Ева обняла дочь и, задыхаясь (самой было больно, прямо на разрыв), сказала:
— Люди слабые! И с этим ничего не поделаешь!
— Ага, слабые! В том-то и дело! Знаешь, до чего ее слабость может довести? Подпишет все что угодно! Любой донос. Будь сейчас тридцать седьмой год, меня бы вообще живьем съели! Вместе с кроссовками! И я сама, и мамашка моя, и даже папа Дымов давно бы уже на Колыме были, в районе вечной мерзлоты!
Но на дворе стоял не тридцать седьмой, а раздолбайские нулевые, в чести был принцип «звонка другу». Кроме того, Дымов действительно занимал в искусстве «не последнее место» — и Леру в академии восстановили.
Хотя ту самую роль, из-за которой, как поняла Лера, и разыгрался весь сыр-бор, играла теперь Полечка (протекция Соболевской сделала свое дело).
Лера брала уроки бокса. Надо уметь держать удар. Конечно, от всех ведер добрых девочек это не спасет, но по-любому пригодится.
А подружек ей теперь не надо вовсе.
В детстве все эти сволочи носили красные шапки.
…Телефон постоянно звонил. Звонили многочисленные подруги Евы поздравить с Новым годом.
Ева устало улыбалась и вымученно выдавала в трубку очередное шаблонное поздравление. И много-много счастья!
Услышав от матери сто пятьдесят восьмой привет от какой-то там тети Клани («Ну ты помнишь ее, детка?»), Лера хмыкнула. Просто невероятно! И ведь довольны друг другом!
Общаются люди.
Глава 9
Разуверившись в женской дружбе, Лера завела приятельские отношения с мужчиной.
Не то чтобы она специально стремилась к этому. Все получилось само собой.
Ровно год назад, тридцать первого декабря, Лера отправилась отмечать праздник в компании приятелей.
Чего ради она туда поперлась, непонятно, правду сказать, эти люди ей были до лампочки. Просто парень с курса собирал компанию и пригласил Леру.
Подумав, она решила идти, поскольку других вариантов не было, а оставаться дома с Евой не хотелось. В середине декабря они похоронили бабушку-графинюшку. Евино лицо опухло от слез, в доме пахло тоской, безнадегой и корвалолом, но Лера, отчаянно жалевшая мать, тем не менее не хотела новогоднего праздника, превращенного в поминки.
В общем, она смалодушничала и решила сбежать. Ева, узнав о решении дочери, ничуть не обиделась. Сказала: «Может, и правильно, тебе надо развеяться, а я выпью снотворного и лягу спать».
…Компания оказалась сборищем разномастных и малознакомых людей. Первую часть вечера Лера отчаянно скучала, не разделяя шумное придурочное веселье («Зачем я здесь, зачем мне эти чужие люди?»), и даже хотела домой к Еве…
Со скуки она налегла на спиртное.
Особенного опыта распития спиртных напитков у Леры не было, и по неопытности она быстро и сильно захмелела. Можно сказать, первый раз в жизни напилась. Как сапожник. В хлам. До такой степени, что ей вдруг взбрело в голову пойти прогуляться на свежем воздухе.
Воздух оказался очень свежим. За бортом градусов восемнадцать мороза. Таким пустяком, как зимнее пальто и сапоги, Лера по пьяни заморачиваться не стала. Слегка покачиваясь на высоких каблуках, поддерживая подол вечернего платья, она побродила по безлюдному заснеженному двору и, обнаружив детские качели, с радостью на них взгромоздилась.
Градусы суммировались, и еще было тепло.
Как мутит! Вообще мутит, не от спиртного, а на душе муторно. И год был тяжелый… Бабка умерла, как никому не нужная, бесполезная.
Лежала в приемном покое, и к ней никто не подходил… А она наверняка, Лера уверена, и не звала на помощь. Аристократическое воспитание: всю жизнь боялась обременить кого-то. Так и жила, так и померла. И, конечно, чему удивляться, эти скоты решили: бабка старая, свое пожила, хорош, дай пожить другим, у нас в палатах мест не хватает.
А она так любила Леру и была, наверное, для нее вообще самый главный и полезный человек. А теперь бабушку зарыли в землю, и ей холодно. Холодно…
Последняя мысль сопровождалась отчаянным стуком чьих-то зубов. Ба, да это ж стучат мои зубы, да это ж я замерзаю! Лера стала соображать и вроде бы протрезвела.
Вставать надо, возвращаться в тепло… Там какие-никакие, а люди. К ним надо идти. Лера сделала попытку встать.
Странное состояние. Вроде голова соображает, а движения не координирует. Мозг посылает сигнал: «А ну давай, корова, вставай, чего расселась!» — и тут опа — сбой в программе, ноги-руки сигнал не принимают. Встать не может. Сидит, как приклеенная.
«Ну все, замерзну — и кранты», — поняла Лера.
Что делать-то, мать честная? На помощь звать? Орать: «Люди, я такая пьяная, что встать не могу. Не дайте замерзнуть»? И, может быть, даже кто-нибудь придет на помощь. Но это же гадость, такое кричать. Нет, лучше тихо отойти в мир иной.
Найдут потом, утром. Девушку в вечернем платье под толстой коркой льда…
— Але, — раздалось где-то рядом. — Бухая, что ли?
Лера заплетающимся языком, но с достоинством ответила:
— Конечно, нет! Ни разу не бухая.
Вгляделась в неопознанный объект. Какой-то незнакомый парень.
— А чего сидишь тут?
— На качелях качаюсь! — невозмутимо ответила Лера и икнула.
Парень насмешливо кивнул.
— У тебя проблемы?
Лера честно задумалась и вдруг как-то неожиданно ясно поняла, что да, у нее проблемы. Собственно, у нее вообще много проблем. Заревела отчаянно и безнадежно.
Парень снял куртку и укутал в нее Леру. Сел на соседние качели.
— А я с той же тусовки. Хозяин квартиры — знакомый чувак. Я видел, как ты уходила. Заметил, что под градусом. Время идет, тебя нет, и я пошел искать. Нельзя дать пропасть хорошему человеку. Что случилось-то?
Оставшись без куртки, парень быстро начал подрагивать. А Лера вдруг стала рассказывать ему обо всем, что наболело.
Про все свои ведраи смерть бабушки. Перемежая повествование икотой и пьяными слезами.
— Да ладно тебе, бывает, — утешал парень. — Любая бабушка когда-нибудь умрет, тут уж ничего не поделаешь, на то они и бабушки.
— Но на голом полу, как никому не нужная, как бесполезная! — всхлипывала Лера.
— А в этой стране никто никому не нужен, — убежденно заметил незнакомец, — и все бесполезные!
— Но это же страшно!
Парень пожал плечами, дескать, жизнь вообще — такая штука.
— Слушай, может, пойдем? Я уже вообще околел!
Тогда Лера честно призналась, что не может встать.
Незнакомец легко перекинул ее через плечо и понес в дом.
В квартире их отсутствия никто не заметил. Половина гостей уже спала (видимо, как Лера, не рассчитав сил), половина зависла на кухне, где пели под гитару.
— Ну, как ты? — спросил незнакомец.
— Плохо.
Он повел ее в ванну, закрыл дверь.
Леру долго и нудно рвало. Причем иногда мимо ванны. Даже на платье и волосы. Лера была сама себе противна.
Парень курил, стараясь не смотреть на нее.
— Ну все?
Лера кивнула.
— Фу, вот дерьмо! Давай снимай платье!
— Как?
— Через голову. Или что там у тебя, молния сбоку? А может, хочешь ходить в грязном?
Лера сняла платье. Незнакомец его постирал. И помыл Лере голову под душем. На нее вдруг накатили такие слабость и сонливость, что сопротивляться совершенно не было сил. Она буквально провалилась в сон.
Утром Лера с трудом раскрыла веки. В голове стучало набатом: не пей, сука, не пей… Рядом с ней в постели лежал незнакомый парень. По подушке рассыпались кудрявые волосы пшеничного цвета. Ужас какой!
Лера взглянула на себя и обмерла — она голая! Оглядела мужское тело рядом (мимоходом отметила, красивое).
Тут парень открыл глаза. Взглянул насмешливо:
— Ну?
— Что-то было? — с тоской спросила Лера, натягивая простыню.
— Расслабься. Не было ничего. Кстати, меня зовут Илья.
С тех пор подружились. Совместное пробуждение в одной постели все-таки сближает людей.
Кроме этого, точек соприкосновения было немного, но Лера считала, что в чем-то они с Ильей схожи.
Практически сразу она дала характеристику своему новому золотоволосому знакомому: красивое клубное животное, безумно эгоцентричное, полностью повернутое на собственной персоне, не без талантов — и красотой одарен, и дивно играет на рояле — подобно ей, несет на себе крест «приличной» семьи (ох уж эти профессорские семьи). А самое главное ценное качество в нем — именно звериная естественность.
Доверительные отношения, на удивление, возникли мгновенно. Звонки, встречи — и незаметно для себя Лера привязалась к Илье и даже стала испытывать к нему искреннюю симпатию.
Они сразу договорились, что секс исключается. Штука это, конечно, исключительно приятная, но товарищеские отношения портит и лучше обойтись без этого.
А летом Илья сообщил Лере, что закрутил роман с дамой сильно бальзаковского возраста, которую любовно называл «моя старая корова». Он сразу и честно признался Лере, что со своей старой коровой живет из-за денег. Потому что сука алчная.
Похвальная искренность. Лера встречала множество алчных сук, которые продавались за деньги или прочий интерес, но очень немногие из них имели смелость и даже достоинствопризнаться в этом.
В общем, отношения между Ильей и Лерой были братско-сестринскими и длились уже год. Лера почему-то была уверена, что Илья никогда не огреет ее ведром по голове. Ей с ним было куда комфортнее и проще, чем, например, с Мариком.
Она набрала его номер.
«Привет! Как ты? Как твоя старая корова? Встречаешь Новый год с ней? И сколько она тебе за это заплатит? Ладно, не злись, это шутка! Я где? Блин, восемнадцать лет думаю, где я вообще! Ну, не знаю еще, может, в Москву поеду, у меня там дела. Какие? Девственность поеду продавать. Почем нынче девственность? Моя — задорого. У тебя не хватит, Илюха.
Такие дела, у меня отец приехал. Не говорила, что у меня есть отец? Ну да, есть, представь себе, завалялся. Кто у нас отец? Да так, всего-навсего известный музыкант. Да нет, не поп-певец. Он по классическому репертуару.
Кто? Да ты все равно не знаешь. Ну, Дымов, что, говорит о чем-нибудь? Ну вот видишь. А эстеты пищат. Да, хорошо оплачивается. Да, я богатая наследница, надо было трахнуть меня, раз я богатая наследница? Нет, не обломится, забудь об этом.
Нет, напиваться больше не буду. Ладно, обещаю, что, если захочу покачаться на качелях, позвоню тебе. Примчишься спасать? А как же корова? Привет ей передавай. Скажи, чтобы была хорошей девочкой, а то отобью тебя у нее. Ну ладно… С наступающим! И всего-всего! По большому гамбургскому счету!»
* * *
Лера обвела свою комнату скучающим взглядом. Ну просто Версаль! Такая благородная ненавязчивая роскошь…
На самом деле, ремонт в квартире не делался уже целую вечность, с тех пор, как отец презентовал им эту двушку в старом доме на Петроградке восемь лет назад. Квартира довольно большая, и место неплохое, практически центр. По нынешним деньгам — довольно приличный подарок, даже в качестве откупного. Правда, папаша не последнее отдал — себе-то оставил куда большую жилплощадь на Грибоедова, мол, она дорога ему как память. Справедливости ради надо заметить, что законченным жлобом отца не назовешь: деньги на содержание дочери присылал исправно, а после окончания школы Лера получила перевод на довольно приличную сумму. Отец сказал, что она может распорядиться деньгами по своему усмотрению. Лера и распорядилась — купила себе красную «Мазду» и кучу дорогого шмотья.
Папашины деньги иссякли стремительно и совершенно некстати. А между тем у Леры было еще множество идей, как повысить качество их с Евой жизни. Вот хотя бы квартиру довести до ума.
Лера старается не замечать пожелтевшие, местами порванные обои, скрипящие двери, щели в паркете, но все-таки каждый день утыкается взглядом во что-нибудь этакое. Увы, гламуром тут и не пахнет, а между тем Лера хотела бы видеть квартиру стильной, отремонтированной и обставленной приличной мебелью, а не советскими уродцами (полированные шкафы кажутся врагами, потертый диван унылой потускневшей расцветки давно не радует, а проржавевшая ванна не вызывает желания нежиться в ней с пеной и солью).
В общем, Лера все видит, страдает, но молчит. Не хочет досаждать матери такой ерундой.
Еве везет больше, она действительно не замечает неурядиц. Быт для нее никогда не был особенно важен. Что ей эти обои, и двери, и протекающий кран? До того ли ей? Какие ремонты и замена сантехники, когда даже такая малость, как визит слесаря, начисто выбивает ее из колеи? А электрик с дрелью вполне способен начисто разрушить ее богатый внутренний мир?
Лере сложнее. Она любит роскошь и ценит комфорт. И, увы, испытывает раздражение от вынужденного пребывания в этой самой заурядной среде.
Помнится, приглашая к себе Илью в первый раз, Лера испытывала стеснение — живем, как нищие!
— А это твоя комната? — удивленно спросил Илья, введенный в заблуждение престижной машиной и дорогими шмотками.
— Да, — буркнула Лера с вызовом и будто увидела свою комнату со стороны: сплошная эклектика, так, что сложно предположить, кто здесь живет, много откровенно девчачьего: дурацкие плюшевые игрушки, письменный стол, оставшийся со школьных времен, посреди комнаты огромный фикус в кадке… Какое убожество!
Но Илья расплылся в улыбке и искренне заметил, что все «очень даже мило» и уж куда лучше выхолощенных пространств, подогнанных под «минимализм», где гибнет все живое.
Одобрив квартиру Леры, Илья стал здесь частым гостем. Познакомился с Евой и порой перекидывался с ней парой фраз. А как-то даже позволил втянуть себя в спор о материальных благах и вечных ценностях, возникший между матерью и дочерью, выступив, естественно, на стороне дочери.
И он, и Лера были убеждены, что в этой жизни надо уметь так разумно выстроить молодость, чтобы потом не было мучительно больно жить на скудную пенсию так, как большинству отечественных пенсионеров.
Лера давно задумывалась, как жить. Вот, скажем, ее Ева. Помешана на своей специальности, любит работу в музее и, кажется, вполне счастлива, связав жизнь с искусством, но при этом счастье достается ей недешево, ведь работу можно назвать скорее хобби. Причем весьма дорогостоящим, потому что за работу так не платят. Ну не может человек, находясь в здравом уме, получать удовлетворение от деятельности, эффективность которой оценивается государством в четыре тысячи рублей. Получается, женщина самоотверженно служит искусству себе в убыток. Кстати, если бы не поддержка Дымова, они — и Ева, и бабка, и Лера — давно бы ноги протянули.
К подобному самоотречению Лера точно не готова и вообще желает, по возможности, обойтись без жертв.
Она еще в детстве поняла: бог с ними, с деньгами, но вот чего она точно не хочет, так это унижения и зависимости, порожденных бедностью. А в России эти категории взаимосвязаны, и ничего ты с этим не поделаешь. Можно, конечно, попытаться разорвать связь понятий и податься в революционеры, но ведь проще заработать денег и подстроиться под систему, не пытаясь ее изменить. В общем, Лера в подростковом возрасте сделала вполне осознанный выбор — стать конформистом (кстати, Илья был человеком этого же выбора, что объединяло их сильнее, чем все остальное).
Кроме того, Лера еще в раннем детстве усвоила, что цветные бумажки каким-то странным образом превращаются в куклы, красивые платья, вкусную еду, путешествия и повышают качество жизни.
И вошла во вкус. Наверное, будь у нее в жизни пламенная идея, Лера могла бы отказаться от мелких идей комфортной жизни, но такой идеи не было. Как-то так получилось.
Ну, а раз так, чего ради?
Лера была из тех людей, которые искренне считают, что если насилие неизбежно — надо расслабиться и получить удовольствие. И надо так угадать, приспособиться, чтобы получать как можно большее количество бонусов при минимуме затраченных движений. В идеале — вообще без лишних движений.