– Бывает. Ой, что-то я заболталась тут с вами, а дело стоит, – вдруг спохватилась уборщица и, разбрызгивая мутную воду, с остервенением сунула свою тряпку в стоявшее неподалеку ведро.
– Так все-таки кто из женщин-докторов кричит на солдат? – не сдавался я, едва увернувшись от потока грязноватых брызг, прыснувших из ведра.
– Ой, ничего я не знаю! – еще больше смутилась женщина и принялась со знанием дела тщательно отжимать тряпку, перестав смотреть в мою сторону. – Забудьте все, что я вам сейчас наговорила. Забудьте!
– Да ладно. Не переживайте вы так, – как можно мягче сказал я. – Уж доносить на вас точно не стану.
– Хорошо, доктор. Идите уже! Не мешайте работать! – не поднимая головы, быстро произнесла уборщица и, отработанным движением накинув отжатую тряпку на перекладину швабры, принялась с остервенением скоблить выщербленный местами мрамор.
– Строить будем? – традиционным вопросом встретили меня в инфекционном отделении. Свое, хирургическое отделение, располагающееся на третьем этаже, я намерено пропустил.
– А как же! – напустив на себя грозный вид, ответил я. – И строить, и тщательно рыться в личных вещах больных и постельном белье будем! И искать запрещенную гражданскую одежду стану! И домашнюю еду из тумбочек сейчас извлеку на свет божий! Давайте! Живо стройте всех больных на центральный проход!
– Да тут Павел Кузьмич позавчера дежурил, – взволнованным голосом ответила побледневшая молоденькая медсестра, – все как следует перетряхнул! Вряд ли вы после него что еще найдете.
– А я что, похож на человека, которому нравится рыться в тумбочках и под матрасами? – широко улыбнулся я и подмигнул опешившей девушке.
– Не знаю. Я вас первый раз вижу, – неуверенно ответила она и с усилием раздвинула тонкие, бескровные губы в жалком подобии улыбки. – Так вы и тумбочки будете проверять?
– Расслабьтесь. Ничего мне этого не нужно. Не собираюсь я рыться в чужом исподнем. Я, простите, в ваш госпиталь врачом устроился, а не ищейкой. Поэтому просто постройте личный состав, проверю бойцов и кто у вас под наблюдением. А что вы так на меня странно смотрите? – я перехватил недоуменный взгляд медсестры. – Да, я в самом деле не собираюсь устраивать обыск и демонстрировать свою значимость.
– Нет! Нет! Все нормально. Только вот у нас с местами проблемы. Всего два осталось, под кишечные инфекции. Ветрянку больше принять не смогу, – спохватилась девушка, оказавшаяся Мариной. – Сейчас живо всех построю. А под наблюдением у нас сегодня никого нет. Вот только вечером поступили…
– Я их в приемном покое видел, – деликатно прервал я ее. – Уже успел пообщаться.
Инфекционное разительно отличается от других отделений госпиталя. В нем выделены особые палаты, именуемые «боксами», снабженные индивидуальными туалетами и кранами для умывания, призванные сохранять автономность находящихся в них пациентов с заразными инфекциями. Но сейчас принцип разделения инфекционных больных по диагнозам, мягко говоря, не соблюдался. Ветряная оспа лидировала, и мест для больных ею катастрофически не хватало. От чего все палаты, включая и боксы для больных с кишечными инфекциями, оказались переполненными пациентами с этой «детской» болезнью.
Передо мной на центральном проходе затаив дыхание замер строй странных людей с необычно зелеными лицами. Подойдя поближе, я увидел сплошную зеленую полосу вместо привычных человеческих лиц. Так густо оказались они прокрашены знаменитым раствором бриллиантовой зелени. Складывалось ощущение, что всех пациентов буквально с головой окунули в этот лечебный раствор и надолго задержали в нем. Инфекционное отделение отложилось в моей памяти специфическим запахом, напоминающим только что отмытый гальюн, и обилием людей с зеленой кожей.
Тусклый желтоватый свет над центральным проходом еле озарял унылые лица больных военнослужащих. Но, признаюсь, смотреть на них с серьезным видом оказалось делом не простым. Уж настолько неестественными выглядели их невеселые физиономии, раскрашенные в ядовито-зеленый цвет.
– Кто же вас так, ребята, отделал? – спросил я у двух крайних зеленорожих солдатиков.
– В смысле? – недоумевая, переглянулись между собой зеленолицые парни, словно видели друг друга в первый раз.
– Кто, спрашиваю, вас так добротно размалевал?!
– Да никто! Мы сами! Нам сказали смазать зеленкой пораженные участки кожи. Мы вот и смазали.
– Заставь дурака богу молиться, он лоб расшибет!
– Чего?!
– Аккуратней нужно было, – улыбнулся я.
– Так им все равно тут еще долго лежать, – попыталась заступиться за солдатиков медсестра. – А к выписке зеленка смоется, а одежда отстирается. Зато не убегут никуда. С такими-то рожами их в два счета вычислят.
– Это точно, – вздохнул я и вдруг приметил в строю одно лицо, выделявшееся на общем фоне. Вместо густой зелени на нем небольшими, аккуратными точками цвета свежей травы были обозначены места воспаления. – Как фамилия, боец?
– Долгополов! Рядовой Долгополов!
– А почему у тебя, Долгополов, лицо не размалевано, как у твоих товарищей?
– Так это, товарищ доктор, я же сам, перед зеркалом зеленкой кожу обрабатывал. А другие товарищей просили.
– Ясно. Молодец. А товарищи, значит, постарались на славу? – я обвел зеленорожий строй уничижительным взглядом. Больные, потупив взор, принялись рассматривать кто линолеум на полу, кто стену за моей спиной. – А что, – я повернул голову в сторону растерявшейся медсестры, – вы сами разве не обрабатываете бриллиантовой зеленью пациентов?
– У нас работы много! – насупилась девушка. – Отделение рассчитано на тридцать человек, а уже лежит сорок один! Я физически не успеваю! Вот даем им бутылек и ватные палочки, и они себя сами намазывают. Я же не виновата, что они такие бестолковые, – медсестра метнула глазами короткие молнии в замерший перед ней строй.
– А что, когда у вас перебор больных, вам разве еще одну сестру не выделяют?
– Фи! – скривила она тонкие губы на красивом личике. – Выделят! Как же! Жди! За такую зарплату кто сюда пойдет?!
Внезапно в кармане моего халата дал о себе знать мобильный телефон. Меня срочно вызывали в приемный покой. Привезли сразу шесть больных с ветряной оспой из Военно-космической академии имени Можайского. Я не стал продолжать наш душевный разговор, а распустил строй и бодрым шагом направился к выходу.
– Доктор, – Марина догнала меня почти у самых дверей, – учтите, у меня только два места! И так дополнительные кровати в палаты поставили, чего уж никак нельзя делать! Ни в одни санитарные нормы не укладывается!
– И как быть? – я с растерянным видом посмотрел ей в глаза. – Куда же я дену инфекционных больных? Не в хирургию же их класть?
– Тут бывает, что и в хирургию кладут.
– Это как?!
– Очень просто! Когда мест нет во всем госпитале, занимают хирургические койки.
– Но это же полное безобразие! Как можно госпитализировать инфекционных больных на другие отделения?!!
– У нас все можно. Обычно если места в нашем отделении заканчиваются, то вначале начинают заполнять кожное отделение. Да вы начмеду позвоните. Он вам все подскажет.
– Я позвоню. Только не начмеду, а прямо Волобуеву! Только прежде больных посмотрю! Может, там еще и нет никакой ветрянки!
Будущие космонавты, доставленные в приемный покой госпиталя, оказались все как на подбор рослыми и крепкими ребятами. У меня еще мелькнула мысль, как же они вовнутрь ракеты залезать станут. Но они меня разочаровали: космонавтами из них станут лишь единицы. Остальные будут служить в военно-космических войсках на различных, чаще технических, должностях. Но на сегодняшний день они все поголовно кандидаты в инфекционное отделение. Ибо на их коже какие-то красные пятна и пузыри. Я, разумеется, не спец по инфекционным болезням, но и то своим скудным умишком дежурного докторишки понимаю, что назад в Академию их отправлять не стоит. Да, но профильных мест всего два, а их шестеро?
У военных есть непреложное правило: в определенное время звонить своему начальнику или лицу, его замещающему, и докладывать о состоянии дел на вверенном объекте, независимо от дня недели и времени года. В госпитале дежурный врач, если все спокойно, докладывает дважды в сутки: в двадцать один ноль ноль и в восемь ноль ноль. При чрезвычайной ситуации – сразу. На моих часах девять часов пополудни – набираю номер начальника госпиталя.
Мой звонок, похоже, оторвал подполковника Волобуева от просмотра сновидений. Но служба есть служба, тут хочешь не хочешь, а нужно выслушать доклад, узнать, в очередной раз за сутки, сколько на каком отделении народа и как протекает дежурство. Сонным голосом он велел всех вновь поступающих с ветряной оспой укладывать в кожное отделение. Пока докладывал, привезли еще двоих курсантов из академии Можайского со схожими симптомами: красные, пятна, пузыри…
Освободился лишь к полуночи. Пока осматривал больных, пока заполнял истории болезни, пока знакомился в интернете с ветряной оспой и ее лечением, наступила глубокая ночь. Неохваченным оставались три отделения: реанимация, неврология и кожное отделение, в которое я направил сразу восемь человек, сохранив в инфекционном отделении два места под кишечные инфекции. Так, на всякий случай. Ведь до конца дежурства оставалось еще девять часов.
В реанимации больные в тот день отсутствовали, оттого строить и проверять личный состав было излишним. Моя согбенная фигура белым комком скользнула на затканную в непроглядную темень пригоспитальную территорию, пытаясь отыскать в ней тропинку, ведущую к отдельно стоящим зданиям неврологического и кожного отделений. По закону подлости ни один из уличных фонарей не работал, и я, подсвечивая себе дорогу крохотной лампочкой в мобильном телефоне, продвигался, чуть ли не на ощупь, как мне казалось, в нужном направлении.
На мое счастье, подул пожалевший меня крепкий ветер, разогнав закрывшие ночное небо свинцовые облака. И из-за сердитых туч яркой подковой блеснул улыбнувшийся мне месяц. Тут стало ясно, что таким макаром я никогда не попаду в нужные здания. Ибо я упорно шел по кругу вдоль госпитального забора, совсем в обратном направлении. Силуэты искомых зданий, одноэтажными темными брусками вынырнувшие из ночного мрака, остались где-то далеко сзади. Чертыхаясь, я живо повернул назад и, рискуя сломать себе ноги о какие-то колдобины и рытвины, рассыпанные кем-то недобрым у меня на пути, рванул к ближайшему от себя строению. И как раз вовремя. Ветер стих, обрадованные тучи вновь скрыли от меня ночное освещение, заткав своими рыхлыми черными тушами остатки луны. Но я уже стучал в широкую дверь с надписью «Неврологическое отделение».
– Строить будем? – стандартным вопросом ответила мне позевывающая медсестра, кутая в теплый пуховый платок свое сдобное тело.
– Нет! Поздно уже! – короткими фразами остудил я ее странноватый порыв. Узнав, что больных под наблюдением нет и все на месте, я короткими перебежками, под светом фонаря, любезно включенного над своим подъездом медсестрой неврологии, добрался до кожного отделения.
Сразу отмел напрочь предложение сотрудников дерматологии построить в ночи личный состав и проверить их внешний вид. Ну, какой внешний вид у человека в такое время суток? Сонный. Убедившись, что направленных мною больных с ветрянкой разместили и обогрели, я убыл в свое отделение.
Природа вновь благоволила мне. Вынырнувший из-за Невы подгулявший ветер вновь расчистил затянутый тяжелыми тучами небосклон. Освободившийся из плена месяц весело подмигнул мне, позволив беспрепятственно добежать до главного корпуса и скрыться под сенью толстых стен…
– Вопросы к дежурному врачу будут? – Волобуев проницательным взглядом обвел собравшихся в конференц-зале врачей.
– Будут! – с вызовом отозвалась временно исполняющая обязанности заведующего кожным отделением Ирина Эммануиловна Розенблюм, подполковник медицинской службы в отставке. – А скажите, уважаемый доктор Правдин, почему вы, будучи дежурным врачом, не осмотрели больных с температурой на нашем кожном отделении? Ведь дежурная медсестра говорила вам, что у Чебыкина с пятой палаты и у Гаврилова в первой вечером было тридцать семь и шесть!
– Не посчитал нужным будить этих больных в час ночи! – устало произнес я, переминаясь с ноги на ногу стоя за трибуной для выступлений. – Температура не критичная, тем более у больных с ветряной оспой это допустимо.
– Дмитрий Андреевич, это что за разговор?! – начальник госпиталя в упор строго посмотрел на меня, заиграв желваками. – Вы разве не знаете мой приказ – смотреть всех больных с повышенной температурой?!
– Нет, – честно признался я. Отсутствие полноценного сна давало о себе знать – реакция была замедленной. Я поздно лег. Опоздал на завтрак и еле-еле успел заполнить кучу журналов в приемном покое о сдаче дежурства. Правда, успел отзвониться Волобуеву в восемь ноль ноль и доложить о состоянии дел в госпитале.
– Плохо! – он покачал головой и, отведя от меня свой тяжелый взор, обратился к замершей в страхе аудитории. – Доктора, я еще раз напоминаю, что все пациенты с температурой выше 37 градусов осматриваются дежурными врачами. Доктор Правдин у нас недавно, поэтому на первый раз его прощаю, но остальным пощады не будет! – Тут он дополнил свое изречение неприличным выражением и громко бухнул кулаком по крышке стола, за которым сидел.
– А я считаю, что это безобразие! – не унималась Розенблюм. – Доктор Правдин должен был осмотреть этих пациентов.
– Извините, коллега, – я как можно ласковей посмотрел на Ирину Эммануиловну, – я понимаю, что вас гложет обида, что я вам заложил столько больных с ветряной оспой. Но поверьте, все с ведома начальника госпиталя!
– А что за проблема?! – Волобуев так зыркнул на дерматолога, что та тут же залилась горячим румянцем. – Да, это я приказал класть больных к вам в отделение! Инфекция переполнена!
– Все понятно, Марат Иванович! – быстро залепетала доктор Розенблюм. – Вопросов больше не имею!
– Разрешите, я пойду? У меня больной на операционном столе, – тихо обратился я к Волобуеву. И получив разрешение в виде легкого кивка головы, не оборачиваясь, покинул душный зал. Первое мое дежурство в качестве дежурного врача по госпиталю вроде как благополучно завершилось.
Осмотр генерала
Именно в городе на Неве расположен штаб Западного военного округа. Потому как Санкт-Петербург является столицей этого самого округа. Штаб расположен на главной площади города – знаменитой Дворцовой. А в штабе том, как и положено, служат разные важные военные шишки. В том числе и генералы с красными, и не только, лампасами на форменных брюках с острыми стрелками. И, представьте себе, генералы тоже иногда болеют. И даже не совсем почетными болезнями. Вот с одним таким генералом пришлось мне как-то пообщаться. Но начну все по порядку.
Ярким погожим весенним утром, когда петербургское небо блистало бирюзовой чистотой в розовых лучах восходящего солнца, я в отличнейшем расположении духа пружинистой походкой вышагивал на работу. Утренняя прогулка по старинным улицам города усиливала лирическое настроение. Залюбовавшись живописнейшим пейзажем закованной в гранит, умытой ночным дождиком набережной реки Фонтанки, я не заметил, как в моем кармане ожесточенно забился в диких судорогах вибрации мобильный телефон.
– Дмитрий Андреевич, где вас черти носят? – зло прохрипел в трубку подполковник Волобуев.
– Как где, Марат Иванович? Иду на работу! – несколько удивившись такому обращению, как можно спокойней ответил я. – А в чем дело? До начала рабочего дня еще добрых тридцать минут. Минут через десять уже буду на месте!
– Дмитрий Андреевич, – голос начальника госпиталя принял уничижительно-просящий тон, – я вас очень прошу: постарайтесь прибыть вовремя!
– Да я и так буду на месте на двадцать минут раньше! А в чем такая спешность?
– Да там генерал Сизоносов из штаба Западного военного округа сейчас к вам подъедет на консультацию! Слышали про него? Он с самим командующим на короткой ноге. Вы уж не подведите, не ударьте лицом в грязь! Вот как раз где-то с девяти до десяти утра он будет у вас. Я вас умоляю: не подведите!
– Так, а что с генералом случилось?
– Не знаю! Мне вот только сейчас позвонили, просили оказать содействие – показать лучшему специалисту! Я порекомендовал именно вас!
– Спасибо за доверие, но все же скажите, чем он болеет?