– Нет-нет, конечно! Это просто я что-то… сегодня как-то плохо соображаю… не обращайте внимания. Меня привлекают в нем не мистические загадки…
– Ну, вы ж не обыватель! Разумеется!
– Да… конечно… а то, что он сумел найти грань, на которой можно показывать скрытое, сочетать несочетаемое, делать абсурдные вещи, возведенные в крайнюю степень, а в крайней степени – все становится искусством, когда пробивает определенную планку… Но до нее не все могут достать.
– Он что-то вроде Маяковского в живописи…
– Именно это я и имела в виду, – Юля дрожащей рукой взяла бокал и судорожно глотнула шампанского, чувствуя, что в горле пересохло. Она ощущала себя школьницей, которую вызвали к доске и заставили отвечать сложный урок.
– А ваши руки? Это ведь тоже искусство, когда в крайнюю степень возведено осязание… Вы правда можете видеть кожей?
– Ну, а что до рук…. – она провела кончиками пальцев по поверхности стола. – Я такой родилась… с чувствительными руками… Ой, тут что-то липкое… наверное, Аня разлила шампанское…
Юля беспомощно оглядела стол в поисках салфеток, потом попыталась позвать официантов, но никого не было поблизости…
– Чем бы вытереть руки… Как назло даже нет носового платка! У вас нет салфетки? Или хотя бы какой-нибудь бумаги? Можно пойти помыть руки, но… если Матвей вернется сейчас… Мне бы хотелось знать, что тут происходит, – растерянно и бессвязно от волнения бормотала она. Скорее бы все это закончилось, скорее бы вернулся Матвей и отвез ее домой, сколько будет продолжаться этот мучительный допрос, никогда еще она не чувствовала себя такой ничтожной, такой неотесанной и безграмотной, такой неловкой и такой потерявшей над собой контроль. Разве должны такие, как она, говорить с такими как он? Она ведь где-то там, ниже, намного ниже…
Герман похлопал себя по карманам, потом вытащил и протянул Юле новенькую пятидесятидолларовую купюру.
– У меня только это, – легко бросил он, – могу предложить.
– Это… деньги? – удивилась Юля.
– Ну да. Вы же просили бумагу, вытереть руки?
Она покачала головой и усмехнулась. Что сказала бы мама, если бы узнала, что я вытираю руки о доллары? Да на эту бумажку у них в деревне можно месяц прожить! Надо же, какие у него странные привычки… Она с трудом поднялась на нетвердых ногах и направилась в сторону туалета. Но едва она сделала шаг, как влетел Матвей, бледный словно приведение, его глаза казались остекленевшими, в них застыл такой глубокий ужас, что у Юли сжалось сердце. Матвей бросил деньги на стол, чтобы заплатить по счету.
– Едем, быстро, – крикнул он, тут его взгляд упал на Юлю, и стало ясно, что он совершенно забыл о ней, – Ты тоже, если хочешь с нами… или езжай домой… нет времени объяснять… Герман, поехали, скорее!
Тот поднялся, в отличие от Матвея он сохранял спокойствие, очевидно, его куда меньше волновала судьба Ани. Юля быстро кивнула, подхватила одежду и сумку и бросилась за ними к машине. Куда она пойдет сейчас? Нет уж, она, пусть и с липкими руками, должна понять, какого черта тут происходит! Для чего ее позвали сюда, почему она стала зрителем этого безумного спектакля? Вот уж действительно – безумный мир!
Она почему-то вспомнила, как много лет назад в школьном туалете намылила руки, а в кране не оказалось воды. Она хотела добежать до другого, на этаж выше – но прозвенел звонок. Опоздать на урок равносильно самоубийству, учительница была строгая, настоящий зверь, и Юля так и пошла в класс, с мыльными руками… и потом долго-долго, почувствовавшие запах одноклассники, мигом раскусившие ситуацию, дразнили ее: Юльк, а Юльк, а куда это ты намылилась?
Ничего не изменилось с тех пор, у нее снова нет времени вымыть руки…
Машина рванула с места и уже через несколько минут они очутились на Крымском мосту.
– Она сказала, что у нее слишком много проблем, – это единственное, что успел сказать Матвей, пока они ехали, – И что она больше не хочет их решать. Она могла пойти только сюда, я уверен! Это ее любимое место…
Юля ни о чем не спрашивала, она сжалась на заднем сидении, стараясь стать совсем незаметной, хотя необходимости в этом не было – на нее и так никто не обращал ни малейшего внимания. В воздухе отчетливо витало ощущение близкой катастрофы, заставлявшее сердце девушки сжиматься от страха.
– Тормози! – дико закричал вдруг Матвей, вцепившийся в ручку двери, Герман нажал на тормоза, машина дернулась и остановилась, Матвей выскочил, как был без куртки, в легком тонком свитере и бросился к перилам. И тут Юля увидела Анну. Та стояла по другую сторону от ограждения, словно готовилась прыгнуть в реку. Юля прижала руку ко рту и замерла, в ужасе глядя на девушку.
– Не подходи! – взвизгнула Анна, с бессильной злобой, – Не подходи ко мне или я прыгну!
Юля посмотрела вниз – там, в самой середине реки все еще не образовался лед: Москву-реку не так-то просто сковать! Вода замерзает при нуле градусов, в этой же реке текло что угодно, только не вода! И потому сейчас, в морозную погоду, внизу продолжал бежать темный поток, но до его неровной, покрытой сеткой ряби поверхности еще так бесконечно далеко! Только бы она не прыгнула! Напряжение было таким, что его можно рубить ножами, это понимала не только Юля, но даже Герман, казавшийся прежде совершенно спокойным, теперь он тоже был взволнован.
– Анечка, – ласково произнес Матвей, – Анечка, дорогая… послушай! Все хорошо! Ты же знаешь, все хорошо, нет у тебя никаких проблем! Мы здесь с тобой, я с тобой. И Герман тоже… Перелезай обратно, поедем домой! Там внизу холодно, лететь далеко и страшно… тебе этого совсем не хочется, правда?
Его голос был очень теплым, полным заботы и тоски, Юля подумала, что она была бы самой счастливой девушкой, если бы он говорил так с ней! Но Анна вдруг рассмеялась.
– Ты обманщик, ты понимаешь?! – крикнула она, – Ты всех обманул и думаешь, это хорошо? Давай, дорогой! Живите, как знаете! А мне не мешайте делать то, чего хочу я! А я хочу полететь, как птица! И забыть о проблемах, понимаешь?! У меня столько проблем!
– Анечка, – снова начал он, но она как заведенная кукла механически бормотала «у меня столько проблем, столько проблем…»
Он приблизился, он был уже совсем близко, только протянуть руки и обнять ее за плечи, но Анна вдруг решительно оттолкнулась от моста, взмахнула рукавами, словно царевна-лебедь из русских сказок и полетела вниз…
С ужасом они смотрели на этот завораживающий полет, пока громкий всплеск не вывел их из оцепенения.
– Скорее! Скорее! – крикнул Матвей, и Юля бросилась к нему, испугавшись, что он хочет нырять. Но нет, он побежал по мосту, она бросилась за ним, а Герман прыгнул на сиденье, догнал их, почти на ходу они заскочили в машину и рванули вниз, на набережную.
Аня ударилась о воду, на миг потеряла сознание, но не разбилась, и даже умудрилась выбраться на льдину. Через несколько минут Матвей уже нес ее на руках к машине.
– Поехали, нужно в больницу, – быстро сказал он Герману.
– Как она? – испуганно спросила Юля.
– Жить будет, – ответил Матвей, заворачивая дрожащую мокрую девушку в плед, который Герман всегда возил с собой. Как у истинного немца в его машине были вещи на все случаи жизни.
Уже позже, когда Аню осмотрели врачи, она сидела, постукивая зубами о край чашки с горячим чаем, которую зажала в ладонях, пытаясь согреться ее теплом. Юля и Матвей обосновались рядом на стульях, Герман прохаживался по больничному коридору.
– Спасибо, что спас меня, Матюша, – произнесла вдруг Аня, ласково накрыла его руку своей, и у нее на глазах выступили слезы. – Я когда там стояла, думала, что у меня столько проблем, столько проблем! Вы даже не представляете, сколько… и за десять жизней не решить… А потом я прыгнула… И полетела. И вдруг – все проблемы исчезли. Как по волшебству! И я поняла, что у меня вообще-то на самом деле нет проблем, кроме одной: я уже лечу … Это так страшно было… Почему бог дает шанс таким как я… может я зачем-то нужна… я ж не разбилась… Если б там лед был, я бы разбилась… Меня спасла талая вода. Надо же, как странно…
Она с тоской посмотрела на Германа, который опустился на свободный стул рядом и обнял ее за плечи.
– Все уже хорошо, – он чмокнул Аню в щеку. – Мы сейчас отвезем тебя домой.
Они принялись шептаться о чем-то, Аня всхлипывала, прижавшись лбом к его шее, и, воспользовавшись ситуацией, Юля, перекинув через руку куртку и сумку, отвела Матвея в сторону.
– Мне, наверное, надо ехать? – она вопросительно взглянула на него. Он взъерошил волосы, растеряно и задумчиво глядя на нее, как если бы снова только что вспомнил о ее существовании.
– Да, конечно! Мы сейчас отвезем Аню, потом тебя, хорошо? – спросил он, а затем вдруг положил руки Юле на плечи. – Прости, что втянул тебя в эту безумную историю. Прости, что испортил твой вечер и заставил пережить этот кошмар! Но я никак не ожидал такого исхода, честное слово!
Юля опустила голову, да уж, у нее до сих пор подкашивались ноги и колотилось сердце!
– Я так боялась, что она разобьется или утонет! – тихо сказала она, – Зачем она так? И зачем она тебе? Эта совершенно ненормальная, неуравновешенная девица, зачем? Я не понимаю, что ты в ней нашел… Конечно, это не мое дело, но у нее проблемы с психикой… И что ты ей сделал? Чем так сильно огорчил или разозлил?
– Я?! Да ничего я ей не делал! Она всегда такая. Все двадцать лет, что я ее знаю. Прости, Юля, милая, еще раз прости за этот жуткий вечер, не ожидал, что все так обернется, – он улыбнулся, словно извиняясь, и ласково по-дружески обнял ее. – В отличие от тебя, мне очень не повезло с сестрой. Только и всего.
– Что, прости?! – вне себя от изумления она отступила на шаг назад, – Она… Аня… она твоя сестра? Родная сестра?
Юля не знала, кто именно научил ее этому «что, прости?», но она говорила так с самого детства и эта фраза пользовалась неизменным успехом, став своеобразной визитной карточкой вежливой и интеллигентной девушки, потому что именно такой образ тут же бессознательно формировался в голове каждого, кто слышал это нехитрое словосочетание, вне зависимости от обстоятельств произнесенное с глубоким уважением к собеседнику.
Матвей развел руками.
– И поверь, это не первая ее попытка самоубийства. Боюсь, однажды она это все-таки сделает. А мама не переживет.
– Кажется, ей нравится Герман…
– Нравится? Нравится?! Да это слишком слабо сказано! Она влюблена в него как сумасшедшая. Потому что он не обращает на нее никакого внимания, а обратил бы – вмиг стал бы не нужен. Аня – избалованный ребенок. Сама не знает, чего хочет! Но поедем. Надо доставить ее домой, она никак не согреется. А потом я попрошу Германа отвезти и тебя.
Юля кивнула, сияя от счастья. Конечно, ее все еще сковывал ужас того, что она стала свидетельницей отчаянной попытки самоубийства, но зато снова появился шанс! Аня сестра Матвея! Кто бы мог подумать, они совершенно не похожи ни в чем, ни малейшего сходства!
Через час они подъехали к подъезду большого нового дома, где жила семья Вишняковых. Все еще дрожащую Аню завели в лифт, Юля пыталась было остаться, она совершенно не претендовала на знакомство с матерью Матвея, преждевременное, как ей казалось, но в тоже время безумно хотела увидеть его квартиру, узнать, чем он живет. Связанное с ним казалось ей особенным, и она входила в эту квартиру, как входили бы воины Шао-Линя в нефритовый дворец небесного императора: все вокруг было священным и полным значения.
Мать Матвея, открывшая им дверь, оказалась молодой и статной женщиной, на ней было черное шелковое кимоно, и даже дома она не смывала макияж. У нее был такой же тонкий аристократический нос, как у Матвея, и такие же осветленные волосы, как у дочери. Увидев Аню, она мгновенно поняла, что произошло, заохала, побледнела, едва кивнула Юле и Герману и тут же занялась девушкой. Она заставила Аню принять горячий душ, потом уложила ее в кровать, Герман же куда-то исчез. Когда Матвей позвонил ему, выяснилось, что тот предпочел уйти по-английски, не простившись, возможно, он опасался, что его будут винить в случившемся. Так или иначе, стало совершенно ясно, что Юлю он домой не отвезет. И в глубине души Юля этому обрадовалась – она опасалась оставаться с ним наедине.
Матвей взглянул на часы.
– Уже два часа ночи, а я никогда не доверял таксистам, – заметил он. – Оставайся здесь, на работу тебе завтра пока не нужно. Квартира большая, можешь занять мою комнату, а я лягу на диване в гостиной.
– Как-то неудобно, – Юля растерялась. Она не собиралась ночевать в чужом доме. Тем более, в доме Вишняковых, под одной крышей с сестрой и матерью Матвея.
– Да прекрати! Сейчас я выдам тебе халат и полотенце. Мама и Аня уже легли. Я тоже скоро отправлюсь спать.
Не выслушав ее возражений, он скрылся в комнате, а через минуту вернулся с белым махровым полотенцем и таким же халатом.
– Да, – совершенно спокойно ответил он на немой вопрос, застывший в Юлиных глазах, – Мы украли его из отеля в Турции. Аня украла.
Юля не выдержала и рассмеялась, как же он ее понимает, совершенно без слов! А потом направилась в душ. Войдя в ванную, девушка изумленно замерла – она никогда не видела таких душевых кабин, как же здесь красиво, и эта темно-синяя плитка, и прозрачная раковина… что бы Матвей сказал, окажись он в ее квартире, с отклеившимися обоями и облупившимся потолком… Тут совершенно другой мир, наверное, она ему не пара… как говорится, не в свои сани не садись.
После душа она сразу же легла в кровать, но сон не шел. Она то засыпала, то просыпалась, сказалось пережитое волнение, ей было душно, жарко и неуютно, наконец, не выдержав, встала и направилась на кухню за стаканом воды. Тем более, оттуда просачивалась полоска света. Стоя у окна, Матвей курил в форточку. Услышав шаги, он обернулся.
– Не можешь уснуть? – спросила Юля.
– Да, решил покурить.
– Мне тоже не спится. В общем-то, это не удивительно. Жаль, я не курю. Хотела налить себе воды.
Он глазами указал ей на полку со стаканами, девушка взяла один, налила воды прямо из-под крана и сделала несколько глотков.
– Может, поболтаем? Раз уж не спим, – предложила она. – Мне очень нравится с тобой разговаривать, всегда не хватает времени, чтобы обсудить все!
– Ты замерзнешь, тут холодно. Мама никогда не закрывает окна на кухне, это ее пунктик. Иди к себе, я сейчас приду. Поболтаем.
Совершенно растерявшись, Юля покорно кивнула и отправилась в комнату, скинула халат, забралась в постель, укрылась одеялом и приготовилась ждать. Чего она ждала, она и сама не знала, но чувствовала, что сердце вот-вот выскочит из груди от волнения. Не слишком ли много для одного вечера? Матвей пришел минут через десять, на нем была льняная синяя пижама, которая тоже ему удивительно шла. Неужели он тщательно подбирает даже пижаму? Он лег рядом с ней, поверх одеяла, потом протянул руку, взял с тумбочки у кровати свернутое покрывало, укрыл ноги и взглянул на Юлю.
– Начинай, – сказал он.
– Что именно?
– Болтать начинай. Ты же вроде бы хотела?
– Чей это портрет над кроватью? – Юля, стараясь сдержать сердцебиение, потому что было бы неловко, если бы он его услышал, вытянула руку и показала на черно-белую фотографию. С нее смотрело красивое лицо мужчины, одетого в белый китель.
– Это мой прадед. Он был белогвардейским офицером. Погиб в гражданскую войну, где-то на просторах Украины. Его сына, моего дедушку, потом сослали в Сибирь. Сложная и запутанная история, полная скелетов в шкафу.
– У тебя дворянские корни?
– Да, с маминой стороны они уходят куда-то аж к Рюрикам. Аня вечно говорит про свое царское происхождение, про сверженные династии, видимо потому и не хочет работать. Считает, мы должны были править Россией, а не Романовы.
– Ничего себе! А у меня совершенно крестьянские корни. Если б не революция, я б наверное и заговорить бы с тобой не имела права!
– А теперь вот болтаешь, – заметил он. – Ну, давай, расскажи мне про свою крестьянскую семью. Откуда вы, чем живете?
Юля улыбнулась, но в темноте он все равно не мог видеть ее улыбки. И она принялась рассказывать ему про семью, про подруг, целомудренную Милу и ветреную Сашку, про любимую сестру и не менее любимую работу, про школу, в которой училась, про намыленные не вовремя руки. Он слушал, не перебивая.