Однако, как скверно, оказывается, что вместе с душой Торнхелла из тела вышибло все его воспоминания! Мне было бы в сотню раз легче, имей я в голове энциклопедию нравов и быта Санкструма. Остались лишь какие-то инстинкты да рефлексы, но это ничтожно мало по сравнению с тем сокровищем, что могло оказаться в моем распоряжении.
М-да, Белек, что ж ты так-то… Может, был шанс оставить хоть какие-то воспоминания, а?..
Дымка над головой густела и опускалась, превращаясь в блекло-серую хмарь, сквозь которую виднелось такое же бледное весеннее солнце. Навскидку температура – градусов около двадцати. Достаточно свежо, чтобы не упариться в пути. Но вот ночевать в такую погоду желательно под крышей, ибо ночью будет куда прохладнее.
Я немного успокоился, умерил шаги, правда, каждую минуту оглядывался. До Пятигорья несколько часов ходьбы, и нечего рвать жилы, идти следует размеренно и экономно. Странно, что других пешеходов, кроме меня, не видно… Выселки показались мне очень оживленным местом, и следовало полагать, что и пути к нему будут так же оживленны.
Унылый раскисший шлях тянулся, петляя, среди холмов и перелесков. Я узнавал березы, ели, клены – природа здешних мест была знакома, никакой экзотики. Тут бы сказать, что весенняя сочная зелень радовала глаз… но было в пейзаже нечто такое, что настораживало. Постепенно я перестал вздрагивать от каждого шороха, начал глазеть по сторонам и понял, что именно меня беспокоит: за дорогой – по обе стороны – виднелись заброшенные, поросшие сорными травами поля. Немного погодя вдали я увидел останки деревеньки: остовы изб напоминали скопища обгорелых костей с торчащими ребрами. Кто-то прошелся огнем и мечом по крестьянским хозяйствам, и уже давно. Хорошенькие здесь порядки. За что спалили деревеньку-то? Недоимки или все селяне коллективно помочились местному барину в щи?
Впереди показался большой дорожный камень, покрытый оспинами зеленого мха. На его гладко стесанной верхушке гордо высились гигантские ноги – голени и ступни в сандалиях, выполненные из красновато-серого гранита. Выше колен статуя отсутствовала, меж сандалий виднелись остатки птичьего гнезда. Думается, повалили и растаскали на свои нужды этот символ могущества Империи очень давно, а местная власть и не подумала его восстанавливать – в точности как с дорожным столбом у поселка.
Да тут «Сталкер» какой-то – тот самый, что с точечками. Кругом следы упадка и апокалипсиса, страшно представить, что будет за ближайшим поворотом…
Ничего особого за поворотом не открылось, просто на обочине возлежал здоровенный скелет. Сквозь ребра проросли весенние травы. Я сбился с шага, сердце дрогнуло. Я в мире, где существует магия, а значит, и магические существа тут могут обретаться… Что за тварь нашла упокоение на обочине? Дракон? Единорог? Или что-то невиданное, неизвестное мне? Скелет пожелтел, отдельные кости были расколоты чьими-то крепкими зубами. Однако не дракон это был – приблизившись к полускрытой в траве голове, я увидел самые обычные коровьи рога. Проза жизни… У крестьянина сдохла коровенка, и он оставил ее тут, вырезав, может, какие-то куски мяса из падали, если не побрезговал, остальное докончили бродячие собаки или волки, лисы, куницы, а путники, что следовали в Выселки, вынуждены были проезжать мимо смердящих останков, кои никто из власть имущих не приказал закопать. Смешно, страшно, грустно. И, похоже, обыденно для Санкструма.
Новый взгляд за спину. В небо со стороны Выселок толстым столбом поднимался жирный коптящий дым. Так может гореть только гостиница с таверной, где полно угля для очага, соломенных тюфяков, жирных окороков и колбас и крепкого алкоголя: все это полыхает и поддерживает горение с исключительной силой.
У всадников, что прибыли по мою душу, возникли разногласия с партией Белека, и их решили уладить, не вынося, скажем так, сор из избы, – прямо в гостинице.
Тело мое напряглось, ноги сами понесли вскачь.
Это не был приступ паники, просто желание оказаться как можно дальше от Выселок, где сейчас кипели кроваво-огненные страсти по Торнхеллу.
Дорога то шла под уклон, то карабкалась на холмы – я опомнился, отмахав не менее чем километр. Остановился, отдышался, хотя мог бы бежать еще и еще – Торнхелл, как матерый волк, не знал усталости. Впереди раздолбанный шлях упирался в широкий, мощенный серовато-белыми тесаными булыгами тракт. А за ним, вдали, за вспаханным полем, на взгорке виднелась деревенька, к счастью, целая, негорелая. Ну вот, обжитые места, а то «Сталкер», «Сталкер»… А это тот самый Серый тракт, о котором толковал Альцус Рябодушка. Только он не упомянул, что тракт тянется в обе стороны, и по какой мне топать – совершенно неясно; ему-то, конечно, все понятно – он же местный, а мне вот – увы, увы. И указателя, как назло, рядом нет.
Я сошел на булыжники тракта и остановился в глубоком раздумье. Ну и? И куда? Вправо или влево? Нужно подождать да спросить прохожих. Я углядел камень у обочины и присел. Хорошо бы сейчас бутылки три пива, и обязательно чтобы из самой глубины холодильника… И поесть чего-то вредного принесите, гамбургер, скажем, с жареной картошкой, на закуску – чизкейк, но можно и простой чебурек. Одним словом – хочется есть и пить, и с каждой минутой все сильнее. С момента возрождения в новом теле я не выпил ни капли и не съел ни крошки, я только удивлялся, говорил, шел, снова удивлялся, а под конец пробежал кросс, как вспугнутый с лежки волчара.
Над Выселками продолжало дымиться. Копотный столб колыхало ветром. Пожарных бригад тут нет, гореть будет весело и долго. Надеюсь, не причастные к делу Торнхелла не пострадали, а вот если огонь вовремя не потушат – хотя с чего бы, да и как? – Выселки к вечеру сгорят дотла…
От раздумий отвлек громкий скрип. По тракту катила в моем направлении запряженная парой лошаденок повозка. Натянутый на дуги тент был грязно-бурого цвета, такой же масти были и лошаденки, а вот рясы у двух возниц на передке повозки напоминали оттенком спелую вишню. Это были явно монахи – один молодой, тощий, похожий на лиса, второй средних лет, плечистый, щекастый и носатый. Рясы подпоясаны на вид прочными веревками, к которым за темляки подвешены увесистые шестоперы.
Зубастые, следует признать, монахи. То, что они при оружии, может означать лишь одно – места тут… злые.
Я привстал и кашлянул преувеличенно громко. Тощий монашек натянул поводья. Повозка-то невеличка, но с парой огромных железных колес – именно они нещадно скрипели, терзая мой слух.
– Куда путь держите, святые отцы?
Ответил старший, как бы невзначай положив ладонь на полированную рукоять шестопера:
– Мы не отцы, мы братья.
«Разлученные в детстве?» – чуть не спросил я, но не стал – в этом мире шутки из индийских фильмов могли вызвать только глухое недоумение.
– Брат Сеговий и брат Аммосий, – добавил младший, стукнув себя в цыплячью грудь. Затем коснулся сердца и вытянул руку с поднятой ладонью по направлению ко мне. – Да пребудет с тобою Свет Ашара, путник!
Я кивнул.
– И вам того же, – и, поскольку лица их вытянулись, спешно добавил, проделав ту же процедуру: – Да пребудет Свет Ашара и с вами, братья! Я следую в Пятигорье, но малость заплутал. Не подскажете, в какой оно стороне?
Оба брата были коротко стриженны, но не носили тонзур, видимо, практика выбривания темечка тут не прижилась. Они переглянулись. Ответил брат Сеговий – старший:
– Пятигорье находится в той стороне, куда направлены головы наших лошадей.
Мне показалось или в его ответе была издевка? Но не время оскорбляться. Возможно, я смогу воспользоваться местным автостопом.
– Я с утра на ногах и изрядно устал. Остаток пути до Пятигорья я хотел бы проделать с вами.
Брат Сеговий смерил меня взглядом, особо оценил шпагу у бедра и, что-то прикинув в уме, степенно кивнул:
– Ашар велел помогать ближнему, – но приглашающего жеста не сделал.
– Угу, – сказал я, пытаясь понять, к чему он клонит. – Так я могу залезать?
– Ашар велел делиться.
Туго же я соображаю. Брат Сеговий, разумеется, требовал бакшиш, то есть взятку за проезд на казенном церковном имуществе.
Во всех мирах люди остаются людьми, а монахи – монахами. Я порылся в кошельке, извлек медяк и уложил его на протянутую ладонь возницы.
Брат Сеговий придирчиво осмотрел медяк, будто я только что явился от изготовителей фальшивых денег, и кивнул:
– Ашар доволен, но наполовину. Ашар говорит: дела наполовину не делаются. Большой грех – сделать дело наполовину.
Продувной, однако, монашек. Я выдал еще медяк.
Брат Сеговий довольно кивнул:
– Полезай в наш шарабан.
Я занял место на заднике фургона, среди мешков с пахучей сушеной рыбой, по-нашему говоря – таранкой.
Шарабан, немилосердно скрипя колесами, стронулся с места.
Так начался мой путь в Норатор.
Глава 9
Теперь, когда я достиг людных мест, порядочно отойдя от Выселок, прятаться лучше на виду, но все же – прятаться. Одинокий путник на тракте, вьющемся между крестьянских полей, бросается в глаза намного сильнее, чем обыденная повозка.
Сидя у задника шарабана на кулях с сухо шелестящей таранкой, положив шпагу на колени, одним глазом я наблюдал за дорогой со стороны Выселок, а другим – изредка косил на стриженые затылки монахов. Ребята они были тертые, во всяком случае, старший, и получить невзначай шестопером по голове мне не хотелось.
Мое вживание в новый мир проходило в целом удовлетворительно. Говорил новый Торнхелл без всякого акцента – это я понял, сравнив речь свою и клириков. С другой стороны – я едва не погорел, как и все шпионы, на мелочи – легонько пошутив на религиозную тему. Пришлось сделать заметку на будущее: не пытаться шутить о том, о чем ни сном ни духом, иначе за мной будет стелиться след, густой, как нефтяной из пробитого танкера, а может, попадется и такой человек, что не вынесет глумежа над местной религией и попробует раскроить мне череп – во славу веры, так сказать, как конкистадоры в Южной Америке, насаждавшие любовь к Богу порохом и шпагой.
Да и после, как приму архканцлерство, язык тоже придется держать в узде. Иначе пойдут слухи. Собственно, слухи-то и так пойдут, если предположить, что часть местных политиков знает о том, что внутри Торнхелла – вселенец. Но доказательств у них нет, и давать им эти самые доказательства глупыми шутками или оговорками сродни самоубийству. Кстати, вопрос: а кто кроме Белека вообще в курсе, откуда выдернули душу, которую затем впихнули в Торнхелла? Может быть, они думают, что вселенец – местный? Но сейчас это несущественная тема. Мне бы до Пятигорья добраться без лишних приключений.
Я прислушивался к ленивому разговору монахов. Как водится, в пути обсуждали все что угодно, включая политические и военные события, нимало не стесняясь меня – случайного спутника, из чего я заключил, что властей монахи не боятся и в грош не ставят. Им плевать, что я могу оказаться каким-нибудь шпионом-прознатчиком императорского дома, который может в случае чего взять их за живое и так сжать это живое в кулаке, что у них глаза выскочат из черепушек. Этого, очевидно, не могло быть просто потому, что центральная власть такими вещами не занималась, пустив внутренние дела, и в частности безопасность и идеологию, на самотек. Ну некому было этим заниматься, и все тут. Об императорском доме монахи отзывались весьма иронично, о Санкструме говорили тоже с насмешкой, не испытывая, похоже, к нему никаких теплых чувств, как об отжившем покойнике. Я услышал: «Скоро уж Рендор нашу Гарь к рукам приберет: ежели степняки хлынут – так уж точно! А чего – степняки с одной стороны, Рендор с другой, а Адора – с третьей, Норатор себе захапает. Купчишки Рендора вон в Выселках хозяйствуют, как у себя дома».
Ага, вот, значит, почему дорога от Выселок была пустынна, а в самом городке жизнь била ключом. Там просто давно хозяйничало государство, экономика которого чувствовала себя намного лучше, чем экономика Санкструма; товары и все остальное возили в сторону Рендора.
Еще я услышал, что Алая Степь – брат Сеговий сказал именно: «Степь», преувеличено-грозно, почтительным тоном – снова волнуется: «…как тогда, ну помнишь, еле откупились, Свет Ашара помог!», что война может быть уже очень скоро, если не найдут денег для выплаты дани загадочному Сандеру, а денег-то и нет, потому что: «…все воруют и вообще, да и с чем воевать, ежели не с чем», что на восточной окраине вроде бы появился черный мор, но: «…не тот, что пять годков назад, нет, а такой, что морда струпьями покрывается враз, а как покойника разрежешь – так у него в легких словно грибы проросли, спаси нас Ашар; мрет народец от такого без счету».
Дивный новый мир был не особенно приятен. Мало того, что Санкструм вот-вот упадет, рассыплется, тут еще и не знают антибиотиков, тут водятся болячки вроде чумы и оспы, тут и холера – частый гость, ведь понимание того, что кипячение убивает бактерии, тут, разумеется, отсутствует.
Дорога вилась меж полей, изредка встречались деревеньки с домами из почерневших бревен, с церквушками из блеклого, точенного ветрами серого камня. Острые шпили звонниц отмечали наш путь от деревни к деревне. Я видел редкие коровьи и овечьи стада на зеленых склонах холмов, видел, как крестьяне пашут землю, толкая плуг, запряженный, как правило, парой тощих снулых быков. В одном месте пейзанин пахал, запрягши в ярмо корову – то, что это корова, ясно было по вымени. Несчастная буренка тянула плуг, неистово мыча от натуги. Бедность…
В мрачных небесах не реяли драконы, в перелесках не мелькали единороги. Никаких проявлений магии вокруг, не знаю, к добру или к худу. Скоро пойдет дождь – вот это точно не к добру, ибо дороги – те, что не мощены, раскиснут, а мне нужно двигаться вперед без проволочек.
Серый тракт построен давным-давно, это я хорошо видел по выщербленному, вдавленному камню. Очевидно, тракт этот был аналогом римских дорог моего мира. Римляне, как известно, первым делом в захваченных провинциях строили дороги с фундаментом, уходящим на метр в глубину, оттого и уцелели эти дороги до нашего времени.
Шарабан то и дело тряско подскакивал на дорожных щербинах.
Брат Сеговий меж тем разглагольствовал о том, что университеты, некогда учрежденные высшей властью, по всей стране давно уж закрыты, и последний на днях прикроют в Нораторе, ибо, как водится, в казне нет денег.
– Эх, а я так хотел пойти учиться… – вздохнул брат Аммосий, на что брат Сеговий насмешливо хмыкнул и ответил, что монастырская библиотека побольше иной университетской будет и богословие лучше постигать в монастыре.
Вопрос: как у них тут обстоят дела с космогонией? На чем покоится их планета… то есть, конечно, не планета – а земля? На слонах, китах или на иных каких-то существах – возможно, на заднице мудрой обезьяны или на спине летящего дракона или черепахи, что дрейфует в безбрежном океане? Круглая она, плоская, в форме блина, или там квадратная, земля эта? Надо будет уточнить. Но – потом, потом. А пока лучше не говорить, что планеты обыкновенно имеют округлую форму и вращаются вокруг звезд.
М-да, не такого я ожидал от нового мира. Узнав, что Белек – чародей, я ждал… не знаю, эльфов, единорогов, драконов, сил тьмы, тварей из преисподней. Однако пока из всего этого добра на Сером тракте в обилии встречались только коровьи лепешки и изредка – конские каштаны, а истинное зло, как и на Земле, творил человек; ну и болезни, конечно, куда без болезней.
По булыгам в противоположную нашему движению сторону простучал запряженный четверкой лошадей красный дощатый дом на колесах – местный трейлер с зарешеченными окошками и трубой, из которой выдувало клочья дыма. На карету не похоже; как там говорил Рябодушка – рыдван? Вот явный дорожный рыдван, используемый для длительных путешествий. За ним следовали пятеро конников с холодным оружием, очевидно, охрана.
– Дворянчик драпает из нашего благословенного Санкструма в Рендор, – с насмешкой произнес брат Сеговий. – Ох, простите, любезный господин, не примите на свой счет… Вы-то не драпаете, а супротив того, в самый Санкструм едете…