(Третий шаг назад, 3 июля)
Две тактики социал-демократии в демократической революции
240
Степень экономического развития России (условие объективное) и степень сознательности и организованности широких масс пролетариата (условие субъективное, неразрывно связанное с объективным) делают невозможным немедленное полное освобождение рабочего класса. Только самые невежественные люди могут игнорировать буржуазный характер происходящего демократического переворота; – только самые наивные оптимисты могут забывать о том, как ещё мало знает масса рабочих о целях социализма и способах его осуществления. <…> В ответ на анархические возражения, будто мы откладываем социалистический переворот, мы скажем: мы не откладываем его, а делаем первый шаг к нему единственно возможным способом по единственно верной дороге, именно по дороге демократической республики. Кто хочет идти к социализму по другой дороге, помимо демократизма политического, тот неминуемо приходит к нелепым и реакционным, как в экономическом, так и в политическом смысле, выводам. Если те или другие рабочие спросят нас в соответствующий момент: почему бы не осуществить нам программы-максимум, мы ответим им указанием на то, как чужды ещё социализму демократически настроенные массы народа, как неразвиты ещё классовые противоречия, как неорганизованны ещё пролетарии.
241
РЕАКЦИОННА мысль искать спасения рабочему классу в чём бы то ни было, кроме дальнейшего развития капитализма. В таких странах, как Россия, рабочий класс страдает не столько от капитализма, сколько от недостатка развития капитализма. Рабочий класс БЕЗУСЛОВНО ЗАИНТЕРЕСОВАН поэтому в самом широком, самом свободном, самом быстром развитии капитализма.
242
В ИЗВЕСТНОМ СМЫСЛЕ буржуазная революция БОЛЕЕ ВЫГОДНА пролетариату, чем буржуазии. Именно вот в каком смысле несомненно это положение: буржуазии выгодно опираться на некоторые остатки старины против пролетариата, например, на монархию, на постоянную армию и т. п.
<…> Наоборот, рабочему классу выгоднее, чтобы необходимые преобразования в буржуазно-демократическом направлении прошли именно не реформаторским, а революционным путём, ибо реформаторский путь есть путь затяжек, проволочек, мучительно-медленного отмирания гниющих частей народного организма. От гниения их страдает прежде всего и больше всего пролетариат и крестьянство. Революционный путь есть путь быстрой, наименее болезненной по отношению к пролетариату операции, путь прямого удаления гниющих частей, путь наименьшей уступчивости и осторожности по отношению к монархии и соответствующим ей омерзительным и гнусным, гнилым и заражающим воздух гниением учреждениям.
243
«Решительная победа революции над царизмом» есть РЕВОЛЮЦИОННО-ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ ДИКТАТУРА ПРОЛЕТАРИАТА И КРЕСТЬЯНСТВА. От этого вывода, давно указанного «Впередом», никуда не уйдут наши новоискровцы. Больше некому одержать решительную победу над царизмом. И такая победа будет именно диктатурой, т. е. она неизбежно должна будет опираться на военную силу, на вооружение массы, на восстание, а не на те или иные, «легальным», «мирным путем», созданные учреждения. Это может быть только диктатура, потому что осуществление преобразований, немедленно и непременно нужных для пролетариата и крестьянства, вызовет отчаянное сопротивление и помещиков, и крупных буржуа, и царизма. Без диктатуры сломить это сопротивление, отразить контрреволюционные попытки невозможно. Но это будет, разумеется, не социалистическая, а демократическая диктатура. Она не сможет затронуть (без целого ряда промежуточных ступеней революционного развития) основ капитализма. Она сможет, в лучшем случае, внести коренное перераспределение земельной собственности в пользу крестьянства, провести последовательный и полный демократизм вплоть до республики, вырвать с корнем все азиатские, кабальные черты не только из деревенского, но и фабричного быта, положить начало серьёзному улучшению положения рабочих и повышению их жизненного уровня, наконец, последнее по счёту, но не по важности, – перенести революционный пожар в Европу. Такая победа нисколько ещё не сделает из нашей буржуазной революции революцию социалистическую; демократический переворот не выйдет непосредственно из рамок буржуазных общественно-экономических отношений; но тем не менее значение такой победы будет гигантское для будущего развития и России и всего мира. Ничто не поднимет до такой степени революционной энергии всемирного пролетариата, ничто не сократит так сильно пути, ведущего к его полной победе, как эта решительная победа начавшейся в России революции.
244
Струве пишет: «В сравнении с революционизмом гг. Ленина и товарищей, революционизм западноевропейской социал-демократии Бебеля и даже Каутского является оппортунизмом, но основы и этого, уже смягчённого, революционизма подмыты и размыты историей». Вылазка очень сердитая. Напрасно только думает г. Струве, что на меня, как на мёртвого, всё валить можно. Мне достаточно сделать г-ну Струве вызов, которого он никогда не в состоянии будет принять. Где и когда я называл «революционизм Бебеля и Каутского» оппортунизмом? где и когда претендовал я на создание какого бы то ни было особого направления в международной социал-демократии, не ТОЖДЕСТВЕННОГО с направлением Бебеля и Каутского? Где и когда выступали на свет разногласия между мной, с одной стороны, Бебелем и Каутским, с другой, – разногласия, хоть сколько-нибудь приближающиеся по серьёзности к разногласиям между Бебелем и Каутским, например, по аграрному вопросу <…> Старый приём, г. Струве. Только ребят и невежд поймаете вы на эту удочку. Полная солидарность международной революционной социал-демократии во всех крупных вопросах программы и тактики есть неоспоримейший факт.
245
Слово «коммуна» не даёт никакого ответа, только засоряя головы каким-то далёким звоном… или пустозвонством. <…> Что скажет конферент рабочему, когда он спросит его об ЭТОЙ «революционной коммуне», упомянутой в резолюции? Он сможет сказать только то, что в истории под этим именем известно такое рабочее правительство, которое не умело и не могло тогда различить элементов демократического и социалистического переворота, которое смешивало задачи борьбы за республику с задачами борьбы за социализм, которое не сумело решить задачи энергичного военного наступления на Версаль, которое ошибочно не захватило французского банка и т. д. Одним словом, – сошлетёсь ли вы в своем ответе на Парижскую или на какую иную коммуну, ваш ответ будет: это было такое правительство, КАКИМ НАШЕ БЫТЬ НЕ ДОЛЖНО. Хорош ответ, нечего сказать!
246
Мы присутствуем при высоко-поучительном и высоко-комическом зрелище. Проститутки буржуазного либерализма пытаются напялить на себя тогу революционности. <…> Господа Струве, признавая революцию, тут же высовывают паки и паки свои ослиные уши, опять затягивая старую песенку о возможности мирного исхода, о призыве НИКОЛАЕМ к власти господ освобожденцев и т. д. и т. п.
247
Когда фактом будет не только революция, а полная победа революции, – тогда мы «подменим» (может быть, при ужасных воплях новых будущих Пиккеров) лозунг демократической диктатуры лозунгом социалистической диктатуры пролетариата, т. е. полного социалистического переворота.
248
С вульгарно-буржуазной точки зрения, понятие диктатура и понятие демократия исключают друг друга. Не понимая теории борьбы классов, привыкнув видеть на политической арене мелкую свару разных кружков и котерий буржуазии, буржуа понимает под диктатурой отмену всех свобод и гарантий демократии, всяческий произвол, всякое злоупотребление властью в интересах личности диктатора. В сущности, именно эта вульгарно-буржуазная точка зрения сквозит и у нашего Пиккера, который в заключение своего «нового похода» в новой «Искре» объясняет пристрастие «Вперёда» и «Пролетария» к лозунгу диктатуры тем, что Ленин «страстно желает попытать счастья».
249
Великие вопросы в жизни народов решаются только силой.
(июль)
***
250
Революционная армия необходима потому, что только СИЛОЙ могут быть решены великие исторические вопросы, а ОРГАНИЗАЦИЯ СИЛЫ в современной борьбе есть военная организация.
(«Революционная армия и революционное правительство», 10 июля)
251
Наше дело предостеречь народ от авантюризма громких, но нелепых обещаний (вроде немедленной «социализации», которой не понимают сами говорящие о ней).
(То же)
252
Здесь ряд товарищей указывал уже тогда, когда Красин был здесь, что, назначая Плеханова, мы только разбалуем и окончательно испортим его. Я сначала был за Плеханова, по теперь вижу, что назначать его без условий нельзя. Представьте только себе конкретно, что значит иметь представителем в Бюро человека, с которым никто не разговаривает, которого НЕВОЗМОЖНО заставить «представлять» действительно ЦК, а не самого себя!
(Письмо в ЦК РСДРП, 12 июля)
253
Нами было совершенно спокойно рассказано, что новоискровцы пользовались от имени партии типографией, складом и деньгами, а от сдачи партийного имущества предпочли уклониться. До какого состояния довело «Искру» раздражение по поводу этого заявления, видно из их выражений в духе незабвенного бундовского «поганья». «Искра» любезно преподносит нам и «грязную швабру», и «клевещущих трусов» и проч. и проч. Совсем так, как Энгельс характеризовал некогда полемику известного сорта эмигрантов: «Каждое слово – ночной горшок, и притом не пустой».
(«Сердитое бессилие», 26 июля)
254
Плеханов невероятно нахально поступил, написав в Международное социалистическое бюро, что его уже признали (!) обе фракции, и обругав, опорочив всячески наш III съезд. У меня есть копия его письма, присланного мне из Бюро. Она будет вам послана. Я добился с великим трудом прямых сношений с МС бюро и опроверг Плеханова. Плеханов тогда отказался от представительства. Вы знаете, что я вовсе не был безусловным противником назначения Плеханова, но теперь это было бы прямо немыслимо. Это настолько дезавуировало бы меня, что моё положение стало бы невозможно. Это окончательно уронило бы нас в глазах МС бюро. Не забывайте, что все почти заграничные социал-демократы на стороне «икон» и нас считают ничем, третируют.
(Письмо в ЦК РСДРП, 28 июля)
255
Я удивляюсь часто, как немногого нужно, чтобы люди, не вполне самостоятельные и непривычные к самостоятельной политической работе, падали духом и кисли. А киснут у нас женевские большевики отчаянно. Борьба идёт серьёзная, III съезд вовсе не закончил её, разумеется, а только открыл новую фазу её, искровцы подвижны и суетливы, беззастенчивы по-торгашески, искушённые долгим опытом демагогии, – а у наших преобладает какая-то «добросовестная глупость» или «глупая добросовестность». Не умеют бороться сами, неловки, неподвижны, неуклюжи, робки… Милые ребята, но ни к дьяволу негодные политики. Нет у них цепкости, нет духа борьбы, ловкости, быстроты. Александров крайне типичен в этом отношении: милейшая личность, преданнейший работник, честнейший человек, он, я боюсь, никогда не способен стать ПОЛИТИКОМ. Добёр он уж очень, – даже не верится, что «александровские» брошюры писаны им. Боевого духа он не вносит ни в орган (всё жалеет, что я не даю ему писать добрых статей о Бунде!), ни в колонию. Какой-то дух нытья царит, и меня (я всего три недели на даче и езжу в город на 6−5 часов по ТРИ, а то и по ЧЕТЫРЕ раза в неделю!) все упрекают, что у них дело не ладится, что меньшевики бойчее и т. д. и т. п.!!
А наш ЦК, во-первых, тоже не очень-то «политик», тоже добёр слишком, тоже страдает недостатком цепкости, оборотливости, чуткости, неуменьем политически использовать каждую мелочь в партийной борьбе. А, во-вторых, он выспренно презирает заграницу и всех лучших людей упорно не пускает сюда или берет отсюда. И мы оказываемся здесь, за границей, позади. Недостаёт фермента, толчков, импульсов. Не умеют люди действовать и бороться сами. Недостает ораторов на своих собраниях. Некому влить дух бодр, поставить вопрос принципиально, уметь поднять над женевским болотом повыше, в область интересов и вопросов посерьёзнее. И всё дело страдает. В политической борьбе остановка есть смерть. Запросов тьма и они всё растут. Новоискровцы не дремлют (теперь они ещё «перехватили» прибывших в Женеву матросов – заманивали их, вероятно, со свойственным им торгашеским рекламизмом в политике и усиленно marktschreien39, «утилизируя» задним числом одесские события в пользу своей котерии). У нас сил НЕВОЗМОЖНО мало.
(Письмо Луначарскому, 2 августа)
256
Материалу теперь новоискровцы дали массу, и если бы тщательно обработать его, осветить эти паскудные приёмы СПЛЕТНИ, наушничества еtc. еtc. во всей их прелести, – то могла бы выйти сильная вещь. Одни эти глухие «личные намеки» Цедербаума – какая это беспредельная гадость! <…> За <новоискровцев> я бы не взялся (я теперь засяду за ответ Плеханову – «Социал-Демократ» № 2, – его надо разделать вовсю, ибо у него тоже тьма гнусностей и жалкие аргументы) и думаю, что могли бы сделать это ТОЛЬКО Вы. Невесёлая работа, вонючая, слов нет, – но ведь мы не белоручки, а газетчики, и оставлять «подлость и яд» незаклеймёнными непозволительно для публицистов социал-демократии.
(Письмо Луначарскому, август)
4. Генеральная репетиция
(08.1905 – 12.1907)
От автора
В 1905 году на фоне русско-японской войны в России началась так называемая «революция». Значительная часть аристократии, буржуазия и интеллигенция, используя затруднительное положение правительства, стремилась добиться демократизации общества. В этом им оказывали поддержку западные государства, прежде всего – Англия, военный союзник Японии.
После начала военных действий на Дальнем Востоке Англия открыла подпольный фронт на территории России. В ход шло всё: клевета, саботаж, диверсии, политические убийства, провокации, волнения на национальных окраинах, даже восстания в армии и на флоте.
Однако целью Великобритании в этот период вовсе не являлось расчленение России или хотя бы свержение самодержавия. Ей было важно побудить Николая II отказаться от ориентации на Германию, организовать англо-франко-русский блок и спровоцировать войну с Вильгельмом.
Предреволюционное десятилетие прошло под лозунгом создания из разрозненных социал-демократических кружков главной революционной партии. Неонародникам-эсерам первоначально отводилась вспомогательная роль «черноземной силы» – организатора аграрных беспорядков и индивидуального террора. К власти в России должен был придти «добрый следователь» – социал-демократы. Однако РСДРП с момента своего конституирования превратилась в конгломерат враждующих фракций и в таком виде успешно просуществовала до 1917 года. Организационная недееспособность эсдеков привела к тому, что главной революционной партией России стали эсеры. Именно в их организации Запад стал направлять основной поток денежных средств.
Социал-демократы были так слабы организационно, что не могли служить даже прикрытием революционной деятельности. Провокацию «кровавого воскресенья» в январе 1905 года организовал завербованный англичанами священник Гапон, а всеобщую забастовку – прямой английский агент Гельфанд («Парвус»), формально считавшийся не русским, а германским социал-демократом. Гельфанд стал закулисным руководителем самозванного революционного правительства в Петербурге. Примечательно, что подставной председатель Петроградского совета Бронштейн к этому времени официально не был ни большевиком, ни меньшевиком.