Определенно он был красив. И стремился стать шеф-поваром.
Будь она лет на двадцать моложе…
Почему бы девушке не помечать? И она мечтала.
– Канадская кухня? А что это такое?
– Вот именно, – ответил Антон с улыбкой. – Никто толком не знает. Я думаю, это все, что рождает земля Канады. И ее реки. Здесь так много всего. Я люблю добывать корм.
При этих словах он плотоядно усмехнулся, как вуайерист, который говорит: «Я люблю смотреть».
Мирна рассмеялась, слегка покраснела и взяла с него доллар за обе книги.
И вот теперь Антон смотрел в окно, наклонившись над их столиком в бистро.
– Это что? – спросил он шепотом.
– Разве тебя не было вчера на празднике?
– Да, но я все время торчал в кухне. Не выходил.
Мирна перевела взгляд с существа на деревенском лугу на этого молодого человека. В бистро было полно веселящегося народа, а он мыл тарелки в кухне. Как в какой-нибудь викторианской мелодраме.
Словно прочитав ее мысли, Антон улыбнулся:
– Я мог бы выйти, но не люблю большие сборища. Меня устраивает и кухня.
Мирна кивнула. Она понимала его. «У нас у всех, – подумала она, – есть место, где мы чувствуем не только спокойствие, но и уверенность в себе». Таким местом для нее был книжный магазин. Для Оливье – бистро. Для Клары – мастерская.
Для Сары – пекарня. А для Антона – кухня.
Но порой ощущение спокойствия оказывалось иллюзией. Оно вроде бы защищало тебя, а на самом деле становилось твоей тюрьмой.
– Что он говорит? – спросил Антон, садясь рядом и показывая на Гамаша и человека в мантии.
* * *
– Я могу вам чем-нибудь помочь? – спросил Арман. – Может, вы хотели бы с кем-то поговорить?
Он не дождался ни ответа, ни какого-либо движения. Хотя и видел пар от дыхания, вырывающийся оттуда, где должен был находиться рот.
Свидетельство жизни.
Оно было постоянным. Как дым из трубы паровоза, мчащегося вперед.
– Меня зовут Гамаш. Арман Гамаш. – Он немного помолчал, прежде чем продолжить: – Я глава Квебекской полиции.
Кажется, он заметил движение глаз. Посмотрел ли на него этот человек, прежде чем отвести взгляд?
– Холодно, – сказал Арман, потирая замерзшие руки. – Давайте зайдем в дом. Выпейте кофе или, может, хотите яичницу с беконом? Я живу вон там.
Он показал на свой дом. Подумал, не уточнить ли, но понял, что этот человек уже знает, где он живет. Ведь Гамаш вышел оттуда. Вряд ли это было тайной.
Он ждал, что ответит человек в мантии на приглашение к завтраку, мельком подумав о том, как отреагирует Рейн-Мари, если он приведет домой нового друга.
Не получив никакого ответа, Арман протянул руку, чтобы ухватить незнакомца за запястье и попытаться увести его с собой.
* * *
В бистро смолкли все разговоры, утреннее обслуживание застопорилось.
Все – и клиенты, и обслуживающий персонал – не сводили глаз с двух человек, стоявших посреди деревенского луга.
– Он собирается утащить его оттуда, – сказал Оливье, присоединившись к ним.
Антон хотел подняться, но Оливье жестом усадил его обратно. Никакой спешки больше не было.
Все увидели, как Арман опустил руку, не прикоснувшись к человеку в черном.
* * *
Теперь Арман Гамаш и сам стоял совершенно неподвижно. И пока человек в мантии смотрел на бистро, книжный магазин, пекарню и гастроном месье Беливо, Гамаш смотрел на него.
– Будьте осторожны, – прошептал наконец Арман.
Он повернулся и зашагал к дому.
* * *
Фигура в мантии оставалась там весь день.
Арман и Рейн-Мари прошли мимо нее, направляясь к дому Клары.
Вокруг этого человека образовался невидимый ров. Жители понемногу начали выходить из домов и отправляться по своим делам. Но никто не приближался к границам большого круга, словно бы очерченного вокруг него.
Дети не играли на траве, а люди проходили мимо быстрее обычного, отводя глаза в сторону.
Анри, шедший на поводке, издал тихое рычание и спрятался за Арманом. Шерсть у него встала дыбом. Огромные уши сначала наклонились вперед, потом он прижал их к своей крупной и, следует признать, довольно пустой голове.
Все важное Анри держал у себя в сердце. А в голове у него по большей части было печенье.
Но овчарке хватило ума держаться подальше от фигуры в мантии.
Грейси, которую нашли вместе с ее братцем Лео в мусорном бачке за несколько месяцев до этого, тоже шла на поводке.
Она уставилась на фигуру, словно загипнотизированная, замерла и отказалась идти дальше. Рейн-Мари пришлось взять ее на руки.
– Мы должны что-то сказать? – спросила Рейн-Мари.
– Оставь его, – ответил Арман. – Наверное, он жаждет внимания. И возможно, уйдет, если не получит его.
Но Рейн-Мари заподозрила, что вовсе не по этой причине Арман предпочитает игнорировать незнакомца в черном. Просто он не хочет, чтобы она подходила близко к странному человеку. И по правде говоря, она тоже не хотела.
Все утро она ловила себя на том, что ее тянет к окну – проверить, не исчезла ли темная фигура. Однако фигура оставалась на лугу. Неподвижная. Незыблемая.
Рейн-Мари не знала точно, когда это произошло, но в какой-то момент она перестала думать о фигуре как о человеке. Все человеческое, что в нем было, испарилось. И фигура превратилась в «оно». В некое существо.
– Проходите в дом, – сказала Клара. – Вижу, наш гость все еще здесь.
Она пыталась казаться беззаботной, но это зрелище явно угнетало ее. Как и всех остальных.
– Арман, у вас есть идея, кто бы это мог быть?
– Никаких идей, к сожалению. Впрочем, я сомневаюсь, что он здесь надолго. Вероятно, это какая-то шутка.
– Вероятно. – Клара повернулась к Рейн-Мари. – Я поставила новые коробки у камина в гостиной. Думала, мы могли бы просмотреть их там.
Слово «новые» не вполне отражало действительность.
Клара помогала Рейн-Мари в бесконечном деле разбора и систематизации так называемых архивов местного исторического общества. Эти архивы представляли собой множество коробок, в которых лежали фотографии, документы, разные предметы. Собранные более чем за сто лет на чердаках и в подвалах. Принесенные с дворовых распродаж и из церковных кладовок.
И Рейн-Мари подрядилась их разобрать. Это была та еще работенка. Но Рейн-Мари все устраивало. Прежде она работала старшим библиотекарем и архивистом в Национальном архиве Квебека. И, как и ее муж, была влюблена в историю. А особенно – в историю Квебека.
– Разделите с нами ланч, Арман? – спросила Клара. В кухне витал запах супа. – Я принесла багет из пекарни.
– Non, merci, я собираюсь в бистро.
Он показал ей книгу, которую держал в руках. Его дневной субботний ритуал. Ланч, пиво и книга перед камином в бистро.
– Только не от Жаклин, – сказала Рейн-Мари, показывая на багет.
– Нет, это от Сары. Я уверена. Хотя шоколадные пирожные с орехами, которые я купила, делала Жаклин. А это важно? – спросила Клара, нарезая хрустящий багет. – Чтобы пекарь умел печь багеты?
– Здесь? Это жизненно важно, – ответила Рейн-Мари.
– Да, – закивала Клара. – Я тоже так думаю. Бедная Сара. Она хочет передать пекарню Жаклин, но я не знаю…
– Ну, может, шоколадных пирожных достаточно, – сказал Арман. – Наверное, я смог бы научиться размазывать сыр бри по шоколадному пирожному с орехами.
Клара поморщилась, но потом задумалась. А что, все возможно…
– Жаклин здесь всего несколько месяцев, – заметила Рейн-Мари. – Может, еще научится.
– Сара говорит, с багетами дело такое: либо у тебя это есть, либо нет, – возразила Клара. – Что-то связанное с прикосновением, а еще с температурой рук.
– Они должны быть горячие или холодные? – спросил Арман.
– Не знаю, – ответила Клара. – Слишком много информации мне ни к чему. Я хочу верить, что багет – это волшебство, а не какая-то ошибка природы. – Она положила хлебный нож. – Суп почти готов. Пока он разогревается, не хотите ли взглянуть на мою последнюю работу?
Это было не похоже на Клару – предлагать взглянуть на ее работу, особенно если процесс еще идет. По крайней мере, когда Арман и Рейн-Мари неохотно прошли через кухню в мастерскую, они надеялись, что процесс действительно еще идет.
Обычно они радовались редкой возможности увидеть работу Клары, когда она создавала свои удивительные портреты. Но совсем недавно стало ясно, что ее представление о завершенной работе кардинально отличается от того, что под этим понимали все остальные.
Оставалось только гадать, что такого видела она, чего не видели другие.
Мастерская была погружена в темноту, окна впускали лишь северный свет, и в хмуром ноябре его отчаянно не хватало.
– Эти готовы, – сказала Клара, показывая в темноте на полотна, стоящие у стены.
Она включила свет.
– Ты уверена? – еле выдавила из себя Рейн-Мари.
Некоторые портреты казались законченными, однако волосы на них были едва обозначены карандашом. И на руках оставались пятна, кляксы.
Портреты по большей части были узнаваемы. Мирна. Оливье.
Арман подошел к портрету Сары, владелице пекарни, прислоненному к стене.
Изображение Сары было одним из наиболее завершенных. На ее морщинистом лице застыло то выражение желания быть полезной, которое Арман тут же узнал. Гордость, еле сдерживаемая. И в то же время Кларе удалось передать ее уязвимость. Сара словно боялась, как бы зритель не попросил у нее того, чего у нее нет.
Да, лицо, руки, поза – все очень подробно выписано. Но… Ее рабочий халат остался в наброске, без всяких деталей. Казалось, Клара потеряла интерес к портрету.
Грейси и Лео, ее брат, сражались на бетонном полу, и Рейн-Мари наклонилась, чтобы погладить их.
– Что это?
Все слегка сжались, услышав ворчливый голос.
В дверях стояла Рут с Розой на руках, указуя перстом в мастерскую.
– Господи Исусе, какой ужас, – произнесла старая поэтесса. – Кошмар. Сказать «уродство» – значит ничего не сказать.
– Рут, – вмешалась Рейн-Мари, – кому, как не вам, знать, что творчество – это процесс.
– И не всегда успешный. Я серьезно. Что это?
– Это называется искусство, – сказал Арман. – И не обязательно, чтобы вам нравилось.
– Искусство? – с сомнением переспросила Рут. – Неужели? – Она нагнулась и позвала: – Иди сюда, Искусство. Иди сюда!
Они переглянулись. Даже для впадающей в деменцию Рут это было уже слишком.
И тут Клара рассмеялась:
– Она говорит про Грейси, – и показала на щенка, катающегося по полу в обнимку с Лео.
Хотя их нашли в одном мусорном бачке, Лео, щенок Клары, рос очень красивой собакой. Золотистый, поджарый, короткошерстный – лишь на загривке шерсть была длиннее. Сейчас Лео был тощим и долговязым, но в нем уже чувствовалась царственная осанка.
С Грейси все было не так. Если отбросить излишнюю деликатность, она была самой страшненькой в выводке. В буквальном смысле. И возможно, даже не была собакой.
Никто не сумел определить это, когда Рейн-Мари несколько месяцев назад принесла Грейси в дом. Время шло, а ясности не появлялось.
Почти совершенно бесшерстная, если не считать разномастных клочков здесь и там. Одно ухо смело стояло торчком, другое висело. Голова ее, кажется, день за днем становилась все больше, а сама Грейси выросла очень мало. Иногда, на взгляд Рейн-Мари, она даже ужималась в размерах.
Но ее глаза ярко горели. И она понимала, что ее спасли от смерти. Ее восхищение Рейн-Мари не знало границ.
– Иди сюда, Искусство, – сделала еще одну попытку Рут, потом выпрямилась. – Не только уродливая, но и глупая. Своего имени не знает.
– Грейси, – сказал Арман. – Ее зовут Грейси.
– Господи боже, зачем же ты тогда сказал – Искусство?
Она взглянула на него так, словно деменция развивалась у него, а не у нее.
Они вернулись в кухню, где Клара помешала варившийся суп, а Арман поцеловал Рейн-Мари и направился к двери.
– Не спеши, Тинтин, – остановила его Рут. – Ты еще не рассказал нам о том существе, которое стоит посреди деревни. Я видела, ты с ним говорил. Что он тебе ответил?
– Ничего.
– Ничего?
Очевидно, для Рут мысль о том, что кто-то может держать рот закрытым, была абсолютно непостижимой.
– Но почему он все еще здесь? – спросила Клара, отбросив напускное безразличие. – Чего он хочет? Он что, целую ночь там простоял? Вы можете что-то с этим сделать?
– Почему небо голубое? – спросила Рут. – Правда ли, что пицца – итальянская еда? Ты когда-нибудь ела цветные мелки?
Все уставились на нее.
– Может, не будем задавать глупые вопросы? А если по существу, то ответы на твои вопросы таковы: не знаю, не знаю и Эдмонтон.
– На нем маска, – сказала Клара Арману, игнорируя Рут. – Это уже ненормально. Он сам ненормальный. Больной на голову. Она повертела пальцем у виска. – С этим я ничего не могу поделать, – ответил Гамаш. – Законы Квебека не запрещают закрывать лицо.
– Но это не паранджа, – возразила Клара.
– Ради всего святого, – перебила ее Рут. – В чем проблема? Ты что, не видела «Призрак оперы»? Он вот-вот начнет петь, а мы сидим в первом ряду.
– Ты не воспринимаешь это всерьез, – сказала Клара.
– Очень даже воспринимаю. Просто я не боюсь. А вот невежество меня пугает.
– Ты о чем? – осведомилась Клара.
– О невежестве, – повторила Рут, не слыша или делая вид, что не слышит предостережения в голосе Клары. – Все, что отличается от привычного, все, чего ты не понимаешь, немедленно воспринимается тобой как угроза.
– А ты, значит, образец терпимости? – спросила Клара.
– Ой, да ладно, – откликнулась Рут. – Есть же разница между «пугающий» и «угрожающий». Возможно, у него пугающий вид, готова с тобой согласиться. Но на самом деле он ничего не сделал. Если бы собирался, то, наверно, уже сделал бы.
Рут повернулась к Гамашу, словно ища поддержки, но он промолчал.
– Кто-то на Хеллоуин надевает в шутку костюм, – продолжила она, – при свете дня, и вам всем становится страшно. Тьфу. В Салеме вы бы дали себе волю.
– Ты подходил к нему ближе, чем кто-либо из нас, – обратилась Рейн-Мари к мужу. – Что это такое, по-твоему?
Он опустил глаза на щенков: они свернулись в клубок на полу, привалившись к Анри, похрапывающему и ворчащему во сне. Арман частенько завидовал Анри. До тех пор, пока рядом с его миской с водой не ставили миску с сухим кормом. Тут всякая зависть кончалась.
– Что я думаю, не имеет значения, – ответил Арман. – Он наверняка вскоре исчезнет.
– Вот только не успокаивайте нас, – сказала Клара, слегка смягчив улыбкой раздражение в голосе. – Я вам продемонстрировала свое, – она показала на мастерскую, – теперь покажите мне свое.
– Это лишь впечатление, – ответил он. – Бессмысленное. На самом деле я понятия не имею, кто он и зачем здесь.
– Арман, – настойчиво произнесла Клара.
И он сдался.
– Смерть, – сказал он и посмотрел на Рейн-Мари. – Вот такие у меня ассоциации.
– Смерть с косой? – спросила Рут утробным голосом. – Мрачный Жнец? Он не указывал кривым пальцем?
Она подняла собственный костлявый палец и показала на Армана.
– Я же не говорю, смерть в буквальном смысле, – сказал он. – Но мне кажется, тот, кто надел этот костюм, хочет, чтобы мы провели такую параллель. Он хочет, чтобы мы боялись.
– И я догадываюсь чего, – сказала Клара.
– Вы все ошибаетесь, – возразила Рут. – Смерть вовсе не так выглядит.
– Откуда ты знаешь? – спросила Клара.
– Оттуда, что мы старые друзья. Он приходит почти каждый вечер. Мы сидим в кухне и болтаем. Его зовут Михаил.
– Архангел? – удивилась Рейн-Мари.
– Да. Все считают, будто смерть – это и есть то ужасное существо, но в Библии именно Михаил посещает умирающих и помогает им в последний час. Он прекрасен, с этими его крыльями, которые он плотно прижимает к спине, чтобы не перевернуть мебель.