужчина сидел рядом со мной. Такое противоречие. Рядом с ним я почувствовала себя как непринужденно, так и раздражительно. Дожевав последние пару укусов, я поняла, что объелась. Похоже, мой живот вываливался из штанов, и мне было бы гораздо удобней в легинсах для йоги. Надо отдать ему должное — мужчина умел готовить. Безусловно, это качество привила ему мама. Следуя его примеру, я взяла свои тарелки и понесла к нему. Я ожидала, что он пропустит меня, и я смогу ополоснуть тарелки и поставить их в посудомоечную машину, но вместо этого, он забрал всё из моих рук.
— Спасибо.
Он с любопытством наблюдал за мной.
— Пожалуйста. Иди и устройся на диване. Я закончу через минутку.
Я сделала так, как он просил. Моё сердце хотело вырваться из груди, но я глубоко вздохнула и напомнила себе, что я не должна делать того, чего не хочу. Я могла бы, по крайней мере, контролировать ситуацию. Враньё. Это было откровенной ложью, которую я продолжала говорить себе до того, как пришёл Тёрнер и сел рядом со мной. Бог мой, он пах божественно. Тонкий аромат мыла, смешанный с легким одеколоном. Как бы выглядело, если бы я закрыла глаза и вдохнула?
— Хорошо, я тебя накормил, напоил, а теперь, время поговорить.
Я приподняла бровь.
— О чём?
— Аннабелль, — в его голосе сквозило предупреждение.
— Тёрнер, — вернула я обратно.
Он раздраженно вздохнул.
— О младенце. Расскажи мне о младенце. Очевидно, что он что-то значит для тебя.
Я надеялась, что сегодня смогу избежать этого разговора, но, очевидно, он не собирался упускать эту тему. Теперь нужно было решить, как много рассказать ему. Будет очень больно, если он узнает? Тёрнер не хотел причинить мне боли и не сделал ничего, что бы заставило меня поверить, что он не желает мне добра. Он доказал мне, что просто хочет сделать меня счастливой. Возможно, стоит рассказать ему, или хотя бы с кем-то поговорить об этом, чтобы я могла почувствовать себя лучше и разобралась в тех чувствах, что меня тревожили.
— Так… ты уже знаешь, как он появился на свет. Его мать от него отказалась сразу же после родов, и я просто… не знаю. Мне стало жаль его.
— Хорошо, но ты навещаешь его каждый раз, когда на смене.
Я кивнула в знак согласия.
— Да, иногда чаще. — Я уставилась на свои штаны, рассматривая волокна. — Всё началось с того, что я просто хотела проверить, как он, и удостовериться, что малыш упорно борется. Но затем, следующее, что я помню — я снова оказалась там, блуждая и спрашивая у медсестер, как у него дела. Я чувствовала себя ужасно, что у него нет семьи. Единственный человеческий контакт, который у него был — медсестры, и даже в этом случае их время распределено между другими новорожденными, которые требуют такого же, если не большего внимания. Это так несправедливо. Я знаю, каково это быть одной, когда у тебя нет родителей.
Он внимательно слушал.
— Хорошо, я многое понял. Так ты хотела, чтобы он почувствовал любовь. Но ты тоже его любишь?
Я могла только честно ответить.
— Да, думаю да.
— Он — хрупкий маленький человечек. То, что ты делаешь, настолько самоотверженно, и это замечательно. Ты понимаешь, насколько у тебя большое сердце? На протяжении всей нашей учёбы нас учат не привязываться к пациентам. Это нормально — быть чутким к ним, однако, привязанность не приветствуется. Большинство из нас избегает этого. Мы приходим, выполняем свою работу и уходим. Уверен, ты встречала врачей, которые приходят, чтобы проверить младенца, но остальное оставляют эту работу для медсестер. Но вот это нечто гораздо большее. — От волнения он положил руку на руку. — Аннабелль, посмотри на меня.
Я не могла сопротивляться его просьбе. Я посмотрела на него.
— Это достойно похвалы.
У меня в горле образовался ком, и я сглотнула.
— Правда? Или это глупо?
— Почему глупо?
— Я не знаю. Может, потому, что он не мой. Я имею в виду, что действительно привязалась к нему. Правда. Он подключен к аппаратам, которые помогают ему дышать, через трубки он получает еду прямо в желудок, чтобы ему не приходилось переваривать пищу — это всё кажется мне таким несправедливым. Я не знаю, почему хочу проводить с ним время. Просто так происходит.
Он наклонился вперед и целовал меня в лоб. Это было так мило.
— Если ты считаешь правильным, то продолжай это делать. Кроме того, исследования показывают, что подобного рода контакт ускоряет процесс выздоровления.
— Я знаю.
— Так не подвергай его сомнению.
Я сделала паузу, задумавшись на секунду, стоит ли рассказать ему остальное.
— Я назвала его.
— Что?
— Я никому не говорила но, когда я разговаривала с ним или пела ему, то решила, что он заслуживает иметь имя, а не просто запись в карточке «Младенец Марч». Я назвала его Ноа. Оно ему подходит.
Голубые глаза опустились на меня.
— Хорошее имя.
Это была не та реакция, на которую я рассчитывала после моей маленькой исповеди. Большинство мужчин, услышав о младенцах и детских именах, сваливают к чёртовой матери. Тёрнер удивил меня, не сделав того, на что я рассчитывала, когда всё выплыло наружу. Я не знала, обнять ли его за понимание, то ли подвергнуть сомнению его здравомыслие, что он не подумал, что я сумасшедшая.
— Спасибо.
— За что?
— За то, что у тебя хватило сообразительности спросить. Не то чтобы это было простой темой для типичного мужчины.
Он положил руку себе на грудь.
— Ой. Я типичный?
В этот раз я потянулась к нему. Не имею понятия, откуда взялась эта храбрость, однако это казалось уместным. Мои пальцы обхватили его щеку.
— Ты со всем не типичный. — Время остановилось. Я потерялась в нем, каким-то образом он заставлял меня чувствовать себя так. Но затем он задавал свой следующий вопрос:
— Что произошло с твоими родителями?
Моя рука упала. Ещё одна тяжелая тема. Разве недостаточно тяжелых тем для одного вечера?
— Что ты хочешь узнать?
— Ночью, когда всё произошло. Ты была там?
— Нет. Но должна была быть.
Он нахмурился.
— Ты должна была там быть?
— Я имею в виду, в автомобиле. Мои родители отправились в горы в свой ежегодный турпоход. Они делали это ещё с тех пор, как я была ребенком. Это был единственный отпуск для всех нас, который мы с нетерпением ожидали каждый год. Я не была одним из тех подростков, которые избегали своих родителей. Я любила быть рядом с ними. В тот год я слегла с каким-то сумасшедшим гриппом. Моя мама хотела всё отменить, но я убедила ей, что буду в порядке. Соседи были рядом, и я была достаточно взрослой, чтобы водить машину, если мне что-нибудь понадобится. Никогда не забуду, как она сопротивлялась. Мой папа говорил, что мы можем повременить до следующих выходных, но в действительности, становилось уже слишком поздно для этого года, а я не хотела быть причиной, из-за которой они в первый раз пропустили бы свой традиционный поход. Я пообещала, что буду держать телефон поблизости и, если что-нибудь случиться, дам им знать. Они были на обратном пути после трехдневного путешествия. Мне наконец-то становилось лучше, и я ждала возвращения их домой тем вечером. Но раздался стук в дверь. — Я закрыла глаза, пытаясь сдержать слёзы. Я не говорила об этом и даже не позволяла себе думать об этом уже много лет. Воспоминания были слишком болезненными, и я не хотела это вспоминать. — Я смутно помню офицера, который сообщил мне, что произошло. Они были не далеко от дома. Возможно в часе езды. У кого-то выдалась длинная смена, и он заснул за рулем, выехав на встречную полосу. Машина была полностью уничтожена. Заднее сиденье, где должна была сидеть я — искорёжено. Оба умерли на месте. Офицер спрашивал меня, есть ли кто-нибудь, кому я могу позвонить, но никого не было. Моих бабушек и дедушек уже давно нет в живых, а родители были их единственными детьми. Они похоронены недалеко отсюда, но я не навещаю их могилы с похорон.
Он сидел мгновение, позволяя пережить мне то, что я рассказала.
— Тебе было шестнадцать?
— Да.
— Суд хотел отдать под опеку?
— Нет. Формально я уже заканчивала старшие классы и уже была достаточно взрослой, чтобы быть самостоятельной. Мои родители оставили на моё имя свои страховые полисы и дом. С тех пор я сама по себе.
— Аннабелль, это ужасно.
Я пожала плечами, не зная, что ещё сказать.
— Прости, что я попросил тебя рассказать мне. Но спасибо, что ты настолько мне доверяешь, чтобы поведать всё это.
Я взглянула на него.
— Пожалуйста. Эй, где у тебя ванная?
Казалось, что его слегка оттолкнула моя быстрая смена темы. Указывая на дверь в гостиной комнате, он сказал.
— Прямо и налево.
— Спасибо.
Я встала и пошла в том направлении, что он мне указал. Дверь, через которую он велел мне пройти, оказалась его спальней. Я не думала о том, куда шла, просто хотела уйти и успокоиться. Нахождение здесь совсем не помогало. Вместо того чтобы задержаться, я направилась прямиком в ванную и заперла за собой дверь. Там было намного большее места, чем можно было ожидать от квартиры с одной спальней. В одном углу был душ, отделённый от джакузи. А в другом — дверь, ведущая в туалет. На самом деле мне не нужно было туда, так что я подошла к раковине. Тёрнер сохранил эту комнату очень нейтральной. Стены были белыми, а на вешалках висели бежевые полотенца. Это напомнило мне каталог «Джей Си Пенни». Не совсем то, что я ожидала увидеть в такой современной квартире. Предполагаю, каждому в жизни необходимо немного обыденности.
Включив кран, я ополоснула водой лицо. Она была прохладной и охлаждала мои измотанные нервы. Я была перегружена информацией. Я не сожалела о том, что рассказала ему, но этого было слишком много для одного вечера. У меня был долгий рабочий день, он видел меня с младенцем, и всё, чего я хотела сегодняшним вечером, — расслабляющийся ужин, вино и посмотреть, что же будет дальше между нами. Это уже давно назревало. Ладно, я знала, куда мы движемся. И ничего не имела против.
Выключив воду, я промокнула лицо мягким полотенцем, и вышла из ванной. Того, чего я точно не ожидала, так это встретить Тёрнера, который стоял в дверном проёме и тяжело дышал.
— Ты в порядке? — спросила я.
Он не ответил. Вместо этого подошел ко мне и снёс меня как товарный поезд. Схватил меня за талию, не оставляя мне никакого варианта, кроме как обернуть свои ноги вокруг него. Он не останавливался, пока не прижал меня к стене.
— Нет, я не в порядке, — он дышал мне в лицо. — Ты нужна мне.
Не было необходимости что-либо ещё говорить. Все мысли о том, что мы обсуждали десять минут назад, развеялись как дым. Сейчас же был чистый животный инстинкт, и у меня не было никакого намерения останавливаться. Его рот двигался вместе с моим в сокрушительном темпе, после чего, скорее всего, мои губы будут опухшими и искусанными. Открытые рты, борьба языков, и чистое желание кружило в воздухе, и я знала без тени сомнения, что не собиралась останавливать его, как бы далеко всё не зашло. Я нуждалась в нём точно так же, как он сказал, что нуждается во мне. Я хотела его внутри себя. Я хотела узнать, как он двигается и толкается в меня. Больше никаких соображений: «Что если?». Я возьму от него то, что хочу, и он не посмеет сказать мне «нет».
Его язык переплетался с моим с такой силой, которую я никогда не ощущала прежде. Он облизывал и посасывал мою нижнюю губу. Прикусывая, когда отдалялся, а затем возвращался для большего. Я вторила его движениям, почувствовав, что делаю с ним. Выпуклость в его джинсах заставляла меня хныкать от желания. Мои бёдра двигались вперёд, прижимаясь к нему. Я была мокрой и нуждалась в освобождении от напряжения, которое нарастало у меня между ног. Он отпустил меня, но я всё ещё пыталась прикусить его губу, стоя на цыпочках.
— Я хочу тебя в своей постели, обнаженной, Аннабелль, — он произнёс мое имя так, как никогда прежде.
Я сняла свой топ и расстегнула джинсы.
— Больше? — подразнивала я, не понимая, откуда взялась эта смелая девушка.
— Сними всё. Не заставляй меня снова просить.
Я отступила до самой кровати, упираясь в неё ногами.
— Не вижу, чтобы ты делал то же самое.
Он сделал два шага ко мне.
— Ты хочешь, чтобы я снял футболку?
— Mмммм.
Заводя одну руку за голову, он потянул футболку за ворот, стянул её через голову и отбросил в сторону. Я уставилась на каждый рельефный изгиб его пресса и рёбер. Не было видно ни единого клочка волос, исчезающего под джинсами. Очертание того, что грозило вырваться из-под молнии джинсов, было таким соблазнительным, что у меня потекли слюни.
— Что теперь?
— Штаны, Тёрнер.
Он отрицательно покачал головой.
— По-моему, я просил об этом первым.
Я повернулась, демонстрируя ему свою спину. Расстегивая молнию, я зацепила пальцами пояс своих джинсов и стянула их вниз по ногам. Они достигли колен и упали на пол. Я сделала шаг и выскользнула из них, оглядываясь через плечо. Мои волосы достигали середины спины, прикрывая комплект черного дерзкого нижнего белья. Я не могла быть более признательна в этот момент, что являюсь преданной поклонницей красивого белья, даже, если никто его не видит, оно помогало быть более уверенной в себе в течение дня.