– Вот и жизнь наладилась, – значительно хмыкнул Георгий, слегка заплетающимся языком.
– Ага, – согласился с ним Ильфрид, глядя на него осоловевшими глазами. – И стал мир вокруг еще прекраснее, давай за это выпьем, – разлил он водку по рюмкам.
– Мир прекраснее, – выпив, оскалился в злой улыбке Георгий, – а моя бывшая жена еще большей сукой! – и со всей силой поставил на стол хрупкий хрусталь, так что его ножка с тонким звуком подломилась.
– Бабы к миру не относятся, – философски изрек его собутыльник, выставив указательный палец. – От них одни войны на земле.
– Ты прав, приятель! Ты такой умный! За это я тебя всегда уважал! Дай лапу, – протянул Гера ему руку, – и я хочу выпить за это. За тебя! Черт, рюмка-то вышла из строя. Ладно, и бокал сойдет.
Щедро плеснув в него водки, он мутными глазами посмотрел на мелкую хрустальную посуду приятеля. Отодвинул ее и придвинул тару объемнее.
– Вот это для нас, для мужиков.
– Лишка не хватим? – Засомневался в своих силах Ильфрид. Он уже сидел, опираясь локтями о стол, остро чувствуя притяжение земли.
– Давно я хочу лишка хватить. Да все никак не могу время выбрать. – Гера поднял бокал. – И вот оно нашлось, – захохотал он, – как только Настя сказала, что никогда не отдаст мне Тоню, – и залпом выпил сто грамм водки.
Ильфрид к своей порции не притронулся. Проблеснули остатки сознания в помутневшем разуме. У каждого человека есть слабые места. У Геры это была дочь. Оперируя ее именем из него можно было вить веревки, что и делала его бывшая жена.
– На-ка, закуси, – придвинул он приятелю тарелку с нарезанными салями, хлебом и лимоном. Гера был нужен ему не в бесчувственном состоянии. Надо дать ему выговориться. Высказать все, что терзает его душу и сердце. Только после этого он получит облегчение. Иначе от этой пьянки никакого лечения не будет. – И расскажи, что ответила тебе Настя.
– Эта сука! – со злостью выпалил Георгий.
– Стоп, – помахал рукой Ильфрид, – в начале закуска, потом разговор. Мне спешить некуда, я готов слушать тебя всю ночь и оказать поддержку в трудной ситуации.
– Если бы ты мог, – печально пробормотал его приятель. Откусил лимон, сморщился, но больше не от фрукта, а от мыслей о жене. – Я десять лет добивался всего этого, – Гера мотнул головой в сторону гостиной, – чтобы она перестала вопить, что я нищий. Теперь я могу позволить купить себе и личный пароход, и личный самолет. Но только не могу взять к себе своего ребенка. Ты слышал бы, каким она смехом рассмеялась, когда я сказал, что дочь, может жить у меня. Для этого есть все условия. – Георгий посмотрел грустными глазами на друга и прошептал устало, – я ее застрелю. Весь смысл моей жизни был перечеркнут ее смехом. Ее идиотским смехом! – Он ударил кулаком об стол. Тарелки вместе с бокалами подпрыгнули, весело звякнули.
– Да, дело дрянь, – протрезвел Ильфрид. – Но убивать, если ты еще способен думать, нет смысла. Тоню это огорчит. Она же любит мать, какой бы стервой та для тебя не была.
– Любит, – качая головой, подтвердил Георгий. – Тоня ничего не знает о том, что ее мама попросту меня доит, манипулируя ею. Я думал, что когда буду богат, как Крез, она отдаст мне дочь. Зачем она ей? Только мешает ее увлечениям с мужиками.
– Гера, Гера, – усмехнулся Ильфрид. – Ты такой большой, а до сих пор не понял. Тоня для Насти крупный банковский билет в будущее. При том, валютный. Как можно добровольно отказаться от такого куша?
– Я устал, Ильфрид. Я сильно устал от жизни, смысл которой заключается, как можно больше сделать денег. Устал от общения с людьми, оценивающими тебя по размеру банковского счета. Но деньги не могут помочь мне достичь моей цели, – и Гера, закрыв лицо руками, упал на стол.
В душе Ильфрида боролись два чувства. Сочувствие и злость. Сочувствие, что приятель не смог добиться опеки над дочерью. Злость, что он пал духом из-за этого. Потому, если Гера ждал слов сострадания, то жестоко ошибся. Негоже мужчине слезы лить, надо продолжать бороться. Для того, чтобы он снова был готов к борьбе, надо хорошенько его встряхнуть, чтобы принял стойку защиты. Кувалда здесь, конечно не подойдет, голова не выдержит, а вот сарказм будет в самый раз.
– Конечно, наш Георгий Георгиевич сильно устал. Он устал считать деньги, подписывать банковские чеки на миллионные суммы и смотреть на людей с высоты пятнадцатого этажа через светоотражающее стекло размером три метра на три.
Георгий от такого тона друга даже слегка протрезвел и, приподняв голову, с удивлением посмотрел на него.
– Что не нравится? – язвительным тоном спросил Ильфрид, а в глазах плескалась ярость. – Не кажется ли тебе, что ты слишком вознесся, мой друг, сидя в своем навороченном кабинете, катаясь в тачке за сто тысяч долларов? А знаешь ли ты, что для большинства людей покупка нашего торта является праздником? Знаешь, что я тебе скажу, мой страдающий друг? Ты зажрался! – Он схватил бокал с водкой, выпил одним глотком. – Он устал считать деньги, – пробормотал Ильфрид, покачивая головой. – Он устал считать деньги, – повторил он, и силой стукнул кулаком по столу, так что тарелки с бокалами вновь подпрыгнули. – Как же ты быстро забыл тот задрипанный пароход ползущий по вонючим каналам. Себя, работающим матросом ради того, чтобы добраться до Марселя. А сейчас ты кем себя возомнил? Куда вознесся? Крылышки не жжет? Не окропить водичкой? – поинтересовался ухмыляясь.
Ответа он не дождался. Вместо него прозвучал в начале короткий сдавленный смешок, а потом густой раскидистый хохот. Держась за край стола руками, Георгий зашелся в приступе смеха. Ильфрид в изумлении уставился на друга. Не такой он реакции от него ожидал.
– Нет, ты что ржешь, как конь? Я что неправду сказал? – разозлился еще сильнее он. – Вот скажи мне, когда ты в последний раз видел людей живущих на зарплаты. Нет, не тех, которые работают в нашем холдинге. Обыкновенных работяг. Прекрати смеяться!
Георгий выдавил.
– Крылышки. Ну, ты и рассмешил меня.
– Вот уж не думал, что мне можно работать и клоуном, – пожимая плечами, проговорил Ильфрид. – Спустился, что ли с небес? – увидев, что приятель перестал смеяться.
– Спасибо, тебе большое. Вправил мне мозги, – откинулся на спинку стула Георгий. Вздохнул, закрыл глаза, открыл. Окинул взглядом стол. – Мы не слишком тут с тобой разошлись?
– Так ты же лечился! – хмыкнул Ильфрид.
– Не, – мотнул головой Гера, – это я распустился. Правду ты сказал, оторвался я от народа.
– Не хочешь вернуться в массы? Жизнь снова забурлит в тебе.
– Ты что предлагаешь мне пойти в менеджеры по продажам. С клиентами близко общаться?
– Не, эта должность уж слишком мала для тебя. Грех распыляться твоими знаниями на таком уровне.
– Так, товарищ клоун, не темни. Чем и где ты собрался меня долечивать?
– Ты еще помнишь, что мы в Уфе приобрели два цеха?
– А ты как думаешь? Я что, сильно пьян? – усмехнулся Георгий.
– Ну, тебя, чтобы свалить не пол-литра только нужно. Так что давай, собирай чемодан и завтра дуй в Башкортостан. Там твои мозги, если ты еще их до конца не пропил, – поддел его Ильфрид, – ой как нужны, потому что оба цеха находятся в полном дерьме.
– Так зачем ты их тогда купил?
– Ты в своем уме? Тебя, что надо заново учить маркетингу. Ты хотел ощутить интерес к жизни. Момент настал. Уфа тебя ждет. Или тебе слабо занять должность заведующего цехом?
– Бред какой-то. Сейчас я все брошу и начну возиться с технологами, и кондитерами.
– Что, не царское это дело общаться с простолюдинами?
– Да, не в этом дело? – огрызнулся Георгий. – Как я могу надолго уехать от дочери?
– Вот потому ты и пришел к сегодняшнему вечеру, а проще говоря, занялся пьянством. Но водка твоей проблемы не разрешила. Я прав? – задал он вопрос, глядя на него самодовольно.
– Я прав, я прав. Что ты заладил, как прокурор на суде? – взвился Георгий. – Как можно оставить дочь с этой стервой надолго?
– Сказать, в чем твоя ошибка во всей этой истории Жора?
– Скажи! Хватит из себя строить господа Бога.
– Ты чересчур сильно опекаешь дочь, находящуюся возле матери. Так что, твоей жене, пардон, бывшей, делать нечего. Она только снимает, как татарский хан дань с тебя и живет в свое удовольствие. Уезжай, не сообщая им ничего. Оставь их одних. Твоя Тонька не ангел. Через пару дней Настя взвоет от постоянного общения со своим чадом. Вот увидишь, не пройдет и полгода твоя бывшая благоверная сама прибежит к тебе. Христом и Богом будет умолять, избавить ее от такого чудовища.
– Ты уверен? – с сомнением спросил Георгий.
– Вот, знаешь, друг, когда дело касается твоей семьи, я смотрю, ты становишься сентиментальным, как тургеневская барышня и тупым, как сибирский валенок, – искренне высказался Ильфрид.
– Ты что это серьезно, говоришь? – растерянным голосом от такого заявления задал вопрос Гера.
– А то нет! Только твоя позвонит, что надо бы дочь туда-сюда сводить, ты тут же на задние лапки становишься и рысью, рысью к ней, – распалился его приятель и без прикрас выкладывал наболевшее. – Обидно за тебя, как за мужчину. Где ты монстр, акула бизнеса, а где… – не договорив, чтобы не обидеть совсем друга, он махнул рукой.
Облокотившись об стол, Георгий обхватил руками голову.
– Неужели, я так всегда по-дурацки выглядел, когда она звонила?
– Не обижайся. Но это было так. Тонька твоя Ахиллесова пята.
– Мне не хотелось, чтобы дочь считала, что я пренебрегаю ей.
– Итог такого поведения оказался для тебя плачевным. Теперь они крутят тобою, как хотят, – покачал головою Ильфрид.
Звонок сотового телефона Георгия прервал их доверительный разговор.
– Помяни черта, – буркнул Батыршин.
– Да, – прорычал Гера в трубку. Видно крепко задело признание друга. – Нет, не могу. Меня здесь нет. То есть, меня нет в Москве. А где я? Далеко. Какая разница? В Уфе, дорогая, если это тебя так интересует. Где это? Бог, ты мой. Ты что в школе не училась, Настя? Уж, точно Уфа не на Канарах находится и не на Мальдивах. Я не издеваюсь, mon cher. Нет, это не Мордовия и не Марий Эл. Вот это верно. Уфа находится в Башкирии. Мне приятно знать, что ты не совсем круглая.... Я не оскорбляю тебя, я еще ничего не сказал. Прости. Ты права, ты не заслуживаешь. Не знаю. Не скоро. Хорошо. Звони. Пока.
У Ильфрида, изображавшего скуку в начале речи приятеля, на лице сейчас присутствовало выражение потрясения. И как только тот, отключил телефон, он выпалил.
– Ты это серьезно? Ты едешь?
– Но ведь, если не поеду, ты первый назовешь меня слабаком.
Ильфрид рассмеялся.
– Назову.
– Ну, что настало время для меня не только ждать дивиденды с акций. Тряхнем молодостью, кинемся на подъем целинных угодий. Поднимем рост и благосостояние рабочего народа, – с театральным пафосом продекламировал Георгий лозунг советского времени. Но и в наше время он был актуален.
– Полгода хватит тебе, чтобы поднять производство? – улыбнулся его приятель.
– Я еще не видел, что за фабрики ты там купил, так что не провоцируй меня на необдуманные обещания.
– Слышу слова крутого бизнесмена.
– Не язви. А то передумаю.
– Нет, уж друг, назад тебе дороги нет. Ты дал слово, – воскликнул Ильфрид, и резко схватив за руку Георгия, крепко пожал ее. – А теперь и по рукам договорились, – заявил он, прищурив глаза.
– Я знал, что ты хитрый татарин, – захохотал Гера, – но не до такой же степени.
– Извини, сам вынудил. А сейчас можно рассказать, что представляют собой мои приобретения в Уфе. Ты знаешь, с чего тебе не мешало бы начать деятельность там?
– Заменить печи? Купить хорошие миксеры? – В кондитерском деле, это было самой важной деталью.
– Нет, mon cher ami(мой дорогой друг), все намного банальнее. Надо в первую очередь заменить унитазы, Не то от вида тех, что там стоят, тебя точно стошнит, и пожалей сотрудников цеха.
Веселью Ильфрида не было предела, когда он увидел, какими глазами на него смотрит Гера.
– Даю тебе, честное пионерское слово, что скучать ты там не будешь, – хлопнул он, его по плечу, продолжая смеяться. – Так, что давай, выпьем за то, чтобы только замена унитазов стала для тебя самой глобальной проблемой из всех, чем тебе там придется столкнуться.
– Да, сантехником я еще не работал, – пробормотал Георгий.
– Какие твои годы! – прокомментировал Ильфрид.
Пригубив водку из бокала, теперь уже казавшейся слишком объемной, Гера подмигнул ему.
– Allons enfants de la Patrie
Le jour de gloire est arrive
(Давайте пойдем сыны отечества
День славы, прибудь ), – красивым баритоном затянул он. Эти слова, хоть и на французском языке отражали его состояние.
Ильфрид улыбнулся и присоединился к его пению. Марсельезу, песню французских революционеров, им невольно пришлось выучить за время пятилетнего проживания во Франции в Марселе.
– Contre nous de la tyrannie
L'etendard sanglant est leve
L'etendard sanglant est leve
Entendez vous dans les campagnes
Mugir ces feroces soldats
Ils viennent jusque dans vos bras,
Egorger vos fils, vos compagnes
(Нам не нужного злотого кумира
Ненавистен нам царский чертог
Мы пойдем к нашим страждущим братьям
Мы к голодному люду пойдем
С ним пошлем мы злодеям проклятья
На борьбу мы его позовем).
Песня была длинной, но к их чести, друзья не забыли ни одного куплета. Они допели ее до последней строчки, засмеялись, пожали друг другу руки в знак уважения. Через минуту они были уже серьезными и стали обсуждать производственные вопросы холдинга. Лишь глубоко ночью Ильфрид, несмотря на уговоры товарища, заночевать у него, собрался домой. Зайдя в лифт, он широко улыбнулся.
– А хорошо, мы с тобой Гер, оттянулись по поводу моего приезда! – и нажал кнопку первого этажа.
Пока лифт опускался вниз, из него доносилось торжественное пение Марсельезы.
Глава 2
– Марина Владимировна, третья печь снова не работает. А я десять минут назад туда бисквит выпекаться поставила, – со слезами на глазах проговорила Юля, – сколько работы, продуктов и времени насмарку.
– Это вчера ее ремонтировали? – не обращая внимания на огорчения девушки, спросила технолог.
– Ее. Чтоб им пусто было, – в сердцах воскликнула она. – Из-за них у меня план выхода летит к чертовой матери. А ведь клялись и божились, что будет работать, как новая, – кипятилась кондитер.
– Ладно, ты не сильно расстраивайся, я сейчас поговорю с инженером по оборудованию, и пригрожу, что если так и дальше будут работать, то напишу докладную на них.
– Вы посильнее припугните их, а то достали бестолковыми бесконечными ремонтами, – напутствовала Юля. Но Марина без ее пожеланий в этот раз была готова пойти на крайние меры.
В кабинете Михалюка, инженера по оборудованию, шло мужское заседание, но исходя из последних слов, которые услышала Марина, входя, совещались не по поводу качественного и быстрого ремонта печей, а о том, как провести пятничный вечер. Увидев ее, мужчины замолчали и оценивающе откровенно уставились на нее.
– Валентин Павлович, – сдержанным тоном проговорила Марина, давая понять, что она пришла по делу, и посторонние здесь нежелательны.
Но ни один из мужчин не шевельнулся и не поднялся с места, с интересом ожидая, услышать, что заставило ее прийти сюда. Почти месяц назад Марина заняла пост технолога в кондитерском цехе путем конкурсного отбора, и с первых минут работы держалась на солидном расстоянии от мужчин-коллег. Последние были прекрасно осведомлены об ее положении одинокой женщины, находящейся в разводе и каждый из них ждал момента, что он будет первый, с кем она начнет флиртовать. Ее появление сейчас мгновенно расценилось, как попыткой закадрить инженера. Иначе, что можно делать здесь в конце рабочего дня и недели.
Увидев, что ее тон не возымел должного понимания, Марина решила не обращать внимания на пристальные взгляды мужчин и перешла к делу.