– Хорошо, подожди меня в приемной, ладно? Потом можем попить кофе, – предложил Матвей. – Ты все-таки представитель компании-конкурента, а у нас тут конфиденциальное дело.
– Без проблем, – Юля снова счастливо улыбнулась, его присутствие придавало сил, – До свидания, надеюсь, я смогла быть полезной.
– До свидания, без сомнения, вы очень помогли! – Герман кивнул ей, поднялся и завернулся в махровый халат, больше Юля ничего не видела, она поспешно сжала руку Матвея и скрылась за дверцей шкафа, куда почти сразу же последовала за ней завершившая сеанс массажистка.
– Кто это? – Матвей кивнул девушке вслед.
– Массажистка, – спокойно ответил Герман.
– Массажистка и…? Герман, я все понимаю, это твоя компания, но тут же офис, а не дом разврата!
– Да ладно, она правда просто массажистка, говорю тебе. Ее зовут Николь, кстати. И она – порядочная девушка.
– Как часто она делает тебе массаж? – скептически поинтересовался Матвей.
– Два раза в неделю.
– И как давно?
– Полтора года.
Матвей рассмеялся, покачал головой, потом скрестил руки на груди и взглянул в глаза своему начальнику.
– Герман, я же не совсем идиот! Я ни за что не поверю, что девушка ходит к тебе два раза в неделю в течение полутора лет, да еще по такому интимному вопросу, как массаж, и у тебя ничего с ней нет!
– Ну, верить или нет, дело твое. Но это так. Хотя, замечу, тебя это не касается.
– И почему же? В смысле – почему нет? Она кажется тебе непривлекательной?
Герман тем временем уже подошел к картинам, долго разглядывал их, пытаясь понять, что именно не нравилось в них Юле, потом взял чашку с травяным чаем, приготовленным заботливыми руками Николь, а затем снова повернулся к Матвею.
– Ты плохо знаешь жителей Таиланда. У них другой мир, другие ценности. Они чтят бедность и страдание, быть богатым для них – не самоцель, деньги – значения не имеют. Наоборот, бедным быть даже престижнее, что ли. А Николь – девушка из хорошей семьи, а хорошие семьи в Таиланде отличаются строгостью взглядов, в том числе и в отношении мужчин и женщин. И если бы я захотел спать с ней, она бы потребовала, чтобы все было серьезно. А мне этого не нужно. Если бы я просто отказался от постоянных отношений, она бы ушла – и деньгами ее не удержишь. И я бы лишился отличного массажа. Николь – превосходный специалист, другую такую найти непросто. После нее словно оживаешь. Таким образом – я выбираю меньшее из двух зол, только и всего.
– А она? Думаешь, не хочет?
– Скорее всего, хочет. Я уверен. Но опять-таки, Николь буддистка от макушки до кончиков пальцев, понимаешь? Она знает, как не делать того, чего хочется… – его лицо приняло задумчивое выражение. – И ее ничем не собьешь. Хотел бы я уметь также! Но вот уж дара воздержанности мне не дано – если я чего-то хочу, сделаю любой ценой…
– И если бы ты хотел эту Николь…
– Женился бы, чего ж делать. Пришлось бы. Но, слава богу, предпочитаю просто работать с ней.
– Если она такой прекрасный специалист, почему ты никогда не советовал ее мне? – ворчливо спросил Матвей, – У меня бывают проблемы с вегетатикой, особенно после занятий спортом. Хороший массажист точно не помешал бы!
– Тебе пусть Юленька массаж делает волшебными руками, – заметил Герман, снова обернувшись к картинам. – Умеет она?
– Не знаю…
– Или она умеет только находить недостатки в отличных произведениях? Ведь это – отличные картины, Матвей! Или же я ничего не понимаю.
Матвей приблизился и долго вглядывался в мрачное лицо стражника, в блики света на его алебарде и шлеме, а потом сказал:
– Если Юля сказала – что они не стоят нашего внимания, значит, не стоят. Не знаю, как насчет массажа, но в том, что касается живописи – она лучше всех нас, вместе взятых.
– Вот как? – Герман дернул уголком рта, словно ему была неприятна столь высокая оценка, данная Матвеем Юлиному таланту. – Посмотрим.
И он направился в душевую, которую оборудовал пару лет назад в другом конце зала. Матвей же вернулся к ожидавшей в приемной Юле. Юля понимала, что почему-то вызывает недоверие, возможно даже неприязнь у начальника «Тензико», но в чем причина неприязни понять не могла. Возможно, если бы удалось дотронуться до него, как сегодня делала девушка-массажистка, ее руки узнали бы правду. Но… внезапно ей показалось, что прикоснуться к нему – то же самое, что открыть ящик Пандоры, что ничего, кроме беды, полученные сведения не принесут, а потому пусть все останется так, как есть. В эту минуту она позавидовала Николь. Впервые в жизни она позавидовала человеку только потому, что он не имел способности видеть ладонями скрытое.
– Ты права, – согласился Матвей, когда она поделилась с ним этими мыслями. – Даже не представляешь, с чем мне приходилось сталкиваться за годы, что мы работаем вместе.
– Например?
– Например… антиквариат не всегда чистый бизнес, ты знаешь. И люди, с которыми Герман привык иметь дело, вряд ли понравились бы тебе.
– А я уж думала, ты расскажешь мне о разгульных вечеринках, – усмехнулась Юля.
– И это тоже. Ты никогда не видела ничего подобного. И я предпочел бы не видеть. Не надо, не спрашивай! – жестом прервал он ее.
И Юля не стала спрашивать, потому что есть вещи, которые лучше не знать.
– Он кажется неуязвимым, – заметила она, – как герой или сверхчеловек! Но у каждого героя, должна быть ахиллесова пята, не так ли? У него есть слабости, хоть какие-то?
– А зачем? Хочешь разведать и донести Борису?
Матвей рассмеялся и легонько щелкнул ее по кончику носа.
– Да просто любопытно.
Его взгляд стал задумчивым, искорки веселья в глазах погасли, он долго молчал, пытаясь вспомнить и морща лоб от усилий, а потом неуверенно пожал плечами:
– Ну я не знаю… Может, Сикстинская Мадонна?
– Сикстинская Мадонна? – с изумлением переспросила Юля. – В каком смысле? Он мечтает ее украсть?
– Да вроде нет. Он рассказывал, что когда жил в Дрездене все время ходил к Мадонне и часами смотрел на нее… Когда он об этом рассказывал, был не похож, ну… на себя обычного был не похож. Хотя, не знаю, возможно, я все придумал.
Юля была озадачена неожиданным ответом Матвея, с другой стороны, есть ли в мире что-то прекраснее Сикстинской Мадонны?
Глава седьмая. Пустые вешалки
– Александра Васильевна, я все понимаю, но почему «кол»? – не по-детски деловым речитативом спросил Юра Турчанов, пожалуй, худший ученик в классе.
– Потому что я предупреждала: если еще раз не сделаешь домашнюю работу и плохо напишешь контрольную, будет «кол», а свои обещания надо держать! – заметила Сашка. Юра был смешным, веснушчатым и лопоухим десятилетним хулиганом, шумным, но не злым, и в принципе, нравился ей. Если подумать, те мужчины, которых она пускала в свою жизнь, щедро одаривая любовью и лаской, не были ни хулиганами, ни двоечниками, но по сути были куда хуже этого несносного мальчишки. Юра был безвредным, а ее кавалеры могли причинить боль, испортить настроение, а иногда и надолго загнать в депрессию. Впрочем, ее разбитое сердце восстанавливалось быстро, как хвостик ящерицы. Но ведь и ящерице неловко без хвоста, а девушке с разбитым сердцем куда как плохо! Сашка поправила свою немного слишком короткую для учительницы юбку. Но сегодня собраний нет, можно прийти и в такой, дети вряд ли заметят – не старшеклассники еще. Те бы точно заметили, все замечают, негодники! Сегодня она быстро занесет журнал в учительскую и побежит на встречу с Юлей. С тех пор, как Юля переехала, они виделись нечасто. Прошло уже полгода с тех пор как она живет с Матвеем Вишняковым, того и гляди осенью можно ожидать свадьбу, тем более, что свадьба Милы и Кирилла сорвалась в очередной раз. Несчастные влюбленные должны были пожениться в апреле, но у Кирилла неожиданно умер отец, и свадьбу решили отложить до зимы. Это был третий раз на памяти Сашки, когда свадьба Милы и Кирилла отменялась в связи с внешними сложными обстоятельствами. Мила даже постеснялась подавать заявления в районный ЗАГС, чтобы их не приняли за слабоумных, они решили пожениться в Вологде – не помогло. С одной стороны: похоже, не судьба. С другой – вряд ли есть хоть одна пара столь явно души не чающая друг в друге, они вместе уже десять лет, а до сих пор созваниваются каждую минуту, точно потерявшие голову подростки! Почему жизнь испытывает их отношения на прочность?
У самой Сашки ни разу и не получилось создать продолжительные отношения, полгода – абсолютный предел. Любой психолог сказал бы, что причина тому – странные отношения в ее собственной семье. Мать Сашки, Лидия Павловна, главный бухгалтер на предприятии оборонного значения, была замужем в четвертый раз. Дородная женщина с полными губами и широко распахнутыми голубыми глазами – такие нравятся мужчинам. Ее последний муж работал таксистом и не ладил с Сашкой. В общей сложности у Лидии Павловны насчитывалось пятеро детей от разных мужей, Сашка была дочерью от папы под номером два, с которым периодически, нечасто, общалась. Папа номер два был геологом, со всеми вытекающими последствиями: то есть пропадал неизвестно где и не в меру любил выпить, частенько за Сашкин счет.
Иногда Сашка задумывалась, а любила ли Лидия Павловна хоть кого-то: мужей, сыновей, дочерей? Она всегда казалась равнодушной и отстраненной, поглощенной собой, работой, бытом, женщиной-роботом, с аккуратным шиньоном на голове. Сашка так и не ощутила материнской любви и заботы, отношения с отчимом складывались сложно, а потому пришел день, и Сашка ушла из дома, тогда ей было всего четырнадцать. С тех пор она старалась по возможности свести к минимуму общение с братьями, сестрами, а заодно и с родителями. В своей семье она чувствовала себя чужой, задыхалась, теряла волю к жизни, ей казалось, что она рыба, попавшая в сети, из которых никак не выбраться. Спасителем оказался лопоухий студент, живущий в том же дворе, в него она влюбилась и в его комнату перебралась к величайшему неудовольствию родителей паренька, считавших Сашку распущенной девицей. Через три года Сашке показалось, что она переросла своего не особенно стремившегося к внутреннему и карьерному развитию друга, и она ушла от него к начинающему бизнесмену. Тот свозил Сашку на курорт, поводил по ресторанам и довольно быстро избавился от нее, сообщив, что не может полюбить девушку. Она сменила еще парочку кавалеров, потом осталась в одиночестве, и в это время ей подвернулись спасительные якоря – Юля и Мила, те, с которыми можно было снимать квартиру, не опасаясь ни скуки, ни предательства. После этого в жизнь Сашки приходили и уходили мужчины, но никто не задерживался надолго, многие обманывали ее ожидания, а разочарования и постоянные неудачи утомляли, забирая тот наивный идеализм, что был присущ Сашке-девушке.
Возможно, если бы Таирчик не бросил ее, она могла бы выйти за него замуж: Сашка не помнила себя более влюбленной, чем в дни, когда они были вместе, в те дни она снова поверила в романтику, украшала столик сердечками и цветами, читала и писала любовные стишки, на весь дом включала песни пятидесятых годов. Почему-то ни одна эпоха не пела о любви так пронзительно правильно, так одухотворенно. Сашка до сих пор грустила по временам, когда она могла влюбляться. А вот любил ли он ее когда-нибудь? Если быть честной, а с самой собой всегда надо быть честной, Сашка замечала, что он смотрит куда-то как если бы сквозь нее, в даль, в пространство, за горизонты видимого, а заинтересованный мужчина должен, не отрываясь, смотреть на любимую женщину. Таирчик же всегда казался рассеянным, немного скучающим, отстраненным. Возможно, он зациклен на себе, как мифологический Нарцисс, прекрасный и равнодушный, неотрывно глядящийся в прохладный поток горного ручья. А может, ему просто нужна другая женщина – не Сашка Баринова.
– Я пойду, Александра Васильевна? – Юра мялся у порога, сжимая в руках потрепанный рюкзак. Интересно, почему у него такой старый рюкзак? Сейчас дети одевались куда лучше, чем они когда-то, да и школьную форму отменили. Радоваться или нет тому, что отменили форму? Мила считала, что дети должны выглядеть одинаково, это нивелирует различия в благополучии их родителей, позволяет не думать об одежде, кроме того, – все одеты так, как того требует дресс-код. Никаких коротеньких юбочек и прозрачных кофточек. Но сама Сашка с детства была бунтаркой, она спорила с родителями, с учителями, с друзьями, и потому в знак протеста всегда то забывала надеть пионерский галстук, то делала слишком вызывающую прическу, то красила губы, за что ее саму частенько отправляли домой, где она получала нагоняй от строгой матери. Если бы в те годы были панки, она наверняка стала бы одной из них! Сейчас она понимала: то была попытка одинокой души привлечь к себе внимание, крикнуть о своем горе, об отверженности, но крик этот тихий и безмолвный оставался без ответа, если не считать замечания в дневнике и выговоры учителей. Как удивились преподаватели, когда узнали, что Сашка сама собралась учить детей! Сапожник без сапог, говорили они! Но, кажется, у нее неплохо получалось: ученики любили ее и ей удавалось найти к ним подход.
Юрка продолжал ждать.
– Да, конечно, но домашнюю работу сделай к следующему уроку, – опомнилась Сашка, он направился к двери, но она остановила его, – Юра!
Мальчик обернулся, Сашка с интересом взглянула ему в глаза.
– А вы зачем журнал украли из учительской? Думали, я ничего не замечаю, что ли? – усмехнулась она его растерянности. – Учебный год три дня как начался, а вы уже украли журнал!
Он помялся, не зная, что сказать.
– Ну, это очень интимный вопрос, Александра Васильевна…
– В смысле?! – опешила Сашка, округлив от удивления рот.
– Адрес хотели посмотреть, – ответил он неохотно, потупившись.
– Чей адрес?
– Светки Разиной. Колян хочет ей письмо послать… Любовное.
Этого Сашка никак не ожидала. Она думала, что вычислила какую-то шалость, или не дай Бог, попытку исправить оценки, но не понимала, что вторгается на запретную территорию душевных переживаний своих учеников. Детская любовь оставляла незаживающие раны в хрупких душах школьников, порой кровоточившие всю жизнь, или нывшие в плохую погоду, как застрявшие осколки картечи в ногах и плечах участников войны. Неуверенные в своей привлекательности девочки и худые с прыщиками на щеках мальчики, неуклюжие с длинными руками и шеями. Настоящие гадкие утята, как и когда им удается превращаться в лебедей? Сашка с легкой грустью, и даже почти с нежностью взглянула на Юру.
– Ладно, иди, – вздохнула она. – Занимайся.
Она быстро собрала вещи, отнесла журнал, удостоверилась, что на этот раз он надежно заперт в ящике шкафа, недоступный для влюбленных мальчишек, почти бегом выбежала из школы и села в машину. Да-да, Сашка была единственной из трех подруг, у кого имелась пусть старенькая, но машина, доставшаяся ей в результате одного из кратких, но удачных романов. Роман, из которого удавалось выйти хоть с незначительной прибылью, Сашка считала удачным.
Юля ждала ее на автобусной остановке, Сашка шумно притормозила, Юля запрыгнула на сидение, радостно обняла подругу и сказала:
– На сегодня встречи закончились, я сделала все, чтобы освободиться пораньше и увидеться наконец с тобой!
– Отлично выглядишь! Юбка новая? А кофта? А где Матвей?
– Спасибо! Юбка да, кофта нет. Уехал с Германом в Базель на пять дней. Завтра должен вернуться.
– Отлично, значит, у тебя есть время для старой подруги, – Сашка довольно улыбнулась, встряхнула челку и надела солнцезащитные очки. – Отчаливаем! Куда едем? Посмотрим, как ты живешь?
– Почему нет, – согласилась Юля.
Дальше Сашка пустилась рассказывать о своих учениках, иногда это было забавно, иногда чуть нудно, Юля успела только вставить пару смешных историй про Наташу. Забавные историю про Наташу уже давно стали для них традицией.
– Наташа – моя любовь, без нее жизнь была бы скучна! – заметила Сашка. – Бог создал ее, чтобы мы не скучали, а если бы не создал, ее надо было бы выдумать!
Потом они с грустью вспомнили про сорвавшуюся свадьбу Милы, при этом Сашка внимательно взглянула на Юлю, но та покачала головой, показывая, что ее свадьбы пока ждать преждевременно. Матвей ни разу не заговаривал на эту тему, а Юля не хотела его торопить. Сама она не одобряла ставшие модными гражданские браки, но ведь их отношения начались совсем недавно!